Я поморщилась, услышав имя мужа.

– Он спросил, давно ли я, – он сделал паузу, – давно ли я сохну по тебе.

Его лицо чуть дрогнуло, будто эта тема ему глубоко неприятна. Кадык резко дернулся. И я поняла, как его оскорбляют такие подозрения. Еще и от родного брата.

Хорошо, что он не видел моего лица, мою растерянность. Вдруг он считает, что я поверила Эмиру? Нужно было убедить его в обратном.

– Даже не переживай об этом, – затараторила скороговоркой. – Я же знаю, как ты ко мне по-доброму относишься. Все это знают. Эмир был зол, вот и молол всякую чепуху. Я никогда не подумаю о тебе так. Не беспокойся. Забудь эти глупости.

– Как скажешь.

Мне показалось, что голос его сорвался.

Он хотел сказать что-то еще, но тут раздались торопливые, шаркающие шаги – знакомый звук, от которого у меня мурашки пробежали по спине. Я резко оглянулась, сердце екнуло. Это Руфина, сгорбленная и бледная, шла прямо к холодильнику. Она замерла перед дверцей, даже не потянувшись к ручке, и уставилась на меня тяжелым, прожигающим взглядом, полным боли и подозрения.

Я застыла, вцепившись до боли в пальцах в полотенце. В ее глазах вся сцена наверняка выглядела двусмысленной, почти предательской: я стою на расстоянии вытянутой руки перед Расулом, осторожно прижимая компресс ко лбу. Стало не по себе. Хотелось провалиться на месте. Я чувствовала себя виноватой, сама не понимая в чем. Нет, подспудно то я понимала: я обхаживаю того, кто чуть ли не до смерти избил Эмира. Что бы ни натворил Эмир, что бы она ни наговорила в ярости, ее сердце будет болеть за него –за младшего сына, за того, кого она растила и любила всю жизнь.

Она смотрела на меня целую вечность. По крайней мере, мне так казалось.

Потом кивнула сама себе:

– Пусть будет так. Должен же и о Расуле кто-то позаботиться.

Неделя прошла напряженно.

Мне было не по себе, несмотря на то, что я знала: Эмир не выйдет из комнаты, мы с ним не столкнемся.

Ему очень хорошо аукнулось «общение» с Расулом.

Сильное сотрясение, сломанный нос, переломы трех ребер, не считая гематом по всему телу.

Он даже с кровати не вставал.

Под покровом ночи в тот роковой день его отвозили в клинику, щедро платили за обследование и молчание. Наблюдал его дома свой врач. Азамат сделал все возможное, чтобы не дать почву для сплетен. Он бы и Мадину никуда из дома не выпустил бы, будь его воля.

Но Мадина устроила истерику, кричала, топая ногами, что здесь живут дикие люди, которые решают все кулаками. Не то, что в Москве, где она жила до того, как вернуться в горы.

– Сначала эта ведьма меня избила! Потом Расул чуть не убил моего мужа! Как можно оставаться здесь? – она рыдала с подвываниями. – Мой любимый, мой муж лежит едва живой! А вы покрываете старшего сына! Он же зверь! Дикарь. А если он убьет меня и моего малыша? Я не останусь здесь! Я заберу Эмира с собой, и пусть все видят, какая братская любовь! Из-за наветов, не разоравшись толком! Либо я уеду отсюда с Эмиром, либо уеду сама.

Азамат удерживать ее не стал, лишь взял с нее слово, что она будет придерживаться легенды, что Эмир заболел сильной пневмонией, и она вернулась на время в отчий дом, чтобы не заразиться. Беременную женщину никто не осудит за то, что не стала ухаживать за больным мужем.

Смотрела за сыном Руфина. Случившееся сильно подкосило ее: она ходила по дому как тень, отвечала односложно. Я ни разу не видела, чтобы она улыбнулась.

Меня, несмотря на то, что я все еще оставалась его женой, никто не просил заботиться об Эмире. Да я бы и не стала. Не настолько я добрая самаритянка, пусть меня осудят. После того что он сделал, я не испытывала к нему ни жалости, ни отголосков былой любви.

В целом в доме обстановка была гнетущая.

Счастливая, крепкая семья развалилась на глазах. За столом, когда собиралась семья, смеялась только Айза. Да Расул поддерживал ее болтовню.

Все это время я терпеливо ждала, когда Азамат выполнит свое обещание. Сомнений в том, что он сдержит слово, у меня не было. Он никогда не бросал слов на ветер. Не обещал невозможного.

И когда он пригласил меня в кабинет, я сразу поняла, что у него есть, что мне предложить.

Я несмело вошла внутрь. Азамат указал мне на кресло. Он не стал тянуть, перешел сразу к сути.

– Амира, с временным жильем вопрос решили. Поживешь у моей родственницы Зайнаб в ауле. Там тебя никто не знает, никаких сплетен не будет, спокойно живи. Здесь скажем, что ты уехала помогать пожилой родственнице. Как только Эмир оклемается, за тобой приедут и вы сходите к имаму. Я поговорил с Эмиром, он согласен на все.

Азамат помолчал, будто ждал от меня каких-то комментариев. Не дождавшись, продолжил:

– После развода у имама, три месяца идды поживешь у Зайнаб. Я ей доверяю, она присмотрит за тобой и подтвердит, что ты оставалась чиста. И только по их истечению сможешь переехать в новый дом. Я надеюсь, что за это время смогу найти что-то хорошее. С большим двором, как ты хотела. Поближе к садику и школе.

Я кивнула.

Три месяца идды – не такой уж большой срок.

– Это еще не все. У вас заключен светский брак. С этим сложнее. Так как у вас дети, разведут только через суд. Мои юристы подготовили исковое заявление. Тебе останется только подписать. В суд тебе приходить не обязательно. Дашь доверенность на адвоката.

Азамат протянул мне стопку бумаг.

– Можешь ознакомиться потом, когда тебе удобно. Как только подпишешь, документы отвезут в суд.

Я машинально листала исковое, даже не вчитываясь. Толку? Я все равно не пойму всех терминов. Лучше изучу в спокойной обстановке, все что непонятно, уточню в интернете.

– А это что?

Среди бумаг я увидела соглашение об определении места жительства детей и похолодела. Взгляд цеплялся за строчки, и чем больше я вчитывалась, тем хуже мне становилось.

– Я консультировался с юристами. Суд не отдаст тебе детей. У тебя пока нет ни жилья, ни работы, ты не сможешь обеспечить им хорошие условия.

Я покачала головой.

– Нет. Так не может быть. Я найду работу. Дом вы оформите на меня. Или вы уже передумали?

– Я от слов не отказываюсь! – Азамат повысил голос, хлопнув ладонями по столу. – Даже если подадим заявление позже, когда дом станет твоим, это ничего не изменит. Дети принадлежат роду! Это кровь, это адат – они должны расти под защитой семьи, как ягнята в стаде!

Как бы я ни сдерживалась, слезы хлынули из глаз потоком.

– И вы даете мне эту бумагу, чтобы у меня не было ни малейшего шанса в суде? Чтобы отобрать моих девочек? – всхлипнула я.

Азамат наклонился ближе, голос его стал мягче, почти отеческим,

– Прочти сначала, дочка! Я максимально учел твои интересы. Дети до двенадцати лет остаются с тобой. Получишь хорошие алименты – работать не придется, живи спокойно, радуйся. Мы не враги тебе, Амира. Это единственный вариант – суды не отдадут девочек женщине без опоры. Под защитой рода они вырастут в чести, никто не посмеет их обидеть. Подпиши – это для блага, для детей особенно. Без этого суд затянется, и кто знает, как для тебя закончится.

– А потом? – я с трудом держалась, чтобы не разрыдаться в голос.

– А потом будут жить здесь, с нами, – он вздохнул, глаза потеплели. – Мы их любим, сама знаешь. И тебя любим. Никто не ограничит твое общение с ними. Приходи когда хочешь, будь матерью. Хочешь, дом выберу, как можно ближе к нашему? Есть одно условие –юристы не прописали напрямую, но оно святое, как адат: если выйдешь замуж, девочек заберем сразу. Чужой мужчина не станет воспитывать моих внучек. Этого я не допущу.

– Я не выйду замуж. Никогда! Мне хватило!

Азамат покачал головой, будто удивлялся тому, насколько я неразумна:

– Выйдешь, дочка! Ты молодая, красивая. Если не повезло раз, не значит всегда. Женщина не может существовать без мужчины. Без опоры, без сильного плеча, как коза без пастуха, заблудится в тумане, упадет в пропасть. Одна – значит, уязвимая, как ягненок перед волком. Если достойный человек будет искать жену, я без зазрения совести укажу на тебя. Потому что о лучшей жене и мечтать нельзя – верная, сильная, хозяйственная, покладистая. Без мужчины ты сломаешься, поверь старшему. Замужество – твоя опора, твоя крепость. Подпиши, Амира. Это не нож в спину, это защита для твоих же детей.