Внизу механики уже подтащили канистры к самолёту. Звякали воронки. Пахло бензином. Я посмотрел на стальные рычаги, на прицел, на штурвал… и почувствовал знакомое, липкое, но сладкое чувство страха и азарта.

— Будем пробовать, — сказал я, и мой голос прозвучал твёрже, чем я ожидал. — Давайте его будить.

Механики работали быстро и молча, будто совершая священнодействие. Специальным насосом они закачали бензин из канистр в баки. Потом один из них, тот что был помоложе, забрался на капот с большой ручной помпой в руках — это была обычная пожарная помпа, приспособленная для прокачки топливной системы. Он начал качать, его спина быстро сгибалась и разгибалась.

— Прокачивай, пока не пойдёт ровно, без пузырей! — крикнул дядя Саша, не вылезая из кабины. — А ты Васек, отойди. Будешь моими глазами снаружи. Если что-то пойдёт не так — орешь как резаный.

Я спрыгнул с крыла и отошёл на несколько метров, на безопасное расстояние, но так, чтобы видеть и самолёт, и дядю Сашю в кабине. Народ тоже расступился, все ждали продолжения. Даже старик-возница прекратил возиться с упряжью и стоял, внимательно следя за происходящим.

— Система прокачана! — крикнул механик с помпой, его лицо было мокрым от усилия.

— Отходи! — скомандовал дядя Саша. — Всем отойти от винта!

Люди отхлынули, образовав широкий круг. Наступила тишина, нарушаемая только шелестом ветра в высокой траве.

В кабине дядя Саша делал всё медленно и методично. Я видел, как его левая рука перемещала какой-то рычаг. «Рычаг шага винта, — сообразил я. — Ставит на малый шаг для запуска».

Потом он несколько раз энергично качнул другую рукоятку. «Впрыск топлива напрямую в цилиндры. Праймер».

Правой рукой он взялся за рычаг стартера. Его плечо напряглось.

Раздался сухой, натужный звук — стартер вращал винт через сложную систему шестерён. Лопасти дёрнулись, провернулись на четверть оборота, остановились. Потом ещё раз. Казалось, самолёт с неохотой просыпался от тяжёлого сна.

— Контакт! — крикнул дядя Саша, и его голос прозвучал так громко, что даже заставил вздрогнуть.

Стартер завизжал уже непрерывно. Винт начал вращаться медленно, преодолевая сопротивление загустевшего масла. Обороты росли. Лопасти превратились в полупрозрачный круг. И тут дядя Саша двинул вперёд сектор газа.

Сначала произошла серия резких, сухих хлопков — будто кто-то бил огромным молотом по листу железа прямо внутри мотора. Из выхлопных патрубков повалили клубы сизого, едкого дыма, пахнущего не сгоревшим бензином и маслом. Механики инстинктивно присели.

Хлопки участились, слились в треск, и вдруг — один из цилиндров схватился. Потом второй. Мотор чихнул, кашлянул, изрыгнул целое облако дыма… и заревел.

Это был не просто рёв. Это был низкий, животный, рвущий барабанные перепонки рык, в котором чувствовалась невероятная, сдержанная мощь. Винт исчез, превратившись в невидимый, сокрушительный диск, вытягивающий из-под самолёта пыль, травинки и мелкие камни. Ветер ударил мне в лицо, заставив зажмуриться. Земля под ногами дрожала.

Двигатель вышел на холостые обороты. Рык стал ровнее, но не менее угрожающим. Дым выхлопа сменился на прозрачную, колышимую жаром струю. Капот самолёта вибрировал, и вся машина будто ожила, напряглась, готовая сорваться с места.

Я видел, как дядя Саша в кабине быстро скользил взглядом по шкалам. Потом он махнул мне рукой, и я быстро взобрался на крыло.

— Давление масла в норме! Температура растёт, но в пределах! Обороты держит! — орал он мне прямо в ухо. — Греется быстро… Сейчас…

Он немного прибавил газ. Рёв усилился, стал пронзительнее. Хвост самолёта приподнялся от порыва воздуха. Казалось, вот-вот, и стальная птица сорвётся с места, невзирая на то, что стоит на тормозе.

— Сбрасываю! — крикнул дядя Саша.

Он плавно убрал газ. Рёв начал спадать, превращаясь в хриплое, недовольное урчание, а затем в ровное, мощное бульканье на холостых. Двигатель работал. Не троил. Не захлёбывался. Работал так, словно и не было никаких поломок.

Дядя Саша выключил зажигание.

В ушах звенело.

Механики медленно выпрямились, переглядываясь. На их перепачканных лицах появились улыбки. Молодой парень с помпой глупо и счастливо осклабился.

Дядя Саша снял шлем, его волосы были мокрыми от пота. Он вытер лицо рукавом и посмотрел на меня. В его глазах, обычно таких жёстких, было усталое удовлетворение.

— Двигатель жив, — хрипло констатировал он. — И злой, как чёрт. Обуть бы его теперь…

Он похлопал ладонью по краю фонаря.

— На этом, пожалуй, пока всё. Дать ему остыть. Потом ещё разок прогреем. А там… — Он посмотрел на поле впереди, на относительно ровный участок. — А там посмотрим, сможет ли он на этом хоть как-то разбежаться. Но это уже потом.

Механики уже начали возиться вокруг остывающего мотора, проверяя соединения, когда со стороны станицы донёсся прерывистый, хриплый звук мотора.

Объезжая колючку и поднимая пыль, выполз старый, бежевый УАЗик со срезанным верхом. Он катился медленно, будто раздумывая, стоит ли сюда ехать, и остановился рядом с телегой. Из-за руля вышел молодой парень в полосатом трико и майке с надписью «СССР» и кинув короткий взгляд на «Мессер», стал доставать из кузова здоровенные термоса.

— Кушать подано! — закончив с выгрузкой, крикнул он, делая рупор из ладоней.

Дядя Саша, уже выбравшийся из кабины, тяжело спрыгнул с крыла на землю. Он кивнул механикам: «Война войной, а обед по расписанию». Потом взглянул на меня, махнул головой в сторону машины:

— Если жрать не хочешь, поехали с ним прокатимся, мне дома посмотреть кое-что надо, книжечку одну.

Дождавшись когда парень с майке «СССР» усядется за руль, мы забрались в кабину УАЗа. Сиденье, кроме водительского, здесь было одно, поэтому мне пришлось ехать без удобств. Мотор рыкнул, и машина, развернувшись, поехала назад, к станице, оставляя позади одинокий силуэт истребителя с ярко белеющими крестами.

Дорога была разбитая, УАЗ подпрыгивал на ухабах, бросая меня на жесткий борт. За окном плыла знакомая картина: пожухлая от зноя степь, редкие чахлые деревца у оврага, далёкие, будто нарисованные, силуэты ветряков. Но я её почти не видел. Перед глазами всё ещё стояла вибрирующая панель приборов «Мессера» и ощущалась та дикая сила, что рвалась из-под капота.

— Ладно, с игрушкой разобрались, — первым нарушил молчание дядя Саша, доставая самокрутку. — Теперь по делу. Ночью, если ничего не случится, надо слетать к кораблю.

— Так срочно? — без удивления отреагировал я, понимая что сделать это нужно было уже давно.

— Срочнее не бывает. Тем более немцам пока не до нас…

Ждать что отправленной на авианосец бригаде прямо сейчас удастся восстановить хотя бы один самолет было бы слишком оптимистично, поэтому я и не ждал. Мужиков хоть и закинули туда с полным набором инструмента, и разнообразных запчастей, но чтобы оживить древнюю технику, им требуется «добавка».

— Добросим туда кое-что, потом бензин довезем, ну и обратно тоже не пустыми, топливо кончается, да и вообще… Что имел ввиду дядя Саша под «вообще», я уточнять не стал, тем более машина наконец остановилась и мы вылезли, отряхиваясь от дорожной пыли.

Дом дяди Саши с первого взгляда ничем не отличался от соседних: почерневшие от времени брёвна, ставни, сейчас распахнутые, крыша крытая тёмным шифером. Но если присмотреться, становились видны детали: под окнами — узкие амбразуры, сколоченные из толстых досок внутренние ставни, и даже на чердаке просматривались бойницы — явная огневая точка.

Дядя Саша, не говоря ни слова, толкнул калитку, которая открылась с тихим скрипом. Подошёл к двери, закрытой на здоровенный висячий замок, щёлкнул ключом и надавил плечом.

Мы прошли в сени, а затем в горницу. Свет сюда проникал слабо — из одного небольшого окна, завешанного плотной, выцветшей тканью. Глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку.