– Машину сломал сумасшедший сын Абдрашита Улан.

Члены правления почувствовали неловкость и промолчали. Духан заслуженный литератор и если кто и был на правлении из сочувствующих отцу, то и тот не хотел связываться с Атиловым. А потом, возможно

Духан и прав. Может и в самом деле сломал москвичонок Ситка? Поди, теперь разберись.

Папа вернулся с работы в состоянии грогги, и, не раздеваясь лег на кровать. Прошло еще полчаса. Отец разделся и молча лежал, глядя в потолок.

Мама подошла к нему.

– Тур. Сен умыттын ба? – матушка напомнила о приглашении на писательский банкет в ресторане "Иссык". – Шахырыгу бару керек.

– Никуда я не пойду.- сказал отец.

Мама заговорила по-русски:

– Вставай! Наши враги только ждут и смеются. И если мы с тобой не пойдем, то…

– Я сказал, не пойду.

– Прошу тебя, вставай… – сказала матушка и добавила зло и решительно. – Назло врагам!

С чего это мама решила, что Атилов наш враг? Отец и Духан в разных весовых категориях. В чем они могли соперничать? Обычный злой человек сказал привычную для себя речь.

Я вспомнил, как Джон обыграл в карты его среднего сына Ивана и подумал: " Да нет, за такие дела не мстят".

Тут что-то другое.

С банкета родители пришли в двенадцатом часу. Папа прошел в спальню. Мама щелкала семечки на кухне.

– Как папа? – спросил я.

– Хорошо. – спокойно ответила матушка.

– Как прошел банкет?

– Тамадой был Сырбай. – Мама сгребла в кучу шелуху. – Он всем показал кто твой отец.

– Что он показал?

– В ресторане все знали, как Духан убил твоего отца и Сырбай дал слово твоему отцу раньше Духана, Сейтжана и других…

– Ну и что?

– Как ну и что? Духан и Сейтжан старше твоего отца на пять лет.

– Какая разница кто после кого держит тост?

– Э-э…- со значением сказала мама. – Это большая разница.

Сырбай Мауленов, один из секретарей Союза писателей и главный редактор журнала "Жулдыз".

"Но дело не в этом". А дело в том, что спустя год старший сын

Атилова Ревель очутился в третьем отделении Республиканской психиатрической больницы по поводу тяжелой депрессии. А еще через три года покончил с собой.

Что я подумал, когда через год узнал, что самый благополучный из детей Атиловых заболел? На короткий момент возникло неясное ощущение, что шизофрения это не только болезнь и что кто-то – неизвестно кто – приглядывает не только за шизиками, но и за совершенно здоровыми людьми.

Ощущение посетило на мгновение и тут же ушло.

Злорадствовать по поводу начинавшегося выравниваться баланса несчастий в двух семьях я на всякий случай поостерегся. Мало ли что.

И вообще было не до Духана с его детьми.

В 69-м получил два года усиленного Доктор. Родители подсуетились и брата перевели на химию. На поселение Доктора этапировали в

Джамбул, брат жил в общежитии для химиков и время от времени приезжал на выходные домой.

Джон не выходил из дома. Смотрел телевизор, читал книги, газеты.

А до посадки Доктора на два года усиленного произошло вот что.

Не помню из-за чего я повздорил с Джоном. Разозлился и крикнул:

– Урод!

Джон вопросительно-виновато посмотрел на меня и спрятал глаза вниз.

Подлетел Доктор и, гневно сверкнув глазами, замахнулся на меня.

– У-у-бью!

С убийством Доктор опоздал. Дело было уже сделано.

С 69-го года мама уговаривала жениться Шефа. Уговоры на брата не действовали. Мало того, спустя год, заметил я, Шеф потерял интерес к женщинам. С 70-го у меня возникли подозрения, что и его постигла моя участь. Все говорило за то, что у Шефа неожиданно вдруг непоправимо ушел в отставку член Политисполкома Коминтерна. Катастрофе имелись причины – серьезные черепно-мозговые травмы, полученные в драках, так или иначе должны были оставить свой след. Хотя и не обязательно.

Так думал я, пока (это было уже на новой квартире) не стал нечаянным свидетелем одной сцены, которая опровергала догадку о полном бессилии брата.

Что же на самом деле происходило с ним?

Шеф загорелся идеей поехать на Байкал. Много говорил о том, как соберется, снимется с кентами и высадится на берегу озера. "Зачем, – думал я, – ему Байкал. Купаться там нельзя, весной и летом комары, а зимой так вообще холод собачий".

Когда в очередной раз он заговорил с матушкой о Байкале, я нечаянно пропел:

– Никогда я не был на Босфоре…

– Я п… тебе дам! – Шеф распсиховался всерьез и не разговаривал со мной три дня.

Почему я вспомнил эпизод с Байкалом?

С осени 69-го Шеф перевелся на заочное и весной следующего года сдал контрольные в деканат. Не помню, зачли ли ему контрольные, только на сессию он так и не собрался.

"Но дело не в этом". В конце концов ошибки на то и существуют, чтобы их совершать. И сами по себе ошибки мало что значат. Все дело в цене, которую человек преисполнен готовности платить за них.

…Вовка Амбал, Мурка Мусабаев, Витька Броневский, три девицы и я сидели за сдвинутыми столами на первом этаже ресторана "Алма-Ата".

Вовка Амбал лениво скучал, Броневский и Мусабаев в полголоса разговаривали, Шеф рассказывал девицам:

– И он им тискает…А они ему отвечают…

Мурка Мусабаев покачал головой и негромко сказал Бронтозавру:

– Ты посмотри на него… Делает вид, что ничего не происходит…

Витька Броневский – тут я вспомнил себя в летом 58-го, когда в школьном актовом зале на просмотре фидьма "Над Тисой" неожиданно для всех проорал: "Сейчас он крикнет "фас"!- тем же макаром, но только с гадливыми глазами кивнул и подтвердил:

– Да, Мурка… И я том же…

Мурка может и имел право так сказать. Школьный друг болел за

Шефа. Только надо немного думать с кем и что говорить. Мусабаев уже окончил медицинский, проходил ординатуру и постоянно напоминал моему брату, что за образование стоит цепляться хотя бы только потому, чтобы не опуститься.

Броневский тоже вроде бы друг. Росли в одном дворе. Бронтозавр – пристебай из пристебаев – всегда пьет исключительно за чужой счет – сейчас он опять же гулял на деньги Шефа и его друзей. Пил и прятался до момента, пока Мурка по дурости не проговорился. Крысенок

Броневский подумал, что и Мурка Мусабаев такой же, как и он сам.

И, обрадовано, не сообразив, – что я то все вижу и слышу, сказал: "Да, Мурка… И я том же". Сказал злорадно, с ехидством и это еще бы ничего, если бы не глаза, которые, как я уже заметил, обнаружили в себе столько гадливости, что я подумал: "Нуртасей, гони ты их всех…Таких друзей надо за х… и в музей!".

Мурку Шеф бил часто. Бил за язык. Сидят вдвоем, выпивают. Потом бац и Мурка на полу. Уходил Мусабаев домой в слезах и с обещанием больше не приходить, а через день заявлялся вновь и просил прощения.

Шеф по пьянке бил и не виновных. Бил не за язык, а именно за взгляд.

А сейчас сидел и что-то там тискал девушкам и не понимал, что теперь-то тому же Мурке Мусабаеву или Вовке Амбалу, не говоря уже о

Бронтозавре, он давно не друг, а собутыльник, который никак не может и не желает распрощаться с детством.

Когда Шеф избивал Мурку, родители и все остальные злились на

Шефа. Можно ли поднимать руку на близкого друга, даже если он тебя чем-то сильно задел? Сейчас в ресторане я думал: "Мурат, а ведь

Нуртас мало тебя лупил. Ты не друг и даже не баран, ты – созерцатель".

Друзья это та же, что и Байкал – иллюзия.

Многие предавали Шефа. Не предали только два человека. Вовка

Коротя и Искандер.

В 75-м Шефа единственный раз прорвало:

– Да знал бы ты, как иногда мне хочется выброситься с восьмого этажа…

Омир учится в университете на журфаке. В "Вечерке" вышли заметки о том, что где-то в городе сдали очередной дом, а где-то на окраине собираются строить большое парниковое хозяйство.

Бика поступать в институт отказался и работал в санэпидстанции.

В семье Халеловых Бика самый младший. Кроме него и родителей еще четыре брата Женька (Жаксылык), Эдька (Едиге), Кайрат и Канат. Отец