Я проеду страною — В конвойной свите, Я измучу людским страданьем глаза, Я увижу то, что никто не видел — Но сумею ли рассказать? Докричу ли, как мы такое можем — По разлуке, как по водам? Как становимся мы на мужей похожи — Взглядом, лбом, уголками рта, Как мы помним — до каждой прожилки кожи — Их, оторванных на года, Как мы пишем им: «не беда, Мы с тобою — одно и то же, Не разнять!» И звучит в ответ Твердью кованное «навек» — То стариннейшее из словес, За которым — без тени — свет. Я пройду этапом, Я всё запомню — Наизусть — они не смогут отнять! Как мы дышим — Каждый вдох вне закона! Чем мы живы — До завтрашнего дня. 1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия «Что-то завтра, кораблик наш, Малая зона...» Что-то завтра, кораблик наш, Малая зона, Что сбудется нам? По какому закону — Скорлупкой по мёртвым волнам, Весь в заплатах и шрамах, На слове — на честном — одном — Чьей рукою храним наш кораблик, Наш маленький дом? Кто из нас доплывёт, догребёт, доживёт — До других, Пусть расскажет: мы знали Касание этой руки. 1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия «Дай мне кличку, тюрьма...» Дай мне кличку, тюрьма, В этот первый апрель, В этот вечер печали, С тобой разделённый. В этот час твоих песен О зле и добре, Да любовных признаний, Да шуток солёных. У меня отобрали Друзей и родных, Крест сорвали с цепочки И сняли одежду, А потом сапогами Лупили под дых, Выбивая с пристрастьем Остатки надежды. Моё имя подшито, И профиль, и фас — В нумерованном деле, Под стражей закона — Ничего моего! Так же, как и у вас — Никого, ничего! На решётке оконной — Вот я весь — окрести, Дай мне имя, тюрьма, Проводи на этап Не мальчишку, а зэка, Чтоб встречала меня Потеплей Колыма, Место ссылок и казней Двадцатого века. 1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия «Помню брошенный храм под Москвою...» Помню брошенный храм под Москвою: Двери настежь, и купол разбит. И, дитя заслоняя рукою, Богородица тихо скорбит — Что у мальчика ножки босые, А опять впереди холода, Что так страшно по снегу России — Навсегда — неизвестно куда — Отпускать темноглазое чадо, Чтоб и в этом народе — распять... — Не бросайте каменья, не надо! Неужели опять и опять — За любовь, за спасенье и чудо, За открытый бестрепетный взгляд — Здесь найдётся российский Иуда, Повторится российский Пилат? А у нас, у вошедших, — ни крика, Ни дыхания — горло свело: По её материнскому лику Процарапаны битым стеклом Матерщины корявые буквы! И Младенец глядит, как в расстрел: — Ожидайте, Я скоро приду к вам! В вашем северном декабре Обожжёт Мне лицо, но кровавый Русский путь Я пройду до конца, Но спрошу вас — из силы и славы: Что вы сделали с домом Отца? И стоим перед Ним изваянно, По подобию сотворены, И стучит нам в виски, окаянным, Ощущение общей вины. Сколько нам — на крестах и на плахах — Сквозь пожар материнских тревог — Очищать от позора и праха В нас поруганный образ Его? Сколько нам отмывать эту землю От насилья и ото лжи? Внемлешь, Господи? Если внемлешь, Дай нам силы, чтоб ей служить. 1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия «Что ты помнишь о нас, мой печальный...» Что ты помнишь о нас, мой печальный, Посылая мне лёгкие сны? Чем ты бредишь пустыми ночами, Когда стены дыханью тесны? Вспоминаешь ли первые встречи, Дальний стан, перекрёстки веков? Говорит ли неведомой речью Голубое биенье висков? Помнишь варваров дикое стадо, И на гребне последней стены Мы — последние — держим осаду И одною стрелой сражены? Помнишь дерзкий побег на рассвете, Вдохновенный озноб беглецов, И кудрявый восточный ветер, Мне закидывающий лицо? Я не помню, была ли погоня, Но, наверно, отстала вдали, И морские весёлые кони Донесли нас до тёплой земли. Помнишь странное синее платье — И ребёнок под шалью затих... В этот год исполнялось проклятье, И кому-то кричали: «Мы — братья!» А кого-то вздымали на штык... Как тогда мы друг друга теряли — В суматохе, в дорожной пыли — И не знали: на день, навсегда ли? И опять — узнаёшь ли — нашли! Через смерть, через годы и годы, Через новых рождений черты, Сквозь забвения тёмные воды, Сквозь решётку шепчу: это ты! 1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия |
