И что самое интересное, внешне здесь царило спокойствие, не видно ни людей, ни каких-то свежих следов от проводимых работ, только вбитые в землю колья да растоптанная у основания трава.

— Народ-то где? — повернулся я к Лехе, принимая из его рук тяжеленные бидоны.

— Так внутри. Там перестраивают, наверху, — ответил тот, хватаясь за свои три термоса.

Поднимаясь по протоптанной в глине тропинке ко входу в башню, я заметил, что сверху, через одну из бойниц с торчащим наружу стволом пулемета, за нами пристально наблюдают. Оно, конечно, не страшно, стрелять никто не станет, но всё равно неприятно, когда на тебя смотрят как на мишень.

— Свои, открывай! — пнув тяжёлую дверь ногой, прокричал Леха. Внутри зашевелились, послышались приглушённые голоса, но массивный замок с громким щелчком сдвинулся с места только спустя минуту, и дверь со скрипом отъехала в сторону.

— Ты жрать что ли не хочешь? Чё так долго? — возмутился мой провожатый, передавая бидоны встретившим нас парням. Оба из местных, лет по двадцати, смотрели настороженно, но без боязни, привычными глазами людей, несущих вахту. Одного звали Вадим, я его помнил ещё ребенком, он постарше, а второго, того что младше, Ильёй. Сын нашей библиотекарши, теперь уже покойницы.

— Леонид далеко? — спросил я, ставя термосы на пол.

— Наверху, — коротко ответил младший, Илья, кивая в сторону массивной железной лестницы, уходившей вверх в полумрак.

Оставив Леху с парнями, я стал подниматься.

Высота в пятнадцать с лишним метров делала башню похожей на гигантский каменный колодец, уходящий в небо. Основание, внутренним диаметром в двенадцать метров, казалось необъятным пространством, загромождённым ящиками, свёртками, и бочками с водой. Стены, сложенные из грубого, обожжённого кирпича, были прорезаны частыми бойницами — узкими, как щели, забранными изнутри стальными заслонками на массивных петлях. Свет, пробивавшийся сквозь них, падал на пол косыми, пыльными столбами, в которых кружились мошки.

Лестница, по которой я поднимался, была капитальным сооружением — её сварили из тяжёлого, толстого металла, и она широкими, уверенными зигзагами крепилась прямо к стене, словно стальной хребет этого каменного исполина. Она совсем не чувствовала моего веса, не дрожала и не вибрировала. Да и, наверное, не прогнулась бы и под целым взводом, с полной выкладкой. Ступеньки была рифлёными, чтобы не скользить.

Подъем показался долгим и монотонным. С каждым новым пролётом, с каждым витком вокруг центральной оси, пространство сужалось. Диаметр башни плавно уменьшался от двенадцати метров у основания до пяти на самой макушке. Дышалось чуть тяжелее — нагретый за день воздух поднимался вверх, неся с собой все запахи нижних ярусов. Где-то на середине пути я остановился, чтобы перевести дух, и прислонился к прохладной кирпичной кладке. Отсюда, из этой точки, башня выглядела ещё более грандиозной. Внизу, далеко подо мной, копошились фигурки Лехи и парней, а смотровые щели бойниц казались отсюда тонкими, едва заметными чёрточками. Возникало странное, немного головокружительное ощущение — будто ты внутри гигантской, пустотелой свечи, а сверху тебя поджигает ослепительное солнце, льющееся сквозь верхние амбразуры.

Чем выше я забирался, тем явственнее слышался сверху гул голосов, лязг металла и ритмичные, сочные удары молотка. Света становилось больше, воздух — свежее. Я поднял голову и увидел над собой деревянный настил следующего уровня, из-под которого свисали провода и свежие, ещё пахнущие смолой балки перекрытия. Моя цель была где-то там, на самом верху, в этом эпицентре стройки, под самой крышей-куполом, откуда был виден весь наш мир, как на ладони. И этот подъем, шаг за шагом, от тяжёлого, основательного низа к легкому, наполненному светом и звуками верху, чувствовался не просто как преодоление высоты, а как переход из одного состояния в другое — от привычной, земной тверди к чему-то новому, недостроенному, но уже обещающему небывалую мощь и безопасность.

Наконец лестница кончилась, и оказавшись на последней, самой высокой площадке, я, глядя на нагромождение выставленных очень странно лесов, не мог понять что же замыслил архитектор всего этого безобразия.

— Какими судьбами? — неожиданно появился Леонид, протягивая руку.

— Да вот, мимо проходил, дай, думаю, заскочу, поинтересуюсь чем вы тут занимаетесь… — ответил я на рукопожатие.

— Строим, сам видишь…

— Вижу, только не пойму что это такое… Просветишь?

— Легко. Вон тот приступок справа? — показав рукой куда-то вверх, Леонид сместился левее. — Это не приступок, это основание для фермы. А все эти «леса» — они не для строителей, они для маскировки. Сейчас гляди.

Леонид подошёл к неприметному щиту, с виду — обычный распределительный электрощиток на временной опоре. Он повернул ключ, и внутри что-то щелкнуло. Послышался ровный, нарастающий гул моторов.

И тогда «леса» пришли в движение. То, что я принимал за хаотичное нагромождение балок, оказалось сложнейшим механизмом. Стальные фермы, скрипя и шипя, начали расходиться в стороны, как лепестки гигантского металлического цветка. Они не падали вниз, а плавно отъезжали по скрытым направляющим, убираясь в пазы в стенах башни. Сверху, с шипением пневматики, ушла в сторону часть кровли.

— А теперь, смотри шоу до конца, — сказал Леонид, и в его голосе прозвучала профессиональная гордость.

Из пола, прямо по центру площадки, с глухим лязгом поднялся стальной пьедестал. На нем, прикрытая брезентовым чехлом, зловеще угадывалась угловатая форма. Леонид потянулся, и сдёрнул чехол на пол.

Перед нами, готовая к бою, стояла зенитная установка. Длинный, стройный ствол, сложная система наведения, щиты прикрытия. Она была похожа на хищного жука, замершего в ожидании добычи.

— Красиво, да? — Леонид облокотился о барьер. — Внешне это — безобидная стройка, а в случае чего… — он хлопнул ладонью по холодному бетону парапета, — … в течение сорока пяти секунд эта малютка превращает верхушку нашей башни в неприступный узел ПВО. Никто и не узнает, пока не станет поздно.

— Круто. — оценил я, и вспомнив за чем пришел, поинтересовался зачем ему столько кирпичей.

— Кирпичей? — переспросил Леонид, и тут же, словно переключаясь, махнул вниз рукой, — да тоннель новый роем, почва песчаная, осыпается, подпорки нужны. А что?

— Я ведь как мыслю? — снова развернулся в сторону своего детища, зенитного орудия, Леонид. Его лицо, загорелое и иссечённое морщинами, было серьёзно, а глаза, прищуренные от концентрации, не отрывались от стальных частей «ПВО». — Фрицы они хоть и уроды, но стратеги. Тратить бомбы на дома обычных граждан? Зачем? Разрушат дома — в землянках жить будем. Нет. Тактика у них другая.

— Думаешь, башни бомбить будут? — переспросил я, прислонившись спиной к прохладной стене.

— В первую очередь! — оживился Леонид, энергично вытирая тыльной стороной ладони пот со лба, оставляя грязную полосу. — Сам подумай, на них вся оборона наша держится! Высота, обзор, огневая мощь!

Насчёт «всей» Леонид, конечно, загнул. Я молча окинул взглядом пространство за нами. Периметр строился основательно, не один год, и был он не просто линией на карте, а настоящим подземно-наземным организмом. Кроме четырех доминирующих башен, припасено здесь было много «всякого». Одних только капитальных дотов, слепленных из оставшихся от старого мира бетонных плит и блоков, — больше сотни. Они прятались в складках местности, их амбразуры, как слепые глаза, смотрели в поля. А ещё были деревянные, по типу усиленных блиндажей, — я их и не считал даже. Окопы — не просто канавы, а полностью укреплённые галереи с укрытиями, нишами для боеприпасов, точками ведения огня и сетью потерн, подземных ходов, позволяющих незаметно перемещаться по всему фронту. Так что башни, при всей их важности, были скорее вершиной айсберга, видимым символом нашей обороны, но далеко не её единственным стержнем.