Карим посмотрел на него.

— Потому что ты увидел, как это выглядит с той стороны. Ты видел рисунок на стене. Игрушки. Тетради. Старуху, которая потеряла всё. Детей, у которых больше нет родителей. Ты видел цену операции. Настоящую цену, а не ту, что в отчёте.

— И что мне с этим делать?

— Ничего. Просто знать. И помнить. Может, это сделает тебя чуть менее мудаком, когда тебе в следующий раз прикажут стрелять.

Пьер усмехнулся без радости.

— Или просто сломает окончательно.

— Может быть и так.

Они замолчали. Сидели, смотрели на комплекс.

Маркус крикнул через двор:

— Дюбуа, Карим! Заканчивайте! Через десять минут уходим!

— Понял, — ответил Пьер.

Они встали. Карим пошёл к машинам. Пьер задержался, оглянулся.

Комплекс дымился. Стены разрушены. Кровь на земле. Под брезентом трупы. Где-то внутри дети без родителей, старуха без сына, женщины без мужей.

А они уходят. Уедут на машинах, вернутся на корабль. Душ, еда, сон. Завтра отчёт красивый. «Операция успешна. Командир ликвидирован. Оружие изъято».

А здесь останется пепел.

Пьер развернулся, пошёл к машинам.

Карим курил, прислонившись к пикапу.

— Знаешь, что самое страшное? — сказал он, когда Пьер подошёл.

— Что?

— Это повторится. Завтра, послезавтра, через неделю. Другое место, другие люди. Но одинаково. Вы придёте, убьёте, уедете. Отчёт красивый, на земле пепел. И так до бесконечности. Потому что войны тут не кончаются. Они просто меняют адреса.

Пьер кивнул.

— Знаю.

— И всё равно идёшь?

— А куда мне идти? Контракт подписан. Умею только это.

Карим усмехнулся.

— Тогда привыкай. Потому что с каждым разом будет тяжелее смотреть в зеркало.

Он затушил сигарету, сел в кабину пикапа.

Пьер запрыгнул в кузов. Рядом Рено, Михаэль, Джейк. Все молчали. Лица усталые, пустые.

Мотор завёлся. Колонна двинулась.

Пьер смотрел назад. Комплекс удалялся. Дым над ним. Чёрный, густой.

Где-то там дети сидят на матрасе, жуют шоколадку. Старуха качается на полу, проклинает тех, кто убил её семью. На стене рисунок: дом, солнце, дерево, человечки.

«Наша семья».

Больше нет.

Пьер отвернулся. Закрыл глаза.

Колонна ехала в темноту.

Курилка на кормовой палубе была просто куском ржавого железа под навесом, куда всех сносило после рейда. Узкая лавка, пара пластиковых стульев, ящик из-под патронов вместо стола, жестяная урна, забитая окурками. Лампа под потолком светила жёлтым, усталым светом, от которого лица казались ещё более серыми.

Жара почти ушла, но металл под задницей всё равно был тёплым. Воздух стоял тяжёлый: табачный дым, соляра, соль, чуть ли не привидевшийся запах пороха и копоти. Мозг ещё не совсем понял, что всё уже кончилось. Тело помнило.

Шрам сидел, привалившись спиной к переборке, и курил. Сигарета плавилась ровным огоньком, дым тянулся вверх, размазываясь под лампой. В пальцах всё ещё чувствовалась отдача винтовки, в плечах — тяжесть бронежилета, хотя броню он давно скинул. Организм по инерции держал режим «бой», как старый мотор, который ещё секунду ревёт после того, как ключ уже повернули.

— Ну что, официально молодцы, — протянул Джейк, сидя на ящике напротив и болтая ногой. — Ликвидировали важного бен Ладена местного разлива, склад снесли, пару домов сверху в подарок. Глобальная экономика может спать спокойно.

Он ухмыльнулся, но глаза были красные, усталые. Телефон он в руках вертел по привычке, экран не включал.

Рено сидел сбоку, на краю лавки, нагнувшись вперёд, локти на коленях. Огромные ладони держали сигарету аккуратно, как что-то хрупкое. Чёрная кожа поблёскивала в свете лампы, на предплечье белела выцветшая надпись: Legio Patria Nostra.

— Экономика, — хрипло сказал он. — Там, наверху, один ноль к другому нулю прибавится. А здесь — минус несколько человек. Баланс.

— Чего ты сразу ноешь, старик? — Трэвис откинулся на спинку пластикового стула, закинул руки за голову. — Всё было красиво. Зашли, положили, вышли. Без затяжного говна, без засад. Я вообще доволен.

На нём была та же футболка с флагом, только теперь она была в крови и серых разводах от пыли и пота. Улыбка никуда не делась. Она, кажется, вообще у него не уходила.

— Ну да, особенно красиво бабка у лестницы смотрелась, — бросил Рено. — С дырой в груди. Как на открытке.

— Она была между нами и выходом, — лениво отозвался Трэвис. — Между нами и теми, кто по нам стрелял. Плохая позиция. Не надо вставать между.

— Закрой ебало, Трэвис, — тихо сказал Михаэль уже теряя контроль.

Он сидел ближе к проходу, почти в тени, спина к стенке, ноги вытянуты. В руках — кружка с чем-то горячим, от неё поднимался слабый пар. Лицо — каменное. Глаза — светлые, выцветшие, как старая ткань.

Трэвис повернул голову, глянул, взвесил, стоит ли связываться, фыркнул и откинулся обратно.

— Да ладно вам, — вмешался Джейк, подняв руки. — Давайте не устраивать кружок морали «Синяя борода и друзья». Мы знали, куда идём. Нам рассказывали, что там. Со складами не живут.

— Нам рассказывали, — спокойно повторил Рено. — На брифинге. На картинке. На картинке не было детей. И раскладушек. И кастрюль.

— Они сами их туда привели, — раздражённо сказал Дэнни.

Он сидел чуть поодаль, на другом ящике, держа локти на коленях. Футболка висела на нём ровно, как на строевом. Даже после рейда он умудрился выглядеть почти аккуратно, только рукава были в бурых пятнах. Сигарету он держал так, словно давно уже отвык от этого жеста, но курил уверенно.

— Они сами смешивают гражданских с бойцами, — продолжил он. — Это тактика. Щит. Это не мы придумали.

— Это не отменяет дыр в этих гражданских, — буркнул Рено.

— Да хватит уже, — Джейк с силой выдохнул дым в сторону. — Мы что, теперь каждый раз будем разбор грехов устраивать? Мы сделали работу. Нас для этого сюда привезли. Всё.

— Ты сам-то веришь, что мы «правое дело» делаем? — спросил Рено, не глядя.

— Верю, — жёстко ответил Дэнни, подняв на него взгляд. — Да. Мы убираем тех, кто топит суда и прячется за мирными. Если их не остановить, пострадают не только те, кого они вокруг себя развели, но и те, кто вообще к этому региону не имеет отношения. В Европе, в Штатах, везде. Цепочка длинная.

— О, пошла лекция, — хихикнул Джейк. — Ща нам про глобализацию расскажут, подождите.

— Закрой рот, Джейк, — спокойно сказал Дэнни. — Ты сам знаешь, что я прав. Просто тебе удобнее ржать.

Тот поджал губы, но промолчал.

Шрам слушал это вполуха, ощущая, как разговор обрастает знакомыми слоями. Он уже слышал такие споры. В разных частях света, на разных языках. У всех было примерно одно и то же: одни пытались верить, что всё это ради чего-то большего, другие честно признавали, что ради денег. Разница была не в сути, а в том, как каждый сам с собой уживался.

Он докурил, придавил окурок к борту урны, достал новую сигарету. Руки у него не дрожали. Не оттого, что не впечатлило, просто дрожать уже было поздно. Профессионализм, что сказать.

В проёме показался Карим. Он молча встал у входа, прислонился плечом к переборке, сложил руки на груди. На него никто сразу не обернулся, но все почувствовали, что кто-то пришёл. Воздух под навесом чуть сдвинулся.

— Они правда всё это понимают? — спросил Дэнни, словно продолжая свою мысль, но уже для переводчика. — Что «не надо жить со складами»?

Карим усмехнулся одними глазами.

— Понимать — одно, иметь выбор — другое, — сказал он. — У них есть «боевики с винтовками в складе» и «никакого склада, никакой еды, никакого лекарства». Это два варианта. Третий где-то в ваших отчётах, но не у них.

— С их точки зрения мы кто? — спросил Джейк. — Просто чтобы я правильно ощущал себя морально, когда сплю.

— Вы? — Карим посмотрел на него спокойно. — Вы — очередные люди с оружием, которым кто-то заплатил, чтобы они пришли и всё разнесли. До вас были другие. После вас будут ещё.