«Деревья яблока не рвали...» Деревья яблока не рвали И не стыдятся наготы. И шлют наивные листы Тем, кто внизу, в полуподвале: — Я вижу облако. А ты? 1990 Кингз Линн «Наши машины огромны и неуклюжи...» Наши машины огромны и неуклюжи, Как футболисты двадцатых — в трусах до колен. Наши печали в обмотках бредут по лужам. Наши тела называются словом тлен. В наших садах одуванчики да крапива, Как малолетние воры, вершат набег. Нашим глазам — расплавить зло и счастливо Тот, адресованный свыше, великий снег. 1990 Кингз Линн «Пёс мой, пёс, которого нет...» Пёс мой, Пёс, которого нет! Больше некому — залижи мне боль. На нещаднейшей изо всех планет Мне не страшно, пока с тобой. Нам на шею камень — Да в белый свет, Где лишь ты — защита, лохматый мой. Надо жить — не сказано, сколько лет. Но потом обещано, что домой. И туда нас впустят — С тобой вдвоём, Шкурой спасший меня от обид и бед. Потому что там — настоящий дом, Ты там — будешь, пёс, которого нет! 1990 Кингз Линн «А мы всё живём в этом бедном году...» А мы всё живём в этом бедном году, Где пахнет карболкой, как в детском саду, Где краску с игрушек слизали давно, Но где обещают назавтра кино, Где нас не спеша обучают азам: Водить хоровод и не верить слезам. Но где то один, то другой ввечеру Зачем-то замрёт, обрывая игру, Как будто случайно — у створки дверной, И с тихим отчаяньем: — Нет. Не за мной. 1990 Кингз Линн «Смейся, мальчик, у края Эреба...» Смейся, мальчик, у края Эреба: Из погони, любви или боя — Они все уходили на небо И зверей забирали с собою. О счастливые псы и медведи, Как ваш табор кострами украшен! Голоса и бряцание меди Как мы слышим со спичечных башен! Как нас там, в золотой круговерти, Ждут и дарят нам игры с огнями, Раз молочные реки бессмертья Шире ветра бушуют над нами! Пусть под немощный бред асфоделей Позабытые бродят обиды. Изо всех, кто любили и пели — Ни один не достался Аиду! 1990 Лондон КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Ходит, ходит белый кот, Чешет баки у ворот. Завтра утром будет снег Выше крыши, как во сне. Кот на лапках и с хвостом И с пушистым животом. Он не любит молока — Только снег и облака. Он по месяцу ходил, Коготки позолотил, Лапы вылизать забыл И по небу наследил. От звезды и до звезды Это всё его следы. А потом он спрыгнул вниз, Распугал мышей и крыс И уселся на трубе. Мы возьмём его к себе. 1991 Лондон «Волк, скулящий «не стало на свете волков»...» Волк, Скулящий «не стало на свете волков» — Не проси в утешенье жакана! Этой чести достойней любой из щенков, И никто из упившихся смертью стрелков За тебя не подымет стакана. Не на шкуру забытого точится нож; Принимай же собачью присягу! Чтоб оскалился молча на пёсий скулёж Твой подраненный брат из оврага. Он залижет бока, Он учует: пора — Не взыскуя ответного зова. И на целой земле не найдут серебра, Чтобы пулю отлить на такого. 1991 Лондон ПИСЬМО С ОТКАЗОМ Я надеюсь, что лошади Пржевальского тоже хватит травы. Правда, травы мельчают последнюю тысячу лет. В рассужденьи прогресса, возможно, Вы и правы. Но моя жена (Вы ведь знаете жён) говорит, что нет. Я подумал, взвесил, потом посмотрел на детей, И подумал ещё, и решился не вымирать. Так позволишь себя убедить — а там и костей Не собрать... Ах, Вы готовы собрать? Благодарствую. Но я как-то уже привык Жить под косматым солнцем у ледника. Вы говорите — необратимый сдвиг? Это Вы просто считаете на века. А века мелковаты для единиц судьбы. Чем за ними гоняться — уж лучше я постою На своём. До самого дня последней трубы Будет племя моё трубить на закате в моём краю. До свиданья. Желаю Вам травы и воды, И счастливого млекопитания, и лобастых детей. Остаюсь, признательный Вам за Ваши труды. С нетерпением жду через тысячу лет вестей. 1991 Лондон Ветер в городе ВОДОПОЙ Четыре ветра, Двенадцать месяцев, Сорок тысяч братьев, А сестёр уж нет. Седлай до света. Твой путь не вместится Ни в чьё объятье, Ни в чей завет. — Кто ты? Ау! Чей рог поутру? — Не тебя зову, Я ищу сестру. Четыре века, Двенадцать месяцев, Сорок семь заутрень, А сестёр всё нет. Лишь по всем рекам — Плывут и светятся Розмарин, и рута, И первоцвет. — Напои коня, Брат ничей. Тут, в зеленях — Ледяной ручей. Четыре лика — Там, в глубине. Цветёт повилика На самом дне. Обовьёт копыта — Струям вспять: Горе позабытое Зацеловать! — Четыре света, Двенадцать теменей, Сто царств и три волости — Я коня губил. Но нет ответа, Не стало времени, Не слышно голоса, Только там, вглуби — Розмарин и мята Цветут, цветут. Названого брата Зовут, зовут. — Четыре ветра, Двенадцать месяцев, Сорок тысяч братьев — И никто не спас. Драконы и вепри Под копьём бесятся, Но её заклятье — На обоих нас: На коне и мне. — Так спеши, пора! Свидимся на дне. Я — ничья сестра. |
