Но странное дѣло. Случилось то, что случалось въ подлунномъ мірѣ во всѣ вѣка и будетъ случаться во вѣки впредь. Юноша-сержантъ или, лучше сказать, его влюбленное, томящееся сердце узнало, кто эта маска. Едва появилась эта кармелитка и переступила порогъ, и двинулась къ нему вся тщательно укутанная съ головы и до носковъ бѣлыхъ башмаковъ, Шепелевъ уже зналъ навѣрное, чувствовалъ, что это Маргарита.

Посланникъ, вѣроятно, не былъ влюбленъ въ Маргариту, потому что подошелъ въ гостьѣ, протянулъ ей, вѣжливо кланяясь, руку, но глаза его говорили:

— Я васъ не знаю, скажитесь.

— Что? Вы меня не узнаете?

И, благодаря замолкшей музыкѣ, благодаря чуткому настроенію Шепелева, онъ ясно разслышалъ голосъ Маргариты.

Гольцъ узналъ тоже голосъ, ахнулъ и выговорилъ по-нѣмецки:

— Но вѣдь вы хотѣли быть не въ этомъ костюмѣ?

— Это мой капризъ, а отчасти необходимость. Вы получили мою записку? Комната приготовлена? Спасибо. И я полная тамъ хозяйка, хотя бы до утра?..

И на утвердительный отвѣтъ, графиня прибавила:

— Ну, покажите ее мнѣ, чтобы я знала заранѣе, гдѣ она.

Гольцъ тотчасъ же подалъ графинѣ руку и повелъ ее во внутреннія комнаты, но при этомъ взялъ не на лѣво, гдѣ была большая гостиная, потомъ бальная зала, переполненная гостями, а на право, гдѣ были двѣ маленькія гостиныя, а за ними его собственные апартаменты.

Сердце дрогнуло въ юношѣ, онъ снова стиснулъ свою шпагу и почувствовалъ, что слезы готовы выступить у него на глазахъ.

«Комнату до утра?! Отдѣльную комнату?! На балѣ, въ маскарадѣ! Зачѣмъ?! Это низость! Вѣдь на это способны тѣ женщины, про которыхъ разсказывалъ ему Квасовъ. И это красавица высшаго общества!»

И юноша до такой степени былъ пораженъ, что у него руки и ноги стали дрожать. Онъ невольно вышелъ на лѣстницу и опустился на стулъ около часового Державина, закрывая глаза рукой, чтобы отереть позорныя слезы и придти въ себя.

— Что ты? шепнулъ ему пріятель рядовой.

— Ничего! глухо отозвался Шепелевъ. — Ничего, ничего? повторилъ онъ. — Вернусь домой — я это кончу.

— Что? недоумѣвая, отозвался тотъ.

— Все, все это кончу. Надо кончить: такъ жить нельзя!

Пріятель что-то спросилъ, но онъ не имѣлъ даже силы отвѣчать.

— Встань, голубчикъ, выговорилъ вдругъ Державинъ шепотомъ, — гетманъ идетъ.

Шепелевъ черезъ силу поднялся и увидалъ, что по лѣстницѣ поднимается графъ Кирилла Разумовскій въ красивомъ гетманскомъ мундирѣ; съ нимъ вмѣстѣ шелъ его другъ и бывшій воспитатель Тепловъ. Сержантъ быстро двинулся снова въ прихожую и сталъ на прежнее мѣсто.

— Отчего же ему не праздновать и не разкошелиться, шепталъ гетманъ Теплову, — когда цѣлое государство подарили, да милліонъ въ придачу? Балъ дешевле стоитъ!

Гетманъ прошелъ, за нимъ прошли еще два сенатора, затѣмъ прошелъ Панинъ. Всѣ они искали глазами Гольца.

«Да ищи его! злобно усмѣхнулся Шепелевъ, — ищи!» И онъ чуть-чуть встряхнулъ своей шпагой. Невольно ему почудилось, что онъ бы могъ, съ наслажденіемъ, особенно благодаря послѣднимъ урокамъ фехтованія, въ одно мгновеніе пронзить Гольца двадцатью ударами.

Въ то же самое мгновеніе хозяинъ дома появился одинъ, быстро оглядѣлся, увидѣлъ нѣсколько новыхъ гостей, которыхъ опоздалъ встрѣтить, и пошелъ здороваться и извиняться.

Тотчасъ же образовался около него кружокъ и здѣсь, при нѣсколькихъ свидѣтеляхъ заразъ, Гольцъ менѣе боялся говорить. Но и тутъ счастье помогло ему. Не прошло пяти минутъ, какъ въ пріемную вошла новая костюмированная гостья безъ маски. Многіе двинулись, прерывая бесѣду. Гольцъ бросился на встрѣчу къ дамѣ и кланяясь благодарилъ за честь и любезный сюрпризъ. Это была Воронцова и слова Гольца относились къ ея костюму. Елизавета Романовна отплачивала за брошь, полученную по утру, и явилась въ костюмѣ, который былъ скопированъ съ портрета Фридриха. Это былъ въ сущности просто мундиръ съ прибавленіемъ бѣлой атласной юпки. Золотисто-желтый атласный камзолъ, вышитый серебромъ, красный кафтанъ изъ бархата, черный галстукъ на шеѣ, а на головѣ фридриховская трехуголка съ бѣлымъ атласнымъ бантомъ, на которомъ и красовалась полученная брошь.

Около получаса простоялъ Шепелевъ, въ подробностяхъ обдумывая, какъ онъ, вернувшись въ казармы, попробуетъ убитъ себя.

«Не хватитъ храбрости, думалось ему, — но попробую, все-таки попробую. Можетъ быть, какъ-нибудь нечаянно самъ себя обману. Буду говорить, что только ради пробы, ради шутки и какъ-нибудь вдругъ застрѣлюсь или зарѣжусь».

— Господинъ сержантъ! раздался около него голосъ, отъ котораго вся кровь хлынула къ сердцу и къ лицу, и юноша затрепеталъ всѣмъ тѣломъ.

— У меня до васъ большая просьба… говорила стоящая передъ нимъ кармелитка, но уже безъ маски, которую она держала въ рукѣ.

Шепелевъ едва двинулъ губами, всѣ чувства его онѣмѣли, а сердце стучало на столько, что, казалось, даже она замѣтила это по галуну и пуговицамъ, которые равномѣрно вздрагивали на его груди.

И кармелитка сдѣлала. движеніе рукой, совершенно закрытой длиннымъ рукавомъ, какъ бы приглашая юношу отойти въ сторону вмѣстѣ. Сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, она стала ближе къ нему и выговорила:

— Вы здѣсь должны быть весь вечеръ на часахъ?

— Да-съ, черезъ силу вымолвилъ наконецъ Шепелевъ.

— Въ такомъ случаѣ, вы исполните мою просьбу. Очень важную просьбу! Гораздо болѣе важную, нежели она вамъ покажется, нежели вы думаете. Сегодня здѣсь будетъ на балѣ, должна быть каждую минуту, одна замаскированная, недавно пріѣхавшая прямо изъ Вѣны и не знающая никого въ Петербургѣ, незнакомая даже лично съ господиномъ посланникомъ, хотя и приглашенная имъ сегодня. Если я или баронъ будемъ въ эту минуту здѣсь въ дверяхъ, то моя просьба въ вамъ окажется излишней, но если ни меня, ни барона не будетъ, то я прошу васъ провести эту даму. Она предупреждена и двинется прямо за вами. Вы, идя предъ ней, незамѣтно проведите ее къ посланнику, и, найдя его среди гостей, знакомъ укажите ее. Поняли вы меня?

— Понялъ. Это я понимаю! Но за то, кромѣ этого, я ничего не понимаю, выговорилъ Шепелевъ, немного придя въ себя. — то, что для меня вопросъ жизни и смерти, того я не понимаю. Неужели вы, графиня…

— Ну, объ этомъ послѣ, рѣзко выговорила она. — Теперь не время и я… Вы поняли мою просьбу?

— Да-съ.

— A какъ вы узнаете ту даму, про которую я говорю? разсмѣялась кармелитка.

Шепелевъ подумалъ и вымолвилъ неохотно и даже съ оттѣнкомъ грусти въ голосѣ:

— Да, правда. Какъ же мнѣ узнать ее?

— Я вамъ скажу ея костюмъ. Ее замѣтить будетъ не мудрено. Она явится на этотъ яркій и пестрый балъ, какъ пятно.

— Признаюсь, не понимаю.

— Да. Ея костюмъ будетъ… среди другихъ, какъ черное чернильное пятно среди бѣлой бумаги.

Юноша не понялъ. Маргарита повторила:

— Она явится въ черномъ съ головы до ногъ. Понимаете?

— Понимаю-съ.

— Ошибиться мудрено, я надѣюсь…

— Мужчины, графиня, вообще не ошибаются, какъ можетъ ошибиться женщина, грустно выговорилъ Шепелевъ. — Женщина, въ особенности красавица и кокетка, можетъ ошибкой дать даже поцѣлуй.

— По ошибкѣ поцѣлуя не даютъ, а даютъ иногда… изъ жалости! разсмѣялась Маргарита.

— За это, право… вдругъ глухо выговорилъ Шепелевъ. — Право, можно зарѣзать…

— Тутъ, на балѣ… Полноте… Вотъ и видно: ребенокъ. Да неужели вамъ не жалко было бы убить женщину, которую вы любите?.. И какъ любите! Вѣдь вы говорите, что умираете отъ любви.

И Маргарита звонко расхохоталась, но немного искусственнымъ смѣхомъ.

— Пощадите, графиня… упавшимъ голосомъ вымолвилъ Шепелевъ.

— Ну, такъ помните, не спутайте. Окажите эту милость для меня. Исполните, какъ слѣдуетъ, мою просьбу объ маскѣ.

И Маргарита, весело и безпечно смѣясь, отошла отъ Шепелева и прошла въ бальную залу. Онъ былъ возмущенъ до глубины души ея словами и голосомъ, и смѣхомъ.

«Понадобился на то, на что годился бы всякій лакей въ домѣ, озлобленно подумалъ онъ. Господи! Неужели ужь нельзя перестать любить ее? Бросить, забыть… Ну, влюбиться въ другую! Она жестокосердая, злая… Ей все только смѣхъ… Можетъ быть, здѣсь, на балѣ, человѣкъ сто, которыхъ она такъ же цѣловала, какъ и меня?