— Мясо-то неплохое, — наконец крякнул дядя Саша, отодвигая пустую миску. — Дикое?

— Сурки, — пояснил Игорь, Накладывая на хлеб икру. — В степи их полно. Стрелять опасаемся, а вот силками — самое оно. Ставим по норам.

Разговор потек неторопливо, как чай из заварного чайника, который Аркадий уже ставил на плиту. Говорили о последних событиях, о бомбежке, о немцах.

Потом, словно сам собой, переключились на главное — на самолёты. Дядя Саша, вытирая усы, прищурился на Игоря.

— Ну, а по железу твоему? Когда первенец на крыло-то встанет?

Игорь отпил из кружки, подумал.

— Технически… хоть завтра. Мотор проверен, управление работает, шасси в порядке. Остались мелочи: капот подогнать, пару тросов протянуть, приборную доску дособирать. Пустяки.

— Пустяки? — дядя Саша положил ложку на стол с чётким, металлическим щелчком. Его голос приобрёл привычную, ворчливую основательность. — В воздухе, Игорь, пустяков не бывает. Там любая «мелочь» в землю вколачивает. Недотянутый трос может на вираже заклинить руль. Неподогнанный капот — сорваться и в лобовое прилететь. «Мелочи» доделываются на земле. Чтобы в небе о них не думать.

Игорь слушал, не перебивая, и на его лице не было обиды, а лишь профессиональное внимание и уважение к старому пилоту, знающему цену каждой заклёпке. Он медленно кивнул.

— Ты прав, Карлыч.

За столом замолчали, слышен был лишь стук ложек да чавкание.

— Ладно, не будем о грустном, — сказал я. — Давайте лучше… — я посмотрел на обещанную бутылку «десерта», которую Аркадий уже ставил на стол рядом с кружками, — пока отметим, что живы, целы и на месте. За твоих сурков, Игорь. И за то, чтобы все «мелочи» оставались на земле.

Бутылка обошла круг. Жидкость внутри была тёмно-янтарной, пахла спиртом, жгла горло, но оставляла за собой приятное, согревающее ощущение. Выпили без тостов, просто кивнув друг другу — за удачу, за живых. Алкоголь ударил в голову, на мгновение сгладив острые углы реальности.

— Когда летите? — спросил Игорь, закусывая.

— Как рассветет, — сказал дядя Саша, ставя пустую стопку на стол. Голос его был хриплым, но твёрдым. — Немцев тут не видели?

Игорь покачал головой.

— Ни слуху ни духу. Только птицы да ветер.

— Вот и хорошо, — кивнул я, чувствуя, как после сытной трапезы накатывает сонливость.

Игорь пристально посмотрел на меня.

— И долго так туда-сюда курсировать собираетесь? По воде таскать не начали еще?

— Пока в планах, — ответил я уклончиво. — Сначала кое-что нужно прояснить.

Я не стал говорить о пропавших группах. Не то чтобы чего-то боялся, нет. Просто не хотелось.

Игорь почувствовал недоговорённость. Он не дурак. Его взгляд задержался на мне, потом перешёл на молчавшего дядю Сашу, который сосредоточенно крутил в пальцах пустую стопку. За столом на секунду повисло неловкое молчание, нарушаемое только потрескиванием дров в печи.

— Ладно, — наконец сказал Игорь, откидываясь на спинку стула. — Вам, я смотрю, и поспать не помешает. Аркадий, размести мужиков где свободно.

— Хорошо, — буркнул тот поднимаясь.

Я тоже поднялся. Усталость навалилась вдруг всей своей тяжестью, смешавшись с лёгким хмелем.

— Спасибо.

— Не за что, — Игорь махнул рукой. — Только смотрите, не проспите вылет. Я пока пойду, погляжу, как там с сетью на вашем «Ане» управились.

Он вышел, Аркадий подождал когда все встанут, взял фонарь и повёл нас обратно в лабиринт коридоров.

Мы шли мимо закрытых дверей с заржавевшими табличками, мимо скрипящих переборок, пока он не остановился у неприметной двери с цифрой «4», нарисованной белой краской прямо на тёмном металле.

Я заглянул внутрь. Каюта была крошечной, её пространство занимали четыре откидные полки-койки, в точности как в старом плацкартном вагоне. Они были сделаны грубо, но на совесть, с бортиками, чтобы не свалиться во сне. На каждой лежал плоский, тощий матрас, туго набитый чем-то шуршащим и издававшим травяной запах. Сверху — грубые, но чистые одеяла из байки.

— Матрасы сами делали, — пояснил Аркадий, ставя фонарь на небольшой привинченный к полу столик. — Набивали травой, полынью в основном. Она и пахнет, и насекомых отпугивает. Не пух, конечно, но спать можно.

Дядя Саша потрогал матрас, сжал его, оценивающе хмыкнул.

— Идея ничего. Сыровато только тут. — Он посмотрел на Аркадия. — Разбудишь через два часа.

— Понял, — коротко отозвался Аркадий. — Через два часа. Спокойной.

Он вышел, прикрыв за собой дверь.

Я скинул куртку и сапоги и залез на верхнюю койку. Матрас действительно был жёстким и колючим, но мне он показался вершиной комфорта. Из него пахло солнцем и степью — запах, странно умиротворяющий среди всей этой металлической громады.

Проснулся без ощущения что спал. Было чувство, будто на секунду зажмурился от усталости, и этого оказалось достаточно, чтобы мир вокруг изменился. В ушах стоял густой, тяжёлый звон недосыпа, а тело казалось чужим, одеревеневшим и тяжёлым, как будто его набили мокрым песком.

— Василий. Пора. Рассвело уже.

Голос Аркадия пробился сквозь этот звон. Его рука трясла меня за плечо. Я открыл глаза. Аркадий стоял внизу, и мне показалось что он и не уходил никуда.

Я сполз с верхней полки, спина отозвалась тупой болью. Дядя Саша уже был на ногах, надевал куртку.

— Двигай, — буркнул он, не глядя на меня.

Аркадий, без лишних слов, повёл нас обратно по коридорам. Теперь они казались чуть светлее, но от этого ещё более унылыми и заброшенными. Он остановился у небольшой двери. Это была импровизированная умывальная. Раковина, над которой висел самодельный умывальник. С потолка свисала голая лампочка. На полке лежали несколько кусков мыла и относительно чистые, но истрёпанные полотенца. Вода обожгла лицо, смывая липкую пелену недосыпа, но не принося настоящей бодрости, лишь заменяя одну тяжесть на другую. Дядя Саша, фыркая и отплёвываясь, умывался вторым, потом Сергей Алексеевич и последним Жорка.

— Воду-то откуда берете? — спросил я, дожидаясь остальных.

— Дождевая. — пояснил Аркадий. Даже слабенький дождь наливает достаточно. Не шикуем конечно, но и экономить особо не приходится.

Когда мы вышли обратно в коридор, Аркадий обернулся.

— Каша осталась с вечера. Разогреть? Или хлеба с салом?

— Некогда, да и только поели. — отрезал дядя Саша, даже не задумываясь. Он уже застёгивал куртку на все пуговицы, его взгляд был устремлён куда-то вперёд, к выходу на палубу, к самолёту.

Аппетит, и правда, напрочь отсутствовал. Спать хотелось, это да, но точно не есть.

Аркадий лишь молча кивнул, приняв это как данность. На его широком лице на мгновение мелькнуло что-то вроде сожаления — человек, привыкший заботиться о других, не мог смириться с тем, что мы уходим голодными.

Выйдя на палубу, нас встретил бледный, холодный утренний свет. Степь, ещё не проснувшаяся по-настоящему, лежала внизу серым, безжизненным полотном, а низкое свинцовое небо обещало скорее морось, чем солнце. Вниз вела та же лесенка. Поднявшись по ней всего несколько часов назад, мы теперь спускались обратно — от относительного уюта и тепла в холодную, деловую реальность.

«Ан» стоял уже освобождённый от маскировочной сети, которая аккуратной кучей лежала неподалёку. Рядом с ним дежурили двое молодых парней в замасленных комбинезонах, кутаясь от ветра. Они что-то проверяли у шасси, но, увидев нас, выпрямились.

Из открытой двери салона вышел Игорь. На его лице читалась та же озабоченность, что и вечером, но теперь к ней добавилась утренняя резкость.

— Хоть поели? — спросил он, и в его голосе звучало не упрёк, а привычная забота командира, отвечающего за своих людей.

— Некогда, Игорь, — ответил за всех дядя Саша, но на этот раз его голос был не таким резким.

— Ладно. Но вот это — обязательно.

Он снял с плеча сумку, расстегнул её и вытащил оттуда большой, бочкообразный термос в чехле из толстого брезента.

— Кофе. Настоящий, не суррогат. Зёрна нашли в одной из кают, завалялись в герметичной банке. Перед вылетом — самое то. По одной, для бодрости духа.