— Дэнни, — позвал он вполголоса. — Как у тебя?

— Подхожу к входу в вади, — отозвался тот. Голос чуть глуше — микрофон прикрыт тканью. — Место, мягко говоря, не курорт. Камни, мусор, козьи следы. Но никто за нами не идёт.

— Держи позицию, как обсуждали, — сказал Маркус. — Не лезь вперёд. Твоя задача — увидеть тех, кого не увидим мы.

— Понял, — коротко ответил Дэнни.

Пьер ещё раз провёл прицелом по линии от деревни к вади. Всё было так, как должно. Он чувствовал, как внутри нарастает знакомое состояние: мир сужается до сектора, до перекрестья прицела. Всё остальное уходит на второй план: вчерашний брифинг, разговоры про вину, лица тех, кто сидел в конференц-зале. Здесь это было никому не нужно.

— Пьер, — тихо сказал Михаэль. — Слева, у дороги, двое. Идут от домов в сторону склада. Один несёт что-то вроде сумки. Второй — пустой, но по походке вооружён.

Пьер повернул винтовку, поймал их в прицел. Силуэты становились ярче по мере приближения: один помоложе, худой; второй шире в плечах, ружьё висит на ремне. Оба шли не спеша, будто выполняя рутину.

— Вижу, — сказал Пьер. — Похоже на смену караула.

— Укладывается в их привычку, — подтвердил Карим. — Обычно они меняются ближе к полуночи. Значит, всё идёт по расписанию.

— Это хорошо, — сказал Маркус. — Плохо, когда у врагов нет привычек.

Двое дошли до площадки, обменялись парой слов с теми, кто уже был на посту, кто-то засмеялся. Тепловизор не передавал лиц, но Пьер и так знал, как обычно это выглядит: ленивые полусонные улыбки, кто-то зевает, кто-то ещё доедает какую-то хрень из пакета. Ружьё перекинули с одного на другого, сигарета перекочевала в другие пальцы.

— Вижу шесть фигур у склада, — сказал Пьер. — Двое на крыше, четверо на земле. Плюс один внутри. Все вооружены. Никакого особого движения.

— Отлично, — сказал Маркус. — Значит, будут сильно удивлены.

Ветер шевельнул сухие ветви дерева над головой. Где-то вдалеке, ближе к горам, завыл шакал. Ночь сжалась, стала плотнее.

Пьер переключил тепловизор на другой уровень контраста, убрал лишнее «молоко» с картинки. Детали стали чётче: можно было различать, как один из часовых перекидывает оружие из руки в руку, как второй почесал плечо, как у третьего на цистерне болтается свободный конец ремня.

Он перевёл взгляд чуть дальше, на дорогу за складом, на пустырь, на кусты. Никакого движения. Только камень и пыль.

— Верхушку я держу, — сказал он спокойно. — Если кто-то решит выскочить к нам спиной — пожалеет.

— Не торопись, — напомнил Маркус. — Первый выстрел — только по моему сигналу или если они раньше нас поймут, что происходит.

— Понимаю, — сказал Пьер.

Где-то внизу, в темноте, тронулась штурмовая группа. Он не видел их глазами, но чувствовал по лёгким, почти невидимым шевелениям в тепловом рисунке: краткое смещение пятен между холодными стенами, короткий миг, когда чьё-то тепло пересекает зазор между двумя тенями и тут же исчезает.

Мир над складом жил в своём ритме. Периферия — дома, дворики, крыши — была почти статична: редкие фигуры, медленные движения. Центр — площадка склада — пульсировал: кто-то двигался, кто-то перелезал с ящика на ящик, кто-то уходил за угол. Пьер отмечал, запоминал, привязывал к памяти.

Где-то в глубине деревни загавкали ещё несколько собак, почти хором. Пьер на секунду застыл, переводя прицел в ту сторону, но там всё было по-прежнему: один человек вышел из дома, махнул рукой, собаки побегали вокруг и успокоились.

— Спокойно, — сказал Карим. — Они так почти каждую ночь. Кто-то поздно пришёл, вот и поднял шум.

Пьер выдохнул, возвращаясь к площадке.

Время тянулось вязко, но по часам прошло всего несколько минут. Штурмовая группа уже должна была быть где-то у границы складской зоны, в тени стен. Рено — считать секунды, длину фитилей. Маркус — проверять взглядами своих, искать глазами чужие угрозы. Трэвис — бороться с желанием пойти в лоб. Джейк — вглядываться в темноту, где не видно ничего, кроме будущих проблем.

— Мы на месте, — тихо сказал Маркус в линию. — Вади вывела, как обещал наш проводник. Стена склада перед нами. Заряды готовятся.

Он помолчал полсекунды:

— Пьер, если у тебя есть кто-то особенно нервный в поле зрения — держи на нём глаз. Мне не хочется, чтобы какой-нибудь идиот поднял шум слишком рано.

Пьер плавно провёл прицелом по часовым. Один стоял у ворот, облокотившись на ствол. Второй сидел на ящике, ноги свесил, кроссовки светились белыми пятнами через насадку. Третий на крыше лениво ходил от одного угла к другому, иногда задерживаясь, чтобы посмотреть в сторону моря.

— Вижу троих, которые мне не нравятся, — сказал он. — Но пока ведут себя как обычные дежурные. Если кто из них резко дёрнется — увидишь его на земле.

— Договорились, — тихо сказал Маркус.

Ветер чуть усилился. Пьер поправил ремень, чтобы не цеплял шлем. Пальцы лежали на цевье спокойно, без дрожи. Внутри было странное ощущение: будто всё уже случилось, просто тело ещё не догнало.

Он ещё раз проверил сектор, глубоко вдохнул и выдохнул, фиксируя состояние. Там, внизу, метались люди, таскали взрывчатку, переставляли себя, как фигуры на доске. Здесь, наверху, всё уже стояло, как должно было. Холм, кладбище, винтовка, ветер.

Игра началась,*подумал он, чуть сильнее прижимая щёку к прикладу. Осталось сделать так, чтобы мы были теми, кто останется за доской, когда она полетит к чёрту.

В наушнике коротко щёлкнул голос Рено:

— Первый заряд стоит. Начинаем танцы.

Пьер улыбнулся одними уголками губ.

Теперь эта ночь официально перестала быть просто «ночью на берегу».

Ночь сжалась в тонкий коридор между стеной склада и руслом вади.

Воздух здесь был другим, чем наверху. Не лёгкий морской ветер, а тяжёлый, застоявшийся, пропитанный солярой, пылью и старым потом. Справа уходила вверх глухая бетонная стена, слева темнела осыпь, за которой начиналось сухое русло. Полоса неба наверху казалась узкой щелью, в которой застрял месяц.

— Первый стоит, — шёпотом сказал Рено. — Десять минут до полной готовности всех линий. Если, конечно, никто не начнёт бегать и орать.

Он сидел у стены, почти полностью сливаясь с тенью, и возился с металлическим корпусом заряда. Тёмный прямоугольник уже прилип к бетону, провода уходили к небольшому блоку в его руках.

Маркус стоял чуть дальше, лицом к проходу, автомат на груди. Глазам не нужны были детали, только движение. Любой лишний шорох, любой блик должен был мгновенно проваливаться в голову.

Чуть позади, ближе к вади, замерли Джейк и Трэвис. Джейк всё время косился назад, в сторону деревни, и слушал. Трэвис выглядел слишком спокойным, как человек, который находит в происходящем больше развлечения, чем повода для тревоги: губы в лёгкой ухмылке, взгляд быстрый, цепкий.

Карим держался ближе к углу, где стена уходила к площадке. Его работа сейчас была не стрелять и не таскать железо, а чувствовать момент: когда в деревне что-то пойдёт не так.

Где-то наверху, на холме, Пьер лежал за старым надгробием. В тепловизоре мир дышал яркими пятнами.

— Рено, — тихо сказал Маркус. — Сколько ещё?

— На этот минуты две, — не поднимая головы, ответил подрывник. — Потом к углу, там ещё один, и цепочка к цистернам. Если всё пойдёт ровно, за одну серию хлопков всё сложится внутрь.

— Мне больше нравится вариант: «всё сложится внутрь, а мы наружу», — пробормотал Джейк.

— Не сглазь, — отрезал Рено. — Для этого сначала надо всё приклеить, а потом уже шутки.

Звук с площадки доносился глухо: приглушённые голоса, звон металла, редкий смех. Иногда звякала цепь, хлопала дверь. Живой плотный фон, из которого надо было выдернуть одно-единственное неправильное движение.

— Пьер, — шёпотом спросил Маркус. — Как у тебя?

В ухе чуть треснул канал, и спокойный голос с холма ответил:

— Всё спокойно. Часовой у ворот зевает, второй сидит на ящике. На крыше один ходит, другой присел у угла, курит. Внутри вижу одно тёплое пятно, похоже, одиночный. Никто не суетится.