— A ваше слово?.. Ну, хорошо, Богъ съ вами… Тогда прикажите выслать изъ Петербурга адьютанта принца — Фленсбурга.

— Это зачѣмъ? громко вскрикнулъ государь, искренно изумившись.

— Онъ мнѣ не нравится, шутливо отозвалась «Ночь».

— Стало-быть, ты его знаешь и, стало-быть, не сегодня пріѣхала изъ-за границы. Вотъ я тебя и поймалъ. Ты петербургская жительница!

— Нисколько. Я его сейчасъ видѣла. Мнѣ его назвали и лицо его мнѣ противно! Я прошу его выслать.

— Это не причина. Да и какая же ты злая и безсердечная. Потомъ ты забыла, что хотѣла власть, чтобы дѣлать добро, а не зло.

— Это правда. Ну, не надо, ничего не надо… ребячески капризно вымолвила она.

— Ну, ужь такъ и быть. Я сегодня, уѣзжая, поздравлю Гольца. Ну, теперь третье.

— Третье… Дайте графу Кириллѣ Скабронскому придворное званіе, какое нибудь…

— Зачѣмъ? Онъ умираетъ… Или ужь умеръ кажется…

— Нѣтъ, онъ живъ…

— Умретъ на дняхъ!.. разсмѣялся государь.

— Но его вдова, моя давнишняя пріятельница, получитъ право бывать при дворѣ государя, самаго любезнаго, добраго и умнаго.

— Вотъ это отлично, съ удовольствіемъ. Я ее однажды видѣлъ. Она замѣчательная красавица. Сейчасъ прикажу и завтра она узнаетъ это. Ну, а себѣ ты ничего не выпросила…

— Себѣ… себѣ… разсмѣялась — «Ночь».- я попрошу у васъ нѣчто очень важное, но не сегодня, а въ слѣдующемъ маскарадѣ, гдѣ мы встрѣтимся…

— О чемъ же ты будешь просить?

— Теперь я не скажу.

— Ну хоть намекни! Я прошу тебя… нѣсколько увлеваясь и слегка умоляющимъ голосомъ выговорилъ Петръ Ѳедоровичъ.

— То, о чемъ просила одна ветхозавѣтная красавица…

— Это ничего не говоритъ! Это даже не намекъ. Кого просила она?

— Одного очень умнаго и красиваго молодого человѣка.

— Но кто онъ былъ? Чѣмъ извѣстенъ?

— Тѣмъ, что у него было одиннадцать братьевъ… нерѣшительно вымолвила «Ночь».

— Это мудрено. Хотя я знаю отлично ветхій завѣтъ, но сразу отгадать… Чѣмъ онъ былъ самъ?!

«Ночь» очевидно колебалась и, наконецъ, выговорила слегка взволнованнымъ голосомъ:

— Скажу… Но только потому, что я въ маскѣ и въ случаѣ… если одумаюсь… или, если вы… Ну, однимъ словомъ, я могу еще, если захочу, остаться вамъ неизвѣстной…

— Ну, ну, говори! оживленно приставалъ государь.

— Онъ былъ проданъ этими братьями, попалъ въ Египетъ и…

— Іосифъ! вскрикнулъ государь.

— Не знаю…

— A просила его супруга сановника Пентефрія… весело разсмѣялся онъ. — Такъ?.. Такъ?!

— Не знаю… тихо и смущаясь шепнула «Ночь».

— Скажи, отгадалъ ли я? Скажи… Пожалуйста… Скажи только одно слово: да…

Въ эту минуту прямо на государя и его даму шла графиня Воронцова. Она почти преградила имъ путь и съ озлобленнымъ пунцовымъ лицомъ обратилась къ государю:

— Ваше величество, я уже цѣлый вечеръ жду возможности сказать вамъ хоть два слова! вспыльчиво выговорила она.

Государь видимо заколебался и не зналъ, что дѣлать: ему очевидно не хотѣлось покинуть «Ночь».

— Погоди, Романовна… Сейчасъ. Вотъ пускай маска скажетъ, отгадалъ ли я ея загадку… Я безъ того не могу уйти.

— Такъ будьте такъ добры, скажите! гнѣвно обратилась Воронцова къ замаскированной.

— Вы приказываете, графиня… Сказать? кокетливо, но насмѣшливо произнесла «Ночь», налегая на слово: вы.

— Приказать я не могу, а прошу… A то этакъ конца не будетъ.

— Разумѣется, воскликнулъ государь. — Ну, отгадалъ? Ну?

«Ночь» какъ будто все еще колебалась и молчала.

— Да говорите, государыня! внѣ себя произнесла Воронцова. — Подумаешь, важное дѣло.

— Хорошо… Только для васъ, графиня… По вашей просьбѣ, звонко разсмѣялась «Ночь». — Да, ваше величество, отгадали!!!

Государь улыбнулся, хотѣлъ что-то сказать, но, поколебавшись мгновеніе, любезно простился и, покинувъ «Ночь», подалъ руку Воронцовой.

Шепелевъ простоялъ, какъ истуканъ, нѣсколько минутъ послѣ словъ государя. Онъ готовъ былъ вѣритъ, что видѣлъ все во снѣ. Двухъ недѣль нѣтъ, что онъ надѣлъ мундиръ сержанта и теперь, сейчасъ… ужь онъ офицеръ!

«Да, это счастіе! Сумашедшее счастіе!..» думалось ему. — Но все это отдалъ бы онъ сейчасъ, снова бы сталъ рядовымъ, если бы она… Да, если бъ этой жертвой могъ онъ купить не только ея любовь, хотя бы только ея ласку, вмѣсто холоднаго или презрительнаго отношенія въ нему.

«Но гдѣ же она, гдѣ монашенка?!. Ея уже давно не видать. Вѣрно веселится. Вѣрно все танцуетъ въ залѣ!» думалъ юноша, вспоминая, что дѣйствительно кармелитка давно не проходила по пріемной.

Въ эту минуту «Ночь» шла изъ залы одна, поневолѣ уступивъ своего кавалера графинѣ Воронцовой. Она быстро приблизилась прямо въ нему.

— Господинъ офицеръ, вымолвила она по-нѣмецки и картавя. — Проводите меня, въ знакъ благодарности за офицерскій чинъ, до уборной графини Скабронской. Она сейчасъ мнѣ сказала, что вы знаете гдѣ комната.

— Я? Нѣтъ! Но я думаю, что это тамъ, за гостиной. Можно спросить людей. Если прикажете, я сейчасъ пойду и узнаю…

— Пойдемте вмѣстѣ… Скорѣе найдемъ…

Она двинулась чрезъ гостиную, Шепелевъ почтительно пошелъ за ней. Пройдя двѣ пустыя комнаты, они увидѣли на право длинный корридоръ, выходившій на ту же парадную лѣстницу, и Шепелевъ разглядѣлъ вдали фигуру Державина на часахъ. Здѣсь же, противъ корридора, оказалась пріотворенная дверь, въ которую виднѣлся красивый дамскій туалетъ.

— Баронъ не женатъ, усмѣхнулась незнакомка. — Стало-быть это и есть…

Быстро оглядѣвшись кругомъ, она еще быстрѣе вошла въ эту комнату и тоже осмотрѣлась, Шепелевъ остановился передъ дверями и хотѣлъ поклониться.

— Войдите! едва слышно и страннымъ, глухимъ голосомъ выговорила она.

Юноша, недоумѣвая, вошелъ и также невольно оглядѣлся.

Это была маленькая, красиво убранная спальня, освѣщенная двумя канделябрами, поставленными на двухъ бѣлыхъ тумбахъ; но, очевидно, это не была спальня хозяина дома, а, судя по всему, на-скоро приготовленная для женщины. На туалетѣ два красивые шандала. Два севрскіе амура держали двѣ розовыя свѣчи. Въ углу горницы изъ-подъ высокаго балдахина висѣли длинныя отпущенныя занавѣси нѣжно-розоваго цвѣта…

«Такъ вотъ гдѣ ты будешь…. до утра!» грустно подумалъ Шепелевъ и сердце сжалось въ немъ острой болью.

— Потушите, пожалуйста, канделябры. Мнѣ рѣжетъ глаза этотъ свѣтъ. Довольно мнѣ и этихъ двухъ свѣчей…. Вы, кажется, не желаете мнѣ помочь, господинъ внезапный офицеръ, снова заговорила она по-нѣмецки все тѣмъ же картавымъ голосомъ, видя, что юноша не двигается.

Шепелевъ повиновался, и въ комнатѣ стало гораздо темнѣе.

Между тѣмъ, покуда онъ снималъ съ тумбъ тяжелые канделябры и тушилъ свѣчи, «Ночь» быстро вернулась къ двери. Замокъ вдругъ звонко щелкнулъ… и, сунувъ куда-то ключъ, она вернулась къ туалету.

— Вы въ плѣну…. страннымъ, упавшимъ голосомъ произнесла она.

Шепелевъ, изумленный, стоялъ, не двигаясь, и глядѣлъ на незнакомку.

«Что за странная шалость! И неумѣстная!» думалъ онъ и вымолвилъ наконецъ:

— Что вамъ угодно отъ меня? Мнѣ надо скорѣе идти: я — дежурный.

Она быстро, ловко, искуссной рукой сняла съ себя діадему и, выпутавшись изъ облаковъ газоваго вуаля, засіяла еще ярче своими звѣздами въ полутемной комнатѣ…. Затѣмъ она сняла большой серпъ луны и стала отцѣплять всѣ эти звѣзды и звѣздочки, складывая ихъ на туалетъ. Скоро осталось на ней только созвѣздіе Большой Медвѣдицы, пришитое къ юбкѣ.

— Ночь проходитъ, луна зашла, звѣзды гаснутъ и закатываются…. шутливо, но тихо шептала она, а голосъ ея слегка дрожалъ. — Да!… Наступаетъ день!… Счастливый день для того, кто любитъ! Любитъ, какъ я! Любитъ, какъ ребенокъ, или какъ бѣдная женщина, никогда еще не знавшая любви!

Она смолкла, но вдругъ, будто вспомнивъ, заговорила скорѣе:

— Все это смѣло и дерзко, конечно, господинъ офицеръ! Но что же дѣлать? Другого исхода нѣтъ. Никакого другого нѣтъ! Впрочемъ, умная женщина, когда за что возьмется, то всегда счастливо доведетъ до конца.