— Везде одно и то же. Стреляешь, выживаешь или дохнешь. Зона, Красное море, Афган — декорации меняются, суть нет.

Михаэль оторвался от борта, подошёл ближе. Посмотрел на Пьера.

— Ты прав, — сказал он тихо. — Декорации. Суть одна. — Он достал сигарету, закурил. — Германия, Сирия. Операция по освобождению заложников. Всё пошло не так. Заложников убили до того, как мы вошли. Террористы тоже мертвые, мы их достали. Но поздно. Дети были среди заложников. Трое. Я видел их тела. — Он затянулся, выдохнул. — После этого я ушёл из GSG-9. Не мог больше.

Тишина. Тяжёлая.

Карим налил себе ещё чаю.

— Война везде одинаковая, — сказал он философски. — Меняются только имена мёртвых.

Ричард поправил очки, посмотрел в планшет.

— По статистике, наша работа здесь менее опасна, чем в Афганистане или Ираке. Пираты хуже обучены, хуже вооружены. Уровень смертности среди ЧВК в Красном море около трёх процентов. Это низко.

— Три процента, — повторил Джейк. — Но если ты попал в эти три процента, тебе похуй на статистику.

— Справедливо, — согласился Ричард.

Пьер допил воду из фляги, встал. Прошёлся к борту, оперся руками о поручни. Смотрел на воду. Тёмная, бесконечная. Где-то там, за горизонтом, Сомали. Йемен. Хуситы, пираты, война. А здесь — корабль, двенадцать наёмников, контракт на полгода.

Он уже не мог вернуться. Контракт подписан. Деньги взяты. Корабль в море. Точка невозврата пройдена давно — ещё в Берлине, когда Оля ушла. Или раньше — когда он согласился на Зону. Или ещё раньше — когда вступил в легион.

Не важно. Теперь это его жизнь. Море, корабль, война. Люди, которых он едва знает, но с которыми будет стрелять, убивать, может, умирать. Такие же волки, как он. Каждый со своей историей, со своими мёртвыми. Стая.

Пьер не верил в миссию. Не верил в высокие цели. Верил только в одно — умение выживать. Стрелять быстрее, думать холоднее, не допускать ошибок. Это всё, что у него есть. Всё, что ему нужно.

— Дюбуа, — окликнул Рено. — Ты чё, задумался?

Пьер обернулся.

— Нет. Просто смотрю.

— На что?

— На воду.

— И что там интересного?

— Ничего, — ответил Пьер. — Пустота.

Рено усмехнулся.

— Философ, блядь.

Пьер вернулся к контейнеру, сел. Закурил последнюю сигарету из пачки. Народ постепенно расходился. Джейк пошёл спать, зевая. Дэнни ушёл следом. Трэвис допил пиво, смял банку, швырнул за борт. Ричард с планшетом отправился на мостик. Карим налил ещё чаю, сидел молча.

Остались только Пьер, Рено, Михаэль. Трое молчали, курили, смотрели на море.

— Завтра начнётся, — сказал Рено.

— Да, — ответил Пьер.

— Готов?

— Всегда.

Рено кивнул, затушил сигарету.

— Тогда спокойной ночи, братья. Увидимся в аду.

Он ушёл. Михаэль остался ещё на минуту, потом тоже ушёл, не попрощавшись. Немцы такие.

Пьер сидел один. Море шумело. Звёзды горели. Ветер дул слабо, тёплый, влажный. Корабль качало.

Он закрыл глаза. Дышал. Ровно, глубоко.

Завтра война.

Пьер открыл глаза в темноте. Секунду не понимал, где он. Потом вспомнил — кубрик, корабль, Красное море. Над головой скрипнула койка. Кто-то ворочался, матерился сквозь сон. Пахло потом, металлом, дешёвым мылом и чем-то ещё — машинным маслом, наверное. Воздух спёртый, душный. Вентилятор гудел, но толку от него ноль.

Часы показывали пять тридцать. Рано. Но Пьер привык просыпаться раньше всех. Легионерская привычка — вставай первым, готовься быстрее остальных, выигрывай время. Он сел, потёр лицо ладонями. Глаза слипались. Спал плохо — качка мешала, плюс храп Джейка с верхней койки. Парень пилил как бензопила всю ночь.

Пьер встал, босиком ступил на холодный металлический пол. Надел штаны, футболку, носки. Достал из рюкзака разгрузку, повесил на плечо. Кольт в кобуру на бедро. Нож на пояс. Всё быстро, на автомате.

Вокруг начали шевелиться. Рено уже сидел на койке, зашнуровывал берцы. Михаэль стоял у стены, проверял магазины. Трэвис дрых ещё, раскинувшись на спине, рот открыт. Джейк тоже спал, свесив руку с верхней койки.

— Подъём, суки, — буркнул Рено, стукнув кулаком по стене.

Джейк дёрнулся, открыл глаза.

— Чё, мать вашу? Который час?

— Пять сорок. Через двадцать минут построение.

— Ебать, — простонал Джейк, но начал слезать.

Трэвис не шевелился. Рено подошёл, пнул его койку ногой.

— Трэвис, вставай.

— Отъебись, — пробурчал тот, не открывая глаз.

— Построение через двадцать минут.

— Похуй.

Рено вздохнул, схватил одеяло, сдернул.

— Вставай, ебучий псих, или я тебя за ноги стащу.

Трэвис открыл глаза, посмотрел на Рено. Усмехнулся.

— Ладно, ладно. Встаю, папочка.

Он поднялся, потянулся, хрустнул позвоночником. Начал одеваться. Вокруг уже все двигались — доставали вещи из рюкзаков, застёгивали разгрузки, проверяли оружие. Кто-то молчал, кто-то матерился вполголоса. Дэнни уже был одет, стоял у двери, ждал. Диего, испанец, умывался в углу, плескал воду на лицо из фляги. Карим наливал чай из термоса.

Пьер вышел в коридор. Узкий, низкий потолок, трубы над головой. Пришлось пригнуться. Прошёл к гальюну. Очередь уже стояла — человек пять. Он встал последним, ждал. Судно качало слегка. Вибрация от двигателей шла через пол, забиралась в кости.

Очередь двигалась быстро. Пьер зашёл, сделал что нужно, вышел. Умылся холодной водой в раковине — освежило. Посмотрел в зеркало. Щетина отросла, глаза красные. Хуёво выглядит. Но всем похуй.

Вернулся в кубрик. Там уже все готовы. Рено стоял у двери, автомат на груди. Михаэль рядом, молчал как всегда. Джейк допивал кофе из термоса, кривился — невкусный.

— Все готовы? — спросил Рено.

— Да, — ответили хором.

— Тогда пошли.

Они вышли в коридор, двинулись к лестнице. Народу уже было полно — бойцы шли со всех кубриков. Узкий проход, все толкались, протискивались. Кто-то нёс автомат в руках, кто-то на плече. Разговоры вполголоса, мат, смех. Пахло табаком, потом, оружейным маслом.

Лестница вела наверх, на палубу. Металлические ступени, скользкие от влажности. Пьер поднялся, вышел наружу. Ударило в лицо солнцем и ветром. Яркое, жёсткое утреннее солнце. Небо чистое, голубое. Ветер крепкий, солёный, дул с моря. Пахло нефтью и водорослями.

Палуба уже заполнялась. Бойцы строились в три шеренги у надстройки. Человек сорок, не меньше. Не все из смены Маркуса — были и другие, дежурные, техники, офицеры. Все в камуфляже, разгрузках, с оружием. Шум голосов, лязг металла, топот берцев.

Пьер встал в заднюю шеренгу, рядом с Рено. Михаэль слева, Джейк справа. Трэвис протиснулся следом, встал в строй. Все выпрямились, замолчали. Ждали.

Впереди на небольшом возвышении, у стены надстройки, стоял майор Уэллс. Фуражка на голове, солнцезащитные очки, руки за спиной. Лицо жёсткое, загорелое до черноты. Рядом сержант Дэвис, коренастый, бритый, автомат на груди. Ещё двое офицеров — один в очках, похож на штабиста, второй высокий, худой, с шрамом на щеке.

Уэллс ждал, пока все построятся. Потом шагнул вперёд, оглядел строй. Долго, внимательно. Тишина. Только ветер и море.

— Доброе утро, джентльмены, — сказал он громко, хрипло. — Надеюсь, выспались. Потому что с сегодняшнего дня у вас отпуск закончился.

Никто не ответил. Слушали.

— Сегодня начинается рабочая фаза. Мы выходим в зону активных боевых действий. Красное море, Баб-эль-Мандебский пролив. Охрана конвоев, сопровождение торговых судов. Угрозы следующие: пираты из Сомали, хуситы из Йемена, дроны, ракеты, минирование. Всё это реально. Всё это может вас убить.

Он прошёлся вдоль строя, руки всё ещё за спиной.

— Дисциплина. Это главное. Вы слушаете командира смены. Командир смены слушает меня. Я слушаю заказчика и высшее командование. Цепочка командования чёткая. Нарушите — вылетите с корабля. Или в цинковом гробу, или на ближайшем порту без денег. Понятно?