И снова я промолчала. Всё это я знала и сама.

— Нет никакой необходимости говорить об этом, дорогая Алоиза, — улыбнулась уже оправившаяся от моих слов Соланж. — Я уверена, что мадемуазель Деланж всё это прекрасно понимает. Его величество никогда не смог бы полюбить такую, как она.

— Вам, мадемуазель Каррено, — оборвала ее я, — тоже нет никакой необходимости повторять то, что я уже слышала от вас. Я прекрасно помню, что вы мне однажды уже сказали. Что иметь такую королеву позор для Рузании. И что такого гадкого утенка, как я, невозможно любить. Это ведь были ваши слова, правда? Вы сказали мне их в ту ночь, когда я застала вас с его величеством во время плотских утех.

Алоиза охнула. А щеки Соланж стали пунцовыми розы на кусте, мимо которого мы как раз проходили.

— Я тебе не верю, Ниса! — прошипела мадемуазель Крюшон. — Ты говоришь это, чтобы опорочить честное имя мадемуазель Каррено. Но тебе всё равно никто не поверит. Подумай лучше о том, что я сказала тебе о беженцах. Потому что если ты не прогонишь их сама, то мы вынуждены будем вмешаться.

Она развернулась и повела рыдающую Соланж к экипажу. А я задумалась о том, насколько далеко готовы будут зайти местные дворяне в своем желании избавиться от беженцев, которых я приютила.

Мадам Верье разбудила меня посреди ночи.

— Госпожа! На улице неспокойно. В конюшни волнуются лошади, и это точно неспроста.

Я вскочила с кровати, подошла к окну. Небо было затянуто тучами, сквозь которые не проглядывала даже луна, и двор казался абсолютно темным.

— Я уже послала туда мальчишку. Велела ему обойти вокруг дома и проверить, нет ли тут чужих.

— А если он пострадает сам? — заволновалась я. — Нужно было отправить кого-то из мужчин.

— Не беспокойтесь, госпожа, я уже велела разбудить всех слуг, которые есть в доме.

Но в доме ночевало не так много народа. Впрочем, я надеялась, что лошади волновались потому, что из леса к нам забрел какой-нибудь зверь — лисица или росомаха.

Ожидая, пока вернется парнишка, я торопливо оделась и снова подошла к окну. Но там по-прежнему ничего не было видно. И только когда я уже решила выйти на улицу сама, я увидела, как вдали мелькнуло что-то яркое.

— Огонь, госпожа! — закричала Амелия. — Там огонь!

Теперь я видела его уже и сама. Что-то горело в той части двора, которая была ближе к лесу.

Я охнула:

— Это барак! Они подожгли барак!

Я почему-то сразу подумала о поджоге. Потому что после угроз Крюшонов поверить в случайное возгорание я не могла. Наверняка они подослали кого-то, чтобы устроить всё это и вынудить беженцев уйти и отсюда.

Мы бросились на улицу. А на крыльце уже суетились слуги. Они хватали ведра и бежали к колодцу. Но даже отсюда было видно, что пламя уже разгорелось так сильно, что несколько ведер с водой погасить его не смогут.

Я бросилась к бараку, надеясь, что хотя бы сами люди находятся в безопасности. Они должны были услышать шум и выйти на улицу. И если сгорит сам барак, то это будет не самым страшным. Второй барак уже тоже был почти построен, и если огонь не доберется до него, то люди смогут в нём разместиться.

Но когда я подбежала поближе, то услышала истошные крики и поняла — беженцы находились внутри. И причина этого стала понятна, когда я увидела, что ворота в барак были заблокированы снаружи. Они были подперты толстым бревном.

А окна в бараке изначально делались слишком маленькими, чтобы в них мог пролезть человек. Так хотели сохранить в доме побольше тепла. И выход был только один.

Теперь я понимала, что мы нарушили все мыслимые и немыслимые правила пожарной безопасности. Но прежде мне это почему-то в голову не пришло. Да и думать об этом сейчас было не время. Нужно было что-то делать.

Следом за мной к бараку подбежали управляющий и слуги.

— Отойдите дальше, мадемуазель! — закричал месье Нортон. — Пламя вот-вот охватит крышу, и когда она обвалится, вы можете пострадать.

— Но там люди! — рыдала я. — Мы должны их спасти. Нужно открыть ворота! Пусть мужчины оттащат бревно!

Но стена, в которой находились двери, уже горела. И управляющий покачал головой:

— Даже если они сделают это, тем, кто находится внутри, это мало поможет. Они не смогут пройти сквозь огонь.

Он всё же отдал распоряжение, и через пару минут бревно было отброшено от ворот, а сами ворота распахнуты. Но Нортон был прав — ворота горели, и беженцы не решались пройти сквозь огонь.

Да и пожар бушевал уже так яростно, что треск горящих досок перекрывал наши крики, которыми мы пытались вызвать людей из барака. Судя по всему, они забились куда-то вглубь дома и теперь боялись оттуда выйти. Обезумев от страха, они уже не понимали, что нужно делать.

— Кто-то должен войти внутрь! — я схватила управляющего за руку. — Пока еще не слишком поздно!

— Это безумие, ваше сиятельство! Кто бы туда ни пошел, он не поможет им и погубит себя. Прошу вас, возвращайтесь в свою комнату. Вам не нужно тут находиться.

Доносившиеся до нас крики сводили с ума. И когда месье Нортон пошел отдавать приказ слугам поливать из ведер водой траву возле барака, чтобы не дать огню перекинуться на особняк, я рванула вперед.

Я просто не могла стоять и смотреть, как гибли люди. И отдать приказ о том, чтобы в барак вошел кто-то из слуг, тоже не могла. Это было слишком опасно, а у каждого тут были семьи и дети. У каждого, кроме меня.

— Госпожа, стойте! — дико закричала мадам Верье.

Но я уже подбегала к воротам. И руки мои вдруг словно сами по себе взметнулись вверх, а с ладоней устремилось к огню что-то, что я не могла описать словами. Я просто почувствовала, что с пальцев слетает какой-то поток, названия которого я не знала.

И огонь вдруг сменил направление. Он словно отступил от ворот. Будто между ним и воротами возникла невидимая стена.

И я вспомнила рассказ главного королевского мага маркиза Верона о том, как отец Беренис выставил невидимый щит на поле боя. То, что происходило сейчас, как раз походило на такой вот щит.

Но как я смогла его выставить, я не имела понятия. Ведь магом, в отличие от графа Деланжа, я не была. Впрочем, может быть, магия всегда была у Беренис, просто она спала, ожидая какого-то импульса. И этот импульс возник сейчас.

Но думать об этом было некогда. Я вбежала в барак, громко крича, и надеясь на то, что люди тут еще не задохнулись от дыма. Ответный крик был слабым, но я услышала его. И побежала туда, откуда он шел.

— Немедленно выходите на улицу! — я ничего не видела, но рассчитывала на то, что хоть кто-то из беженцев меня услышит. — Ворота открыты, но пламя вот-вот охватит их.

И меня услышали. Сначала я различила в дыму какую-то женщину, что, пошатываясь, пошла к воротам с ребенком на руках. А за ее юбку держался еще один ребенок, чуть постарше.

Потом старика, который натужно кашлял. Потом подростка с белым как мел лицом.

Я побежала дальше, снова крича. Боялась, что в каком-то из помещений могли остаться люди. И только когда я дошла до противоположной от ворот стены и убедилась, что больше тут никого не было, повернула назад.

Но было уже поздно. Когда я уже почти подошла к воротам, щит исчез, и пламя снова охватило уже темные доски. А сил на то, чтобы выставить новый щит, у меня уже не осталось.

Я начала задыхаться. И поняла, что мне уже не выбраться наружу. Раздался какой-то треск, и я закрыла глаза.

И вдруг услышала крик:

— Мадемуазель Деланж! Беренис!

И голос показался мне знакомым. И когда высокая фигура возникла вдруг возле меня, остатки моего сознания смогли эту фигуру опознать.

И я даже сумела удивиться:

— Ваше величество?!

А потом лишилась чувств.

Когда я открыла глаза, то увидела солнечные лучи, пробивавшиеся через неплотно задернутые шторы.

Обычно я просыпалась рано, и тот факт, что сегодня я слишком долго проспала, меня удивил. Солнце стояло высоко, а это означало, что время близилось к полудню.