Я не пошел.

Взвейтесь кострами, синие ночи…

В колхозе Кемпил зашугал институтских. Ежевечерние поборы проделали значительную работу: деньги кончились не только у

Головина. И если кто-то думал, что Кемпил собирался веселиться на полевом стане до получения расчета, то он ошибался. Кулунбаеву надоело бесцельно гонять по буеракам яйцеголовых, и он, плюнув на план по сбору огурцов, через неделю отбыл домой.

В лаборатории котельных агрегатов так скоро его не ждали, потому-то его появление на стенде застало Ермека Кокеева врасплох.

– Эй, ученый! – отвязался он на Кокеева. – Что вылупился!

– Серик, если тебе деньги нужны, – залепетал Кокеев, – то сейчас у меня их нет.

– Хохол где?

– Логвиненко?

– Ну.

– У себя.

– Деньги у него есть?

– Должны быть.

Ермеку Кокееву тридцать четыре, пришел в институт с алма-атинской

ТЭЦ. Человек он доверчивый, дома у него жена с двумя дочками и он неизвестно почему думает, что с защитой диссертации жизнь его круто переменится. Над диссертацией Ермек парится, не зная перерыва. Сам по себе он не трус, но при появлении Кемпила теряется.

У кандидата наук Натальи Васильевны Баумгартнер взрослый сын. Ей хоть и за сорок, но личико у нее молодое. Наталья Васильевна на месте не сидит, бегает с бумагами по коридору, согласовывает, оформляет.

Кемпил поднялся на третий этаж. Впереди вышагивала твердой походкой сэнээс Баумгартнер. Кулунбаев догнал женщину и, положив ладонь на ее пухлое место, ласково сказал:

– Наташенька, пошли со мной.

Наталья Васильевна с воплями оторвалась от Кемпила, вбежала в комнату к мужикам и закричала:

– Ребята, меня хочет изнасиловать Серик Кулунбаев!

В критические дни, главное, не поддаваться панике. Володя

Логвиненко и Рахимжан Орумбаев это хорошо понимали, понимали они и то, как легко перепутать галантность с грязными намерениями.

Потому они тоже вскрикнули. Вскрикнули, легко понять, желая успокоить, подбодрить женщину, но их поддержка выглядела так, как будто они орали "Кыш!".

Логвиненко и Орумбаев замахали на Баумгартнер руками.

– Наталья Васильевна, Серик шутит!

На женщине лица нет.

– Да вы что?! Он меня за дверью ждет!

Пошатываясь, в комнату вошел Кемпил.

– А вот вы где!

Наталья Васильевна юзом протиснулась к двери и выбежала из комнаты.

– Хохол! – заорал Кулунбаев. – Деньги есть?

– Три рубля.

– Гусогон! Давай пять!

Володя Логвиненко и Рахимжан Орумбаев помладше Ермека Кокеева.

Тоже пахари. Володя мужик крестьянского типа, упертый. Рахимжан парень осторожный, ни с кем не ссорится. Физически оба не слабые. С блататой на производстве не сталкивались и им не дано сообразить, что Серик Кулунбаев обыкновенный артист, добрая душа, которого легко притормозить, замахнувшись разок мозолистым кулаком. Но Логвиненко и

Орумбаев, увлекшись любимым делом, потеряли представление о жизни за окнами института и не знали, какая она нынешняя молодежь.

В комнату заглянул Серик Касенов.

– Кемпил у нас пургу наводит.

– Как население реагирует? – спросил я.

Касенов разбалделся.

– Пересрали.

– Пойти, поглядеть что ли?

– Погоди, – остановил Касенов. – Пусть сначала бабки соберет.

В дверь просунул голову Рахимжан.

– Бек, успокой Кулунбаева.

Вообще-то ни для кого не секрет, кому обязана лаборатория котельных агрегатов новым лаборантом. И Логвиненко прикидывался, что не знал, но сейчас, когда импровизации Кемпила грозили обернуться черт знает чем, он попросил Орумбаева обратиться за интернациональной помощью.

– Рахимжан, вы его не бойтесь. – сказал я.

– Да мы его и не боимся.

– Правильно. Будьте с ним поласковее. Серик ранимый.

– Бек, завязывай балдеть.

С Рахимжаном я прошел к котельщикам. Кемпил с кем-то громко ругался по телефону. Логвиненко склонил голову над синькой с чертежами.

– Серик, положи трубку, – сказал я.

– А? Что?

– Говорят, ты тут зихеришь.

– Кто говорит?

– Не важно. Будь хорошим мальчиком.

– Как скажешь, – Серик Кулунбаев вытянул руки по швам.

Кемпил любит меня. Я его тоже люблю.

Я обратился к Володе и Рахимжану.

– Парни, он больше не будет. Правда, Серик?

– Базара нет.

Неделю спустя Сподыряк объявил Кемпилу об увольнении.

Я рассказал о вкладе Кемпила в энергетическую науку Казахстана

Олежке Жукову. Олежка посмеялся, и заметил: "Ваши чморики так и не поняли, как нужен им Кемпил". Жуков сказал правду.

Варясь в собственном соку, можно только и делать, что топтаться на месте.

Мне б английский, да пояпонистей…

Эдвард Герек ушел в отставку. Первым секретарем ЦК ПОРП избран

Станислав Каня. У Кремля надежды на нового Первого секретаря есть. В переводе с польского "Каня" – коршун.

Коршун не справился с ситуацией.

На место Кани заступил генерал Ярузельский.

Войцех Ярузельский выступил в Сейме. Говоря о трудностях с материально-техническим снабжением населения, он уговаривал рабочих прекратить забастовки. Самим же хуже.

"Надо работать. Никто не возьмет на содержание шестьдесят миллионов поляков". – подчеркнул Ярузельский.

Хаки прочитал доклад генерала и обратился к Шастри с вопросом:

– Нурхан, ты бы смог взять на содержание Барбару Брыльски?

– Еще как бы смог! – заявил Лал Бахадур Шастри.

– Но она же, как и все актрисы, балованная.

– Вот я бы ее и баловал.

Хорошо ему. В голове только Умки, Кэты и Барбары Брыльски.

Девочка с Севера ждет чуда и любви…

Убийца Леннона Чэпмен, писала "Литературка", погнал из-за последнего альбома певца и композитора.

Альбом называется "Двойная фантазия".

О чем и что такое "Двойная фантазия"?

Мы с тобой две искорки одного оння…

22 декабря исполняется 60 лет плану ГОЭЛРО. Институт комплексных топливно-энергетических проблем при Госплане Союза проводит юбилейную конференцию. Мой доклад включен в программу, но приглашение из Москвы пришло только Шастри – у устроителей конференции туго с местами в гостинице. Лететь в Москву надо не только из-за доклада. Через папиного друга Яна Островского я собирался передать письмо журналисту "Литературки" Ваксбергу.

Я позвонил Островскому.

– Ян Исаакович, я знаю, вы работали в "Литературной газете". Вы знакомы с Ваксбергом?

– В редакции наши столы стояли рядом.

– Через три дня я буду в Москве.

– У тебя есть, где в Москве остановиться?

– Пока нет. Где-нибудь устроюсь.

– Можешь пожить у меня. У нас, со старухой, три комнаты.

Где один, там и двое. Шастри и я прилетели в Москву, место в гостинице "Россия" нашлось и для меня.

Я позвонил Островскому:

– Ян Исаакович, я привез вам яблоки и хотел передать письмо для

Ваксберга.

– Я живу недалеко от Казанского вокзала. Встретимся на выходе из метро.

Никто никому ничем не обязан, никто никому ничего не должен. В августе, вспомнив о давнем письме Виталия Озерова отцу, я написал секретарю Союза писателей. Ответа не дождался.

Ваксберг пишет о, из ряда вон выходящих, но типичных случаях криминала. Я не помышлял просить его расписать наш случай в газете.

Не тот тип происшествия, да и ни к чему. Аркадий Ваксберг волею популярности "Литературки" выдвинулся в главного по стране борца с беззаконием, с ним считаются в генеральной прокуратуре, Верховном суде СССР. Если захочет, то сможет помочь.

– Что с отцом? – спросил Ян Исаакович.

– Инсульт.

– Вам нетрудно поговорить с Ваксбергом?

– С Аркадием? Да ну, конечно. А что в письме?

– Может сами почитаете его?

– Завтра с утра я съезжу на Цветной бульвар.

На конференцию приехал Володя Семенов. Защитил докторскую, написал интересную монографию, живет в Иркутске, работает в СибНИИЭ.

В номере тихо. Шастри полчаса как в ванной. Что-то он долго выдавливает из себя раба.

– Фюрер! Ты че там уснул?