«В двух верстах от реки Двины...» Моему незнакомому прадеду — подполковнику гражданской войны В двух верстах от реки Двины — С пулей в горле — В последней муке — Посредине своей войны Ты навек запрокинул руки. И по белой рубашке — кровь Голубая. И рот прокушен. И растерянных муравьёв — Хороводом — Простые души. Вместо будущих летних дней, Вместо горькой посмертной славы В опрокинутой глубине Голосят Над тобою травы. Отлетела Твоя гроза. Мы — в позоре чужих парадов. Но даны мне твои глаза — Как проклятие И награда. 1978 Одесса «Этот странный Четверг...» Этот странный Четверг был на царство рождён, Но надел шутовской наряд. И правленье его началось дождём С четырьмя ветрами подряд. И на мокрых улицах было темно, И мело по шоссе огнём, А утро было отменено — И никто не спросил о нём. И пошла клоунада нежданных встреч, И в упор фонари зажглись, И срывали плащ с королевских плеч Сквозняки из-за всех кулис. И мы вдруг позабыли свои слова — И никто никого не спас. А в суфлёрской будке сидела сова И навылет смотрела в нас. А Четверг, смеясь, гремел бубенцом И дурачился невпопад. — Это просто, — кричал, — со счастливым концом, А попробуйте наугад! Вам сюжет не позволил бы жечь кораблей, Я его высочайше отверг. Я велю вам сегодня играть без ролей — Божьей милостию Четверг! И мы тогда на подмостки взошли, И стояли — в руке рука — И, ненужные небу, лежали в пыли Бутафорские облака. И нам был сценарием чистый лист И отчаянье вместо слов, И нам был безразличен галёрки свист И молчание первых рядов. А Четверг смотрел, а потом ушёл — И никто не заметил, когда. И Пятница следом взошла на престол, Прекрасна и молода. 1978 Ташкент «Там на небе погром...» Там на небе погром — Отлетают рояльные клавиши И перины беспомощно сыплются вспоротым смехом. Ах, мы тоже живём Всё под той же кометой кровавейшей. Но оттуда, Оттуда уже никому не уехать. Но оттуда — куда? Всё уже переписано набело, Чьи-то крылья слетают — но кружат, Но всё же опали... Ах, кому он теперь — Черновик убиенного Авеля — Сумасшедшая льдинка В неверно поющем бокале. 1979 Одесса «Добрый вечер, февраль, — о, какие холодные руки!..» Добрый вечер, февраль, — о, какие холодные руки! Вы, наверно, озябли? Постойте, я кофе смелю. Синий плед и качалка. И медленный привкус разлуки — Что ещё остаётся отрёкшемуся королю? Расскажите мне, как там на улицах? Прежний ли город? Не боятся ли окна зажечь на кривых этажах? Расскажите об их занавесках, об их разговорах, И не тает ли снег, И не страшно ли вам уезжать? Я, конечно, приду на вокзал. Но тогда, среди многих, Задыхаясь, целуя и плача, едва прошепчу: — До свиданья, февраль! Мой любимый, счастливой дороги! Дай вам Боже, чтоб эта дорога была по плечу. 1979 Киев «Сентябри мои за морями...» Сентябри мои за морями. Мы не станем друг другу сниться. Город с низкими фонарями, Задевающими за ресницы, Ты, растящий своих паяцев Там, где время — стена немая, Ты, умеющий так смеяться, Как другие хлеба ломают, — Я желаю тебе — погоды! Улыбнись. Я сдержу дыханье. Посмотри — я твоей породы. Я не порчу плачем прощанье. 1979 Одесса «Ну что ж — весна!..» Ну что ж — весна! Улыбка обезьянки. Лукавые очистки апельсинов, Портовый воздух между влажных стен. Нам ворожат Печальные цыганки, И мы во сне вдыхаем, обессилев, Предчувствие дождей и перемен. Ну что ж, пора... 1979 Одесса «Что же стынут ресницы...» И. Г. Что же стынут ресницы — Ещё не сегодня прощаться, И по здешним дорогам ещё не один перегон — Но уже нам отмерено впрок Эмигрантское счастье — Привокзальный найдёныш, Подброшенный в общий вагон. Мы уносим проклятье За то, что руки не лобзали. Эта злая земля никогда к нам не станет добрей. Всё равно мы вернёмся — Но только с иными глазами — Во смертельную снежность Крылатых её декабрей. И тогда Да зачтётся ей боль моего поколенья, И гордыня скитаний, И скорбный сиротский пятак — Материнским её добродетелям во искупленье — Да зачтутся сполна. А грехи ей простятся и так. 1979 Киев |
