— Красота-то какая! — весело прокричал он.

— Угу, — отозвался я, всматриваясь в землю. — Смотри в оба.

— Я смотрю, я смотрю…

Сорок минут в воздухе.

Холодный ветер пробивался сквозь теплую куртку, заставляя ежиться. Я проверил курс и скорость. Мы приближались к той самой зоне, откуда, по нашим предположениям, могли подняться «мессеры». Напряжение нарастало. Каждый темный участок степи внизу теперь казался потенциальным укрытием.

— Слева, вон там, — внезапно сказал Олег, и в его голосе прозвучала нотка интереса. — Видишь, длинная такая полоса.

Впереди, километрах в пятнадцати, темнел небольшой лесной массив, а рядом с ним — вытянутое, похожее на реку или озеро, темное пятно воды.

— Водоем, — прокричал я в микрофон. — И лес вокруг. Отличное укрытие. Ложимся на курс.

Я плавно развернул «Фоккер», направляясь к этому месту. Мы летели еще минут пять, я всматривался в подозрительный участок, пытаясь разглядеть хоть что-то.

И в этот момент они появились.

Словно из ниоткуда, вынырнув из слепящего диска заходящего солнца, две темные, стремительные тени отделились от светового зарева и устремились к нам. Они шли сверху, используя солнце как прикрытие.

— Справа, сверху! — взревел я в микрофон, резко бросая самолет в левый вираж и одновременно давая полный газ. — Два истребителя! В атаке!

Олег тут же отреагировал. Я услышал, как сзади заработал пулемет.

— Вижу! — его голос был собранным, без паники. — Заходят в хвост!

Это был кошмар, повторяющийся в деталях, но в сто раз страшнее. «Мессеры» пикировали на нас с пронзительным воем, но теперь у нас не было спасительной медлительности «Ана». «Фоккер» резвый и верткий, но в пике он терял скорость, а это было смертельно.

— Держись, сейчас встряхну! — крикнул я, вспоминая, как дядя Саша бросал «кукурузник» в глубокие скольжения. Я резко потянул штурвал на себя и дал правую педаль. Самолет задрожал, срываясь в штопор, и вираж был таким крутым, что очередь из пулеметов прошла в метре от крыла.

Я выровнял самолет и тут же снова рванул в сторону, закладывая противоположный вираж. Немцы, не ожидая такой прыти, пронеслись мимо, но один из них, более опытный, сделал горку и снова зашёл сзади.

— Олег! Хвост чистый? — закричал я, пытаясь одновременно следить за горизонтом и за противником.

В ответ услышал лишь оглушительный треск MG-42. Олег снова открыл огонь.

— Попал! Попал в него! — его голос сорвался от возбуждения. — Дымит, сволочь! Уходит!

Я рискнул оглянуться. Один из «мессеров», оставляя за собой тонкую струйку дыма, резко отвалил и стал терять высоту, уходя в сторону. На секунду блеснула надежда.

И в этот момент мир взорвался.

Оглушительный треск, скрежет металла, и самолет вздрогнул, будто налетел на невидимую стену. Передо мной из-под капота повалил густой, маслянистый дым. Мотор захлебнулся, издал утробный хрип и заглох. В наступившей звенящей тишине был слышен только свист ветра и нарастающий вой второго истребителя, уходящего вверх после атаки.

— Мотор! — закричал я. — Мотор заглох! Садимся!

Я отчаянно оглядел местность внизу. Прямо перед нами был тот самый заросший деревьями водоем.

— «Фоккер» — земле! — крикнул я в микрофон, нажимая на тангенту передатчика. — Сбит! Координаты… — я вспомнил карту и прокричал приблизительные цифры. — Район озера, лес рядом! Вижу под деревьями самолеты! Люди бегут! Это аэродром! Повторяю, это аэродом!

Рация отключилась. Мы планировали, теряя высоту. Земля неслась навстречу с ужасающей скоростью. Я изо всех сил тянул штурвал на себя, пытаясь погасить скорость. Правое крыло задело за верхушки деревьев, самолет крутануло. Последнее, что я увидел, — это огромный валун, торчащий из земли прямо по курсу.

Удар был страшным. Меня с силой швырнуло вперед, ремни впились в плечи, а потом резко дёрнули назад. Голова с силой ударилась о борт кабины. В глазах потемнело.

Приходя в себя, я почувствовал запах бензина и дыма. Самолет лежал на боку, из-под капота уже вырывались языки пламени. Я инстинктивно дёрнул за ремни, сорвал замок и вывалился из перекошенной кабины на землю. Шлем с наушниками слетел с головы.

— Олег! — закричал я, поднимаясь на ноги и спотыкаясь. — Олег, выбирайся!

Я бросился к задней кабине, но огонь уже бушевал вовсю. Сквозь пламя я увидел его — он сидел, склонив голову на грудь, и не двигался. Его шлем уже был черным от копоти.

— ОЛЕГ! — закричал я снова, отчаянно, но жар от огня не давал подойти ближе.

В этот момент бензобак сдетонировал. Ослепительная вспышка, волна горячего воздуха, и я отлетел назад, ударившись о землю.

Было больно, и на какое-то мгновение я отключился, а когда сознание вернулось, единственное что мне оставалось, смотреть как горит мой самолет. Хотел встать, но тело не слушалось, а неподалеку, из леса, уже доносились крики.

Выдохнув и успокоившись, я снова попытался подняться, но мир плыл перед глазами, а в висках стучал молот. Из леса, оттуда, где я разглядел самолеты, высыпало несколько фигур. Они бежали ко мне, крича что-то отрывистое и гортанное. Немецкий. Я не понимал слов, но тон был понятен — злой, властный.

Двое солдат схватили меня под руки и грубо подняли на ноги. Земля уходила из-под ног. Я видел их расплывчато, сквозь пелену боли: серо-зеленые мундиры, но на головах у них были не знакомые котелки, а остроконечные каски-«удила», словно со старых фотографий времен первой мировой. Кто-то был в кожаных куртках, похожих на наши летные, но иного покроя, с высокими воротниками. Смесь времен. Смесь, от которой еще больше кружилась голова.

Они что-то кричали мне в лицо, трясли. Я молчал, пытаясь сосредоточиться. Меня поволокли в сторону леса. Ноги подкашивались, и я почти не чувствовал земли.

И вот мы миновали опушку.

Под густыми, искусно натянутыми сетками, между стволами коренастых карагачей, стояли самолеты. Несколько угловатых, похожих на чудовищных стрекоз, трехмоторных бомбардировщиков. И пара «мессеров» — похожих на того, что только что сбил нас. Техника была замаскирована блестяще. С воздуха никак не разглядеть.

Меня тащили мимо этого призрачного аэродрома. Я видел, как механики в замасленных комбинезонах поворачивались, чтобы посмотреть на пленного. Видел тусклый блеск бомб, аккуратно сложенных на поддонах.

Они нашли нас. Или мы нашли их. Теперь я был здесь. А Олег… Олег горел в ста метрах отсюда, в фанерной ловушке, которая еще недавно была моим «Фоккером». Мы выполнили задание. Мы нашли аэродром. Ценой, о которой я не мог и подумать.

Меня втолкнули в бревенчатый блиндаж, вкопанный на опушке. За столом из оружейных ящиков сидел офицер в затянутой форме, с холодными, как осколки льда, глазами. Похоже, начальник этой волчьей стаи. Рядом стоял еще один, и двое тех, кто привел меня.

Меня поставили перед столом. Офицер что-то спросил. Его голос был ровным, безразличным. Я молчал, глядя куда-то в пространство. Голова раскалывалась, и сквозь шум в ушах я едва различал слова.

Повторив вопрос и не получив ответа, он кивнул одному из солдат. Тот, без лишних эмоций, с размаху ударил меня кулаком в живот. Воздух с хрипом вырвался из легких, я согнулся, едва удерживаясь на ногах, потом упал на колени. Работа была отлаженной, профессиональной. Били не чтобы покалечить, а чтобы сломать волю. Почки, солнечное сплетение, мышцы на ногах и спине. Боль была глубокой, тупой, растекающейся горячей волной.

Я не кричал. Стиснув зубы, я, сплевывая кровь, шипел одно и то же, снова и снова:

— Говна ты гестаповская… Мразота…

И тогда вперед вышел другой. Молодой, с ухоженными руками и тонкой, гибкой плеткой. Он был в идеально начищенных высоких сапогах. Он не говорил ничего, лишь с легкой, почти ленивой улыбкой наносил удары плеткой по лицу. Кожа на скулах горела огнем. Потом он отложил плетку и, прицелившись, с разворота ударил меня носком сапога в челюсть.