Пьер в это время примерял разгрузку. Патронники, подсумки, аптечка, нож. Всё должно было быть на своих привычных местах, чтобы в темноте рука находила нужное сама, без мысли. Он затянул ремни, ухватился за винтовку, пристроил ремень так, чтобы ствол не бился о колено.

— У тебя лицо такое, будто ты опять идёшь сдавать экзамен, — заметил Джейк, натягивая свои перчатки.

— Так и есть, — ответил Пьер. — Только если завалю, исправить нельзя будет.

— Это называется «жизненный тест», — вклинился Трэвис. — Вопрос один: «жив ли ты после рейда». Ответ либо «да», либо «нет». Никаких пересдач.

Маркус обошёл комнату, взглядом проверяя, как кто-то пристёгивает подсумки, кто-то регулирует ремни, кто-то вешает рации. Он остановился у Пьера:

— Оптика устраивает? — спросил он тихо.

— Да, — сказал Пьер. — Тепловизор потянет нужную дистанцию. Главное, чтобы батарейки не сдохли в самый хороший момент.

— Батареек будет запас, — сказал Маркус. — Я лучше оставлю кого-то без шоколадки, чем без питания на прицел.

Пьер чуть улыбнулся:

— Щедро, — сказал он. — О героях позаботились.

Маркус тоже чуть скривил губы:

— Не льсти себе, — ответил он. — Герои нам не нужны. Нам нужны те, кто делает работу и возвращается.

Он помолчал секунду:

— Слушай, — сказал он тише. — На всякий случай. Если по ходу всё пойдёт вразнос и придётся выбирать — склад или люди…

Пьер поднял взгляд:

— Я выберу людей, — сказал он. — Даже если потом те наверху будут недовольны.

— Хорошо, — сказал Маркус. — Потому что это и мой выбор.

Он посмотрел ему прямо в глаза:

— Если в какой-то момент ты сочтёшь, что план умер, — говоришь. Без героизма. Мы отходим. Я не собираюсь оставлять кого-то гнить в этой дыре ради красивой статистики.

— Принято, — коротко ответил Пьер.

У двери кто-то ругался, пытаясь пристегнуть к ремню кобуру. Трэвис натягивал перчатки, разминал пальцы, как перед концертным выступлением. Джейк примерял на колодку рацию, проверял гарнитуру, громкость, канал. Рено считал в уме заряд и время детонации.

— Эй, идеалист, — окликнул Рено Дэнни. — Не забудь взять лишний магазин. Там не будет времени философствовать.

— Я не философствую, — сказал Дэнни, кладя в подсумок ещё одну коробку патронов. — Я просто хочу понимать, что делаю.

— Будешь понимать, когда начнут стрелять, — отрезал Рено. — Тогда всё становится очень простым.

— Он прав, — тихо сказал Пьер. — В момент, когда начинаются выстрелы, весь смысл сжимается до двух слов: «жив» или «нет». Всё остальное — потом. Если будет «жив».

Дэнни хмыкнул, но спорить не стал. Он застегнул шлем, опустил ремешок, надел перчатки. Образ «мальчика в форме» исчез, на его месте появился солдат. Не самый жестокий, не самый опытный, но уже тот, кто понимал, что от его движений и решений сейчас будет зависеть не только его собственная кожа.

— Так, — сказал оружейник, поднимая голос. — Проверяем всё по последнему разу. Оружие — патронник пуст, магазин пристёгнут. Предохранители — на месте. Рации — включены, канал проверен. Аптечка — есть, и вы хотя бы примерно помните, что в ней лежит, кроме жгутов и пластырей?

— Там ещё есть таблетки, от которых всё становится не так страшно, — сказал Джейк.

— Это называется «обезболивающие», — отозвался оружейник. — И жрать их просто так тебе не положено.

Он обвёл всех взглядом:

— И последнее. Если кто-то из вас собирается потерять оружие, пусть сделает это сейчас — я хотя бы буду знать, с кем не пить после.

Лёгкий смех прокатился по комнате, снимая напряжение. Смех был корявый, но нужный.

Пьер поднял винтовку, перекинул через плечо, почувствовал, как ремень врезается в броню, как вес ложится по знакомой диагонали. Рука сама нашла цевьё, пальцы легли там, где должны. Всё стало на свои места — винтовка, броня, подсумки, нож. Мозг переключился в другой режим, знакомый и почти успокаивающий.

Здесь не было сложных формулировок, корректных терминов и «переноса риска». Здесь всё решалось гораздо прямее, грубее. Или ты, или тебя. Все разговоры, которые их мучили последние сутки, за порогом оружейной теряли силу.

— Пять минут, — сказал Маркус, глядя на часы. — Потом — к катеру.

Он поднял руку:

— Помните: это не крестовый поход и не месть. Это работа. Сделали — ушли. Живыми.

— А если кто-то решит остаться? — спросил Трэвис с кривой ухмылкой.

— Тогда он дебил, — сказал Маркус. — И я постараюсь не дать ему этой возможности.

Они вышли в коридор один за другим, гремя металлом, шурша тканью. Броня шла по бетону, как маленький отряд портативной войны. В воздухе пахло тем же самым — хлоркой, потом и дальним морем. Но теперь к этому запаху добавился ещё один — металлический, сладковатый запах оружия.

Пьер шёл в середине колонны, чувствуя за спиной шаги своих и перед собой — короткий, жёсткий ритм командира. Море где-то за стенами шумело себе, как всегда. Берег там, за линией горизонта, жил своей обычной жизнью: кто-то торговал рыбой, кто-то играл с детьми, кто-то чистил оружие.

Через несколько часов всё это столкнётся. И не будет уже ни «правильных формулировок», ни «сторон». Будет только ночной берег, тёмный склад и прицел, в котором линии наконец-то сложатся во что-то одно.

К вечеру причал ожил.

Солнце садилось где-то за спиной, растягивая тени от кранов по бетону, как длинные пальцы. Море на первый взгляд было спокойным, но под этим спокойствием чувствовалась тяжёлая дрожь — двигатели, волны, низкий гул порта. Воздух был густой, солёный, с примесью дизеля, ржавчины и тухлой рыбы.

Катер ждал у дальнего пирса, подальше от официальных причалов. Никаких флагов, никаких красивых номеров. Тёмный корпус, низкий силуэт, рубка, сливающаяся с сумерками. На носу — крепление под пулемёт, сейчас пустое, накрытое брезентом. Вдоль бортов — крепления для снаряги и людей. Машина для тех, кто должен появиться внезапно и исчезнуть так же быстро.

Шли колонной, гремя бронёй и оружием. Сбоку валялись ободранные тросы, груда сетей, посторонние ящики. Порт жил своей жизнью: кто-то кричал на арабском, кто-то ругался по-английски, где-то гудел кран, где-то рявкнул буксир. Но на их кусок пирса никто лишний не лез. Военные, охрана, мрачная техника — достаточно посмотреть, чтобы пройти мимо.

У трапа их встретил капитан катера — низкорослый жилистый мужик с обветренным лицом, седыми волосами, стянутыми в короткий хвост. Без знаков различия, в тёмной футболке и шортах, но по манере держаться сразу было видно: море он знает лучше, чем собственную семью.

— Вечер добрый, туристы, — сказал он, оглядывая их без удивления. — Группа самоубийц номер… да какая разница.

Он посмотрел на Маркуса:

— Ты за них отвечаешь?

— На грешной земле — да, — ответил Маркус. — В остальном отвечают те, кто платит.

— Те, кто платит, никогда не отвечают, — фыркнул капитан. — Но не будем о грустном.

Он махнул в сторону катера:

— Кому повезёт — тот сцепится зубами в палубу и не улетит за борт. Остальные… ну, посмотрим.

Позади него в рубке мелькнули ещё двое: высокий, худой рулевой с сигаретой в зубах и широкоплечий механик в замасленной майке. Оба посмотрели на отряд с той же спокойной усталостью, что и капитан. Новые пассажиры, новая ночь. Ленты на гармошке.

— Как звать? — спросил Маркус.

— Зови меня Марио, — ответил капитан. — Всё равно никто не верит, что так на самом деле.

Он усмехнулся:

— Ваши имена мне не нужны. Мне нужно знать только одно: если что-то пойдёт не по плану, вы не начнёте бегать по палубе, как куры без головы.

— Не начнём, — сказал Маркус. — Мы куры с опытом.

— Это видно, — кивнул Марио. — Грузитесь. Стволы — дулом вниз, пальцы подальше от предохранителей. Если кто-нибудь прострелит мне бак, я вас всех сам утоплю, пока не рвануло.

Они начали подниматься на борт. Металл под ботинками был горячим даже в сумерках. Катер слегка покачивался, но уверенно сидел в воде, как животное, которое ждёт, когда его наконец-то снимут с цепи.