— Вы слышите⁈ — вдруг напрягся Нестеров, резко, как пружина, подняв руку вверх, призывая к абсолютной тишине. Его тело замерло в позе напряженного, звериного внимания.

Я прислушался, затаив дыхание, отфильтровывая навязчивый шум ветра и приглушенные голоса грузчиков. И да, вдалеке, едва различимый на фоне нарастающего, гулкого раската грома, прорезался другой, техногенный звук — низкий, неровный, работающий на пределе гул. Спустя минуту он стал отчетливее, набирая силу и объем, прорезая атмосферу.

— Самолёт? — озвучил очевидное Жора, невольно, рефлекторно взявшись за висящий на груди тяжелый подсумок с патронами.

Звук действительно принадлежал самолёту, и я почти сразу, по характерному, немного дребезжащему басу, узнал его.

— Свои, расслабьтесь, — сказал я, и почувствовал, как невольное напряжение спадает с плеч. — Это дядя Саша с заданием, видимо, управился куда быстрее, чем мы думали.

«Пробуравив» глазами темную пелену нависших туч, я вскоре поймал в поле зрения медленно приближающийся, колеблющийся в потоках воздуха силуэт. Он плыл, скорее, чем летел, едва не цепляясь за нижнюю, рваную кромку облаков, будто не решаясь окончательно нырнуть в эту грозовую муть. Сколько прошло с момента, как мы высадили дядю Сашу с его бригадой? Часов шесть? Может, семь. И вот он уже здесь, и что главное — на исправной, уверенно и ровно идущей на посадку машине. По всем расчетам, на починку «кукурузника» должны были уйти минимум сутки, если не больше.

Дождавшись, когда «Ан», сделав аккуратный, неторопливый круг над мрачным, проржавевшим кладбищем кораблей, легко, почти невесомо коснется колесами ухабистого грунта и, подпрыгивая на кочках, как резвая лошадка, покатится к нашей стоянке, я решительно направился к нему. Рядом с небольшим, почти игрушечным «Аном» «Юнкерс» казался громадным, неуклюжим великаном.

— Что было? — запрыгнув в салон, а оттуда кабину, спросил я, перекрывая гаснущий, захлебывающийся вой мотора.

Дядя Саша, не отрывая рук от штурвала, будто все еще мысленно ведя машину по посадочной глиссаде, бросил через плечо, не глядя:

— Прокладка между штурвалом и креслом. Поменял — и полетел. Делов-то.

Он даже не повернулся в мою сторону. Его лицо было сосредоточено и абсолютно спокойно.

— Дядь Саш, мы же договорились, что ты будешь ждать!

Разумеется, я доверял бывалому летчику, прошедшему огонь, воду и медные трубы, но выглядел он откровенно плохо, хуже, чем обычно. Годы, куда от них денешься, брали свое. Лицо землистого, нездорового оттенка, руки, я помню, слегка дрожали, когда он перед вылетом пытался закурить самокрутку. Пока сюда летели, я изводился, думая, как он, с его-то здоровьем, перенесет этот перелет, а тут он сам, в одиночку, за штурвалом, да еще в такую мерзкую, сложную погоду, и хоть бы хны — будто на лавочке у подъезда в родном дворе сидел, а не вел машину сквозь грозовой фронт.

— Ты сказал, с машиной работы — вагон и маленькая тележка, — беззлобно буркнул дед, наконец-то повернувшись ко мне. В его глазах, выцветших от времени, но все еще невероятно острых и живых, я увидел знакомый, задорный огонек. — А там делов-то было, тьфу! Подумаешь, клеммы окислились, проводка в одном месте перетерлась. Ребята мои справились на раз-два!

Оказавшись в родной стихии, среди привычного ему лаконичного авиационного хаоса, он с самого начала был в приподнятом, почти мальчишеском настроении, а сейчас, казалось, даже помолодел на несколько лет, расправил согбенные плечи, в осанке появилась былая выправка. Насколько, конечно, это было возможно в его преклонные годы.

— До дома-то дотянет? — кивнул я на заляпанную маслом и пылью приборную панель.

— Должен, — невозмутимо, с какой-то старческой мудростью ответил старый летчик, проводя ладонью по потрескавшемуся кожуху. — Мотор работает ровно, вибраций посторонних нет. Если что — сядем, починим, и дальше полетим. В первый раз, что ли?

Появление еще одного «грузовика» — пусть и тихоходного, — делало поставленную задачу по подготовке станицы к обороне гораздо проще. Плюс полторы тонны груза за рейс — это уже не просто хорошо, это отлично. Единственный, но жирный и очень серьезный минус — полное, абсолютное отсутствие какого-либо вооружения. Если «Юнкерс», хоть и грузовик, но зубастый, с неплохим для своего класса бронированием и тремя пулеметными точками, то Ан-2, с его единственным, крошечным люком в крыше для ведения огня, для любого из возможных воздушных противников был бы легкой, почти беззащитной добычей. Я хорошо помнил, как такой же «бомбардировщик» вспыхнул, как спичка, от одной короткой очереди. Мне же, в случае внезапной встречи с «мессерами», придется потеть и выкладываться в два раза больше, разрываясь между прикрытием неповоротливого «Юнкерса» и уязвимого, как новорожденный младенец, «Ана».

Но это все были пока лишь тревожные мысли, преждевременные страхи, которые только мешали работе. Энергично отмахнувшись от них, как от назойливой, пищащей мошкары, я дал команду ребятам начинать срочную погрузку и на второй борт, а сам, спустившись по лестнице, направился вглубь базы, в ее бетонное нутро.

Спуск на первый, основной ярус сопровождался резкой, почти физически ощутимой сменой атмосферы: со свежего, пахнущего грозой и свободой воздуха — в спертый, прохладный, насыщенный запахами машинного масла, металла, оружейной смазки и бетонной пыли. Под ногами глухо, металлически отдавались шаги по рифленому железному настилу, эхом разносившемуся по гигантскому залу. Огромное, уходящее в полумрак подземное пространство, освещённое скудным, желтоватым светом редких, запыленных ламп, гудело, как растревоженный улей. Здесь, в этом организованном хаосе, под неумолкающий гул вентиляции, складывали и сортировали груз перед срочной отправкой.

Передо мной высились аккуратные, подписанные мелом штабеля: матовые от пыли ящики с патронами, бочки с горючим, коробки с амуницией, гробами стояли длинные, тяжелые ящики с минами. Каждый предмет здесь был квинтэссенцией насущной необходимости, каждый килограмм мог в ближайшем будущем решить исход боя, сохранить чью-то жизнь. Если бы не эти многочасовые проверки техники после каждого вылета — тщательный осмотр, мелкий ремонт, дозаправка, — я бы, не раздумывая, развернулся и полетел обратно еще сегодня. Четыре часа пути до станицы, час на разгрузку и обратно. Как раз, если повезет, можно успеть до наступления темноты.

А так, увы, в лучшем случае вернемся сюда мы только завтра к вечеру. План был прост: закинем подкрепление и припасы на авианосец и базу, а обратно заберём исключительно топливо.

Убедившись, что погрузка идет полным ходом, я спустился на один уровень ниже, туда, где располагались жилые помещения базы. Лестница, узкая и крутая, вела в длинный, уходящий в темноту, слабо освещенный коридор, по обе стороны которого, как в бесконечном вагоне поезда, тянулись ряды одинаковых, безликих металлических дверей с номерками. Заглянув в одну из приоткрытых, я увидел маленькую, аскетичную, почти монашескую комнатку, похожую на купе: две двухъярусные, железные койки с тощими матрасами, маленький откидной столик, встроенный в стену крошечный шкафчик для личных вещей. Рассчитано на четверых. И таких комнат — почти три сотни. Целый подземный городок, способный принять и обогреть больше тысячи человек.

Нам, разумеется, столько не нужно. Гарнизон подземной базы мы планировали держать в пределах сотни бойцов — ровно столько, чтобы поддерживать порядок, нести вахту и обслуживать критически важные системы жизнеобеспечения. Во всяком случае, пока ситуация не изменится кардинальным образом.

Пройдясь по бесконечному, уходящему в полумрак коридору, похожему на тоннель метро, я дошел примерно до его середины и заглянул в еще несколько таких же безликих купе-комнат. Везде одна и та же унылая картина, лишенная малейших следов индивидуальности: двухъярусные железные койки с серыми матрасами, привинченный к стене крошечный откидной столик, встроенные в ниши одинаковые металлические шкафчики с тусклыми табличками для номеров — словно все это штамповали на конвейере под копирку, не допуская и намека на разнообразие. Из любопытства прилег на нижнюю койку в одной из комнат, примерился. Пружины противно заскрипели под весом. На втором ярусе мне, с моим ростом, было бы совсем некомфортно, приходилось бы все время горбиться, а вот первый, нижний — вполне сносный, хотя и аскетичный вариант для короткого отдыха.