«И предадут, и тут же поцелуют...» И предадут, и тут же поцелуют — Ох, как старо! Никто не избежал. Что ж, первый век! Гуляй напропалую, Не отпускай потомков с кутежа! Весенний месяц нисан длится, длится — Ночных садов мучительный балет. Что поцелуй? Пустая небылица. Всё скоро кончится. За пару тысяч лет. Но этот месяц — на котором круге? — Дойдёт до нас, и прочих оттеснят, И скажут — нам: — Пойдём умоем руки, Мы ни при чём. Ведь всё равно казнят. 1984 ЖХ-385/3-4, Мордовия «Этот вечер для долгой прогулки...» Этот вечер для долгой прогулки. Серый час, как домашняя кошка, Тёплой тенью скользит у колена, А подъезды печальны и гулки. Ты надень свою старую куртку. Мы набьём леденцами карманы И пойдём, куда хочется сердцу, Безо всякого дельного плана. По заросшим ромашкой кварталам, Где трамвай уже больше не ходит, Где открытые низкие окна, Но старушек в них прежних не стало. Так мы выйдем к знакомому дому, И увидим на спущенной шторе Тень хозяина, и улыбнёмся: Кто сегодня в гостях, с кем он спорит? Мы замедлим шаги: не зайти ли? Но заманят нас сумерки дальше, Уведут, как детишек цыгане, Как уже много раз уводили. И тогда, заблудившись, как дети, В незнакомом обоим предместье, Вдруг очнёмся: мы живы и вместе! И вернёмся домой на рассвете. 1984 ЖХ-385/2 ШИЗО, Мордовия «Так закат воспалён, что не тронь!..» Так закат воспалён, что не тронь! Ну так что же? В общем, всё хорошо. А детали — Ну что же детали... Мы давно не от мира газет Да словес, прилипающих к коже, Да Иудиных цен. Даже страхи — и те растеряли. Мы давно отмолчали допросы, Прошли по этапу, Затвердили уроки потерь — Чтоб ни слёз и ни звука! Мы упрямо живём — Как зверёк, отгрызающий лапу, Чтоб уйти от капкана на трёх, — Мы освоили эту науку. И с отважной улыбкой — Так раны бинтуют потуже — Мы на наши сомненья Печальные ищем ответы. А на наши печали — найдётся трава... Почему же Так закат воспалён, Что глаза не сомкнуть до рассвета? 1984 ЖХ-385/3-4, Мордовия «Мандельштамовской ласточкой...» Мандельштамовской ласточкой Падает к сердцу разлука, Пастернак посылает дожди, А Цветаева — ветер. Чтоб вершилось вращенье вселенной Без ложного звука, Нужно слово — и только поэты За это в ответе. И раскаты весны пролетают По тютчевским водам, И сбывается классика осени Снова и снова. Но ничей ещё голос Крылом не достал до свободы, Не исполнил свободу, Хоть это и русское слово. 1984 ЖХ-385/3-4, Мордовия «И за крик из колодца «мама!»...» И за крик из колодца «мама!» И за сшибленный с храма крест, И за ложь твою «телеграмма», Когда с ордером на арест, — Буду сниться тебе, Россия! В окаянстве твоих побед, В маяте твоего бессилья, В похвальбе твоей и гульбе. В тошноте твоего похмелья — Отчего прошибёт испуг? Всё отплакали, всех отпели — От кого ж отшатнёшься вдруг? Отопрись, открутись обманом, На убитых свали вину — Всё равно приду и предстану, И в глаза твои загляну! 1984 ЖХ-385/2 ШИЗО, Мордовия «Когда-нибудь, когда-нибудь...» Когда-нибудь, когда-нибудь Мы молча завершим свой путь И сбросим в донник рюкзаки и годы. И, невесомо распрямясь, Порвём мучительную связь Между собой и дальним поворотом. И мы увидим, что пришли К такому берегу Земли, Что нет безмолвней, выжженней и чище. За степью сливы расцветут, Но наше сердце дрогнет тут: Как это грустно — находить, что ищем! Нам будет странно без долгов, Доброжелателей, врагов, Чумных пиров, осатанелых скачек. Мы расседлаем день — пастись, Мы удержать песок в горсти Не попытаемся — теперь ведь всё иначе. Пускай победам нашим счёт Другая летопись ведёт, А мы свободны — будто после школы. Жара спадает, стынет шлях, Но на оставленных полях Ещё звенят медлительные пчёлы. Ручей нам на руки польёт, И можно будет смыть налёт Дорожной пыли — ласковой и горькой. И в предвечерней синеве Конь переступит по траве К моей руке — с последней хлебной коркой. 1984 ЖХ-385/2 ПКТ, Мордовия «Переменился ветер...» Переменился ветер, А новый самодержавен. Небо встало осадой И пригороды берёт. За северною стеною Раскатом кони заржали, Но первый поток прорвался Сквозь брешь восточных ворот. И сразу в дымном провале Исчезли остатки башен, Смело надвратную церковь, Кресты и колокола. Мой город сопротивлялся. Он был прекрасен и страшен. Он таял в ревущем небе, Затопленный им дотла. А позже, когда над нами Сомкнулись тучи и воды, — Никто не знал их победы И не воспел зари. И нет им с тех пор покоя: Всё лепят, лепят кого-то — То руку, то край одежды, Бессильные повторить. 1984 ЖХ-385/2 ШИЗО, Мордовия |
