Катер отвернул. Лодка осталась позади вместе с жилетами, водой и решениями, за которые кто-то потом будет платить.

Маркус махнул рукой.

— К контейнеровозу. Надо убедиться, что у них на борту чисто. Если там кто-то лежит в углу с гранатой, мне это очень не понравится.

— Мне уже много чего не нравится, — пробормотал Дэнни. — Но граната отдельно.

Катер пошёл вдоль борта торговца. Сверху на них смотрели лица. Несколько охранников держали автоматы, но стволы направлены вниз.

— Капитан, — крикнул Маркус, — мы поднимемся на борт. Наши стволы ваши друзья. Не пугайтесь.

— У нас сегодня много друзей, — ответил капитан, перегнувшись через леер. — Но я не уверен, что кому-то верю.

Пьер тихо сказал, почти себе:

— Это здравое чувство. Особенно в этом море.

Они начали подниматься по трапу. Металл был мокрым, скользким, пах краской и солью. Катер остался качаться внизу, как спасательный круг, который никто не хочет увидеть по-настоящему нужным.

Когда Пьер поставил ногу на палубу контейнеровоза, ему на секунду показалось, что он ступает на другую войну. Здесь пахло грузом, потом моряков, ржавчиной и кондиционером, который не справлялся с жарой. Но у правого борта лежала тонкая тень, накрытая ветошью. И вокруг уже подсохла кровь.

— Вот он, — тихо сказал один из охранников. — Тот, кто допрыгнул.

Маркус только кивнул и сжал ремень автомата.

— Сейчас у нас один вопрос, — сказал он. — Не осталось ли здесь тех, кто ещё может резко вскочить. Всё остальное потом.

Они пошли вдоль палубы, проверяя лестницы, углы и тени. Внизу море продолжало качать лодки и людей. Жилеты пестрели яркими пятнами. Лодка с сдавшимися держалась на поверхности, как зверь, который отказывается тонуть просто из принципа.

Пьер разок оглянулся.

Две колонки снова вспыхнули в голове. Сегодня мы кого-то вытолкнули из первой во вторую. А кого-то оставили на границе. Пускай море решает.

Он повернулся обратно и пошёл за Маркусом дальше. Война не кончилась. Она просто перекатилась на другой кусок железа.

Металл контейнеровоза был другим. На их «платформе» железо пахло их же потом, оружейным маслом и привычкой. Здесь пахло чужой работой: солёной ржавчиной, краской, дизелем, мокрой тканью и слабым, липким запахом страха, который невозможно выветрить даже морем.

Пьер шёл вторым номером, чуть позади Маркуса. Не потому что боялся, а потому что так правильнее: первый смотрит в лоб, второй читает углы. Михаэль остался на их судне и теперь был где-то там, выше и дальше, с оптикой и спокойным дыханием. Снайпер на дистанции всегда кажется богом тем, кто снизу. На деле он просто человек, который видит лишнее раньше остальных.

Палуба контейнеровоза была просторной, но не «свободной». Везде коробки, выступы, лестницы, тени. Любая из этих теней могла оказаться человеком, который решил умереть красиво и утащить кого-то с собой. Такие люди встречаются редко, но достаточно одного.

— Держим правый борт, — коротко сказал Маркус. — Лестницы, ниши, двери. Ничего не трогаем руками, если не понимаем, что это.

Рено хмыкнул за его спиной:

— А я думал, мы сюда пришли трогать всё руками.

— Ты трогаешь, — сказал Маркус. — Но только после того, как я скажу, что это можно трогать.

Охранник контейнеровоза, молодой, в грязной футболке под бронежилетом, шёл рядом, словно пытался доказать, что он тоже здесь хозяин.

— Там дальше, — сказал он, — есть дверь в надстройку. Мы закрылись. Мы думали, они сейчас… ну…

Он не договорил. Страх у людей часто обрывает фразы на самом интересном месте, чтобы не произносить вслух то, чего они боятся.

Пьер посмотрел на тонкую тень под ветошью. Кровь вокруг уже стала тёмной, почти коричневой. Человек под ветошью был лёгкий, худой. Не моряк, не охранник. Дышать он уже не собирался.

— Это он? — спросил Пьер тихо.

— Да, — ответил охранник. — Я видел, как он перелез. Я стрелял. Он ещё пытался что-то сказать. Но потом упал.

— Хорошая работа, — сухо сказал Маркус. Это было не утешение. Это была фиксация факта: угрозу сняли.

Пьер не задержался на трупе взглядом. Война, даже такая мелкая, любит, когда ты смотришь на последствия. Она заманивает на секунду, на две, на пять. А потом в углу появляется новая причина не жить.

Они прошли к очередной лестнице. Пьер первым заглянул за угол, повёл стволом, выдохнул. Пусто. Только бочки, верёвки и мокрый след от чьей-то обуви, ведущий к двери.

— Следы свежие, — сказал он.

Маркус поднял руку, остановил их. Смотрел на дверь в надстройку. Дверь была закрыта, но не заперта, просто прижата.

— Капитан, — сказал он громче, чтобы его услышали внутри. — Это охрана сопровождения. Мы на борту. Не стреляйте в нас. Откройте дверь.

Изнутри сразу не ответили. Потом послышалось движение, цепь, щёлк.

Дверь приоткрылась на ладонь. В щели показался глаз, красный от жары и бессонницы.

— Кто вы? — спросил голос на плохом английском.

— Те, кто сделал так, что вы ещё дышите, — спокойно сказал Маркус. — Откройте. Мы проверим, что у вас нет гостей, и уйдём.

Щёлкнул второй замок. Дверь открылась шире.

Внутри было прохладнее. Работал кондиционер, но он не спасал от общего запаха: пот, страх, солёная влага. В узком коридоре стояли люди. Моряки, охранники, кто-то из офицеров. У всех лица одинаковые: «мы не хотели этого, но оно пришло».

Капитан был невысокий, плотный, с седыми висками и взглядом человека, который слишком долго живёт между небом и водой и не верит никому, кто говорит «всё будет хорошо».

— Вы опоздали, — сказал он срывающимся голосом. — Они почти были на борту.

— Но не были, — ответил Маркус. — Это главное.

Капитан сжал губы.

— Один был. Мы его… — он махнул рукой, будто отгонял муху. — Вы видели.

— Видели, — кивнул Маркус. — Дальше по списку. Сколько ваших людей на палубе? Сколько в трюме? Кто ранен?

Капитан помолчал, как будто пытался быстро собрать мир в удобный отчёт.

— Один охранник ранен в плечо, — сказал он. — Не смертельно. Один моряк порезался, когда падал. Остальные… живы.

Пьер заметил взгляд одного из охранников контейнеровоза. Тот смотрел на них не как на спасателей. Скорее как на стихийное бедствие, которое оказалось на их стороне. Это тоже форма страха.

— Есть подозрения, что кто-то ещё остался на борту? — спросил Маркус.

Капитан качнул головой.

— Мы не знаем. Мы закрылись. Мы слышали стрельбу. Мы слышали, как кто-то кричал. Потом всё стало… тише.

Тишина на море никогда не значит «всё закончилось». Она просто значит «кто-то перезаряжает».

Маркус повернулся к своим:

— Работаем. Пьер, Дэнни, справа со мной. Рено и Карим влево, проверяете двери и лестницы. Никаких одиночных походов. Если видите что-то странное, не геройствуете, зовёте.

Рено театрально вздохнул:

— Меня держат на поводке. Какая жестокость.

— Ты не собака, — сказал Маркус. — Ты граната! Я просто хочу, чтобы ты не взорвался не там.

Карим коротко улыбнулся, но улыбка тут же умерла. Он увидел человека на полу, возле стены, с бинтом на плече. Раненый охранник. Тот пытался выглядеть мужиком, но руки у него дрожали.

— Всё нормально, — сказал Карим ему по-английски. — Дыши. Ты живой. Это важнее любого «нормально».

Пьер с Маркусом и Дэнни пошли вдоль правого коридора. Двери, люки, узкие переходы. В каждом месте, где может прятаться человек, Пьер видел одну и ту же картинку: если бы он был тем, кто лез на борт, он бы спрятался вот здесь. И вот здесь. И вот здесь тоже, потому что люди любят повторять чужие ошибки.

Они дошли до лестницы вниз. Оттуда тянуло влажным воздухом, дизелем, чем-то металлическим и тяжёлым, как старые цепи.

Маркус остановился, поднял руку. Посмотрел на Пьера.

— Слышишь?

Пьер прислушался. Корпус гудел. Где-то работал механизм. Но ещё был звук, который не принадлежал кораблю. Тихий, почти неуловимый. Как будто кто-то двигал металл по металлу очень осторожно.