Это был не просто напиток. Это был жест. В мире, где ценилась каждая крупица ресурсов, где топливо было на вес золота, а еда «оттуда» — роскошью, предложение настоящего кофе выглядело актом братства и уважения. Даже дядя Саша, вечно ворчливый, на секунду замер, глядя на термос, и в его глазах мелькнуло что-то вроде признательности.

— Давай, — коротко сказал он.

Игорь открутил крышку, и в холодный, сырой воздух ударил густой, горьковато-смолистый аромат. Он разлил тёмную, почти чёрную жидкость по небольшим стаканчикам.

Мы взяли свои порции. Я пригубил. Напиток был обжигающе горячим, крепким, без сахара — чистая, бодрящая горечь. Он прошёл по горлу, как жидкий огонь, разлился по желудку, и почти физически ощутимая волна тепла и лёгкого, стимулирующего трепета пошла по уставшим сосудам. Бодрость. Ясность. Несколько капель драгоценного тонуса перед тем, как снова залезть в кабину и подняться в серое небо.

Взлёт прошёл, как по учебнику: привычная вибрация, нарастающий рёв двигателей, рывок вперёд, и серая степь резко ушла из-под колёс, сменившись однообразной пеленой низких облаков. Дядя Саша вёл машину уверенно, не набирая большую высоту.

Небо, к счастью, было пустым. Ни огней, ни силуэтов. Только наша одинокая тень, скользившая по серому полотну земли.

Летели недолго.

— Готовимся, — раздался в шлемофоне сухой голос дяди Саши. — Идём на снижение. Точка в двух минутах.

Я снова напрягся, впиваясь взглядом в землю. Вскоре внизу показался знакомый ориентир — сопка. Рядом с ней, почти неотличимый от окружающего ландшафта, виднелся люк. Но видели его только те кто знал что нужно видеть, для остальных люк был просто темным пятном на траве, одним их многих.

Дядя Саша выполнил аккуратный разворот и с минимальной скоростью начал заход на посадку. Плавное снижение, лёгкий толчок шасси о грунт, и мы снова катимся по земле.

Когда садились, никого не видели, но сейчас, словно чертики из табакерки, из земли выскакивали фигуры с автоматами наизготовку.

— Приехали, — хрипло сказал дядя Саша, отстёгивая привязные ремни.

Я кивнул, скинул шлем и потянулся к замку на ремне своего кресла.

По очереди все вышли на улицу. После замкнутого пространства кабины эта просторная, серая пустота казалась освобождением.

Пятеро встречавших уже окружили самолёт. Их лица светились неподдельной радостью. Оружие было опущено, но не убрано — привычка.

— Карлыч! Живой ещё! — крикнул самый крупный из них, Макар, широкоплечий детина с седыми щетинками на щеках, и тяжело похлопал дядю Сашу по плечу. Они давно были знакомы и частенько засиживались за пузырьком беленькой, поэтому тот лишь хмыкнул, но уголки его глаз слегка смягчились.

— Долго вас ждали, — сказал другой, молодой парнишка, с хитрой физиономией, его звали, кажется, Толя. — Уж думали, сбили вас где-нибудь…

— Обойдутся, — буркнул дядя Саша, но в его голосе слышалось удовлетворение. — Всё спокойно?

— А то! — осклабился молодой.

Сергей Алексеевич уже обменивался крепкими, короткими рукопожатиями с встречающими, что-то негромко говоря. Жорка, растянулся в улыбке, так же отвечая на приветствия.

— Ладно, стоим как на параде, — прервал я общий гул. — К погрузке все готово?

— Так точно. — отреагировал молодой. — Только что грузить? Ждали два самолета, прилетел один. Выбирать придется.

— Перечень есть?

— А то.

Я принял папку из рук Макара. Листы внутри были испещрены ровным, убористым почерком, с колонками наименований, весов и пометками о приоритете. Беглый взгляд подтвердил — выбор предстоял нелёгкий. Каждая позиция на вес золота.

Подняв глаза от бумаг, я встретил вопросительный взгляд Макара.

— Вы когда обратно лететь думаете?' — спросил он.

— В ночь, — ответил я. — Днём опасно.

Макар не просто кивнул — его лицо озарилось почти детским облегчением.

— В ночь… Ну, тогда, может, сначала позавтракаем? — предложил он. — Заодно новости расскажете, а то мы тут как в склепе сидим, всё одно и то же. День сурка, блин.

— Можно подумать, у нас разнообразие, — пробормотал я, но уже чувствовал, как предательски сжимается пустой желудок. — Конечно позавтракаем, времени до ночи вагон. — Алексеич, ты с нами?

Тот кивнул.

Макар, довольный, уже повёл нас к люку, и спустившись мы продолжили «путешествие» куда-то вглубь, мимо штабелей ящиков и аккуратных рядов бочек.

Мне казалось что идти будем долго, но столовая оказалась неподалеку, за тяжелой стальной дверью с табличкой на немецком.

Помещение было нешироким, вырубленным прямо в скальном грунте и обшитым панелями из какого-то светлого, пожелтевшего от времени дерева. Потолок низкий, давящий, опирающийся на массивные стальные балки, между которыми прятались вентиляционные короба и жгуты проводов в металлических гильзах. Освещение — тусклое, желтоватое, от нескольких плафонов, защищённых стальными решётками.

Вдоль правой стены стояли два длинных, крепко сбитых стола из массивной, темной древесины. Скамьи к ним были такими же грубыми и прочными.

На противоположной стене располагалась импровизированная кухонная линия: пара мощных электроплит, огромный, почерневший от времени электрический самовар, и ряд пузатых бачков. Над всем этим висела вытяжка из листового металла.

Несмотря на чисто мужской коллектив, столы были вымыты, а на одном даже стояла жестяная банка с какими-то засушенными степными цветами. На дальней стене висел большой план базы, нарисованный от руки и испещрённый значками и пометками.

— Садись, не стесняйся, — Макар махнул рукой к свободному месту, а сам подошёл к плите, щёлкнул выключателями. Потом взял со стола большой эмалированный чайник, уже наполненный водой, и поставил на комфорку

— Кофе, ясное дело, роскошь несусветная, — сказал он, деловито проверяя содержимое кастрюль на столе. — Но чай на травах — тоже хорошая штука. Бодрит не хуже.

Я подошёл ближе, к самому краю кухонной линии. Тепло от плиты било в лицо, отогревая кожу после подземного холода коридоров.

— Генераторы тут у вас, вижу, не подводят, — заметил я, кивнув на нагретые конфорки и на тусклый, но ровный свет плафонов под потолком.

Макар удивлённо поднял брови, словно я спросил о чём-то само собой разумеющемся.

— Ну ты же видишь, — он широким жестом обвёл помещение. — Свет, плита, вентиляция гудит. Топлива хоть залейся, поэтому генератор и молотит круглосуточно. Не то что у вас, наверное, по графику.

В его голосе звучала не бравада, а спокойная констатация факта, добавляя плюсик здешнему обиталищу по отношению к нашей «верхней» жизни с её вечным цейтнотом и экономией.

— Тут, Вась, не просто убежище, автономная система со своими правилами. Так что не беспокойся за киловатты, — добавил он. — Лучше рассказывай как там в станице дела, а то мы тут без новостей совсем скоро протухнем.

Достав из шкафчика три стакана, он налил заварки, и сняв уже парящий чайник с плиты, разлил кипяток.

— К чаю нарезка есть, — сказал он, — пойдет?

Мы дружно кивнули, и на столе появилась тарелка, полная мелко порезанного вяленого мяса.

Принявшись за еду, я стал рассказывать последние наши новости. Рассказ получился невеселым, особенно концовка. Макар не перебивал. Сидел, обхватив свой стакан большими, грубыми ладонями, и смотрел куда-то мимо меня, в стену. Его лицо, обычно оживлённое, стало неподвижным, как маска.

Закончив, я умолк. Остальные тоже молчали. Было слышно только равномерное, далёкое гудение генератора где-то в недрах базы и шипение остывающей плиты.

Наконец Макар медленно, будто с трудом, покачал головой. Он выдохнул, и этот выдох был долгим, усталым.

— Да… — протянул он своим низким голосом. — Дела-а…

В этом коротком слове вместилось всё: понимание, горечь, признание того, что мир становится только хуже, и тень тревоги за своё, пока ещё тихое, подземное царство. Он не стал спрашивать подробностей, не стал комментировать. Это «да… дела…» было исчерпывающим приговором.