Артур слушал, не перебивая. Лицо его стало каменным, ни один мускул не дрогнул. Когда я закончила, в комнате повисла тягостная, невыносимая тишина.

— Где она сейчас? Моя Ниса? — спросил он наконец, и голос его был хриплым.

— Надеюсь, что в моем теле. В моем мире. Я не знаю, как она там. Надеюсь, что она в безопасности.

Его плечи напряглись. Я видела, как сжимаются его кулаки на одеяле.

— Ты украла ее жизнь, — прошипел он.

— Я не хотела! Я сама не понимаю, как это случилось! Я не маг! В нашем мире нет магии! А оказавшись тут, я всего лишь пыталась вести себя как она, чтобы не навредить ее репутации, ее будущему. Я отказалась от короля, чтобы вернуть ей свободу выбора, если она вернется! Я стараюсь беречь ваш дом, Артур! Я…

Я вскочила и выбежала из комнаты, не в силах вынести его молчаливого осуждения.

Следующие два дня Артур не выходил из своей комнаты и отказывался от еды, которую ему приносили. Мы не разговаривали. Дороти бросала на меня тревожные взгляды, но молчала. Она чувствовала бурю, но не понимала ее причины.

А я почти не спала. Страх сжимал горло. Что, если он решит, что я колдунья, похитившая душу его сестры? Что, если он пошлет гонца к маркизу Верону или, что хуже, к королю? Меня сожгут на костре или запрут в сумасшедшем доме.

На третью ночь я не выдержала. Я вышла в сад, в самую глухую его часть, где старая беседка скрывалась в тени плакучих ив. Небо было ясным, усеянным мириадами звезд — такими яркими, какими они никогда не бывали в большом, полном небоскребов городе. И глядя на Млечный Путь, тянувшийся через весь небосвод (а это точно был тот же самый Млечный Путь!), я почувствовала такую острую тоску по дому, что сердце сжалось в комок. По запаху асфальта после дождя, по шуму метро, по экрану телефона, по смеху друзей, по своему лицу в зеркале. Я тихо плакала, закрыв лицо руками, давясь беззвучными рыданиями, боясь, что меня услышат.

Именно так он и нашел меня.

Я не слышала его шагов — он научился двигаться почти бесшумно даже с тростью. Я только почувствовала, как на мои плечи опустилось что-то тяжелое и теплое — его плащ. Я вздрогнула и подняла заплаканное лицо.

Артур стоял рядом, опираясь на трость, и смотрел не на меня, а вверх, на те же звезды. Его лицо в лунном свете казалось высеченным из мрамора.

— Я два дня думал, — тихо начал он. — Думал о том, чтобы написать главному королевскому магу. Или даже королю. Думал, что должен вернуть сестру любой ценой. Что ты самозванка, захватчица. Что ты воспользовалась ее слабостью и отчаянием.

Я замерла, не в силах вымолвить ни слова.

— А потом я вспомнил, — он перевел наконец взгляд на меня, и в его глазах уже не было гнева. Там была бесконечная усталость и какая-то горькая мудрость. — Я вспомнил ее последние письма из столицы. Как она писала о тоске, о том, что ее никто не понимает, что все смеются над ней. Как она боялась будущего с человеком, который ее презирает. Она была несчастна, Ниса… Рита. Теперь я понимаю, что она ждала от меня поддержки. А я, увлеченный сражениями и опьяненный той милостью, что была оказана нашей семье, предпочел убедить себя в том, что она просто еще не привыкла к столице. Что быть женой короля слишком большая честь, от которой нельзя отказаться. Я не понял, что она молила меня о помощи. Она была в ловушке, которую сама не выбирала. Как и ты.

Он тяжело опустился рядом со мной на скамью, вздохнув от боли в ноге.

— Ты сказала, что в ту ночь она застала его с другой. Значит, она уже знала правду. Уже видела свое будущее. И тогда, в отчаянии… может, она сама позвала тебя? Или какая-то сила… — он взмахнул рукой. — Не важно. Важно то, что я вижу сейчас. Я вижу женщину, которая спасла это поместье от запустения. Которая заботится обо мне. Которая плачет здесь под чужими звездами по своему потерянному дому.

Его голос дрогнул.

— Я многое понял за эти дни. И я не выдам тебя, — сказал он твердо, словно давая клятву. — Для всех ты моя сестра, Беренис Деланж. И будешь ею, пока… пока не случится чудо, и вы не поменяетесь обратно. А я буду твоим братом.

Он помолчал, снова глядя в звездную высь.

— Я только надеюсь, — добавил он почти шепотом, и в этом шепоте была вся его боль, — что в том мире, откуда ты пришла, кто-то тоже позаботится о моей Нисе. Объяснит ей, как у вас всё устроено. И будет ей другом.

Я не смогла сдержаться. Я прислонилась к его плечу, стараясь не потревожить раны, а он сжал мою руку.

Когда я услышала шум на улице, то вышла на крыльцо.

По дороге шла большая группа людей: мужчины, женщины, дети. Бледные худые лица, грязная одежда, на плечах узлы и корзины. Запряженные в повозки лошади тоже были худы. А в глазах людей застыл страх, который не спутаешь ни с чем.

— Мадемуазель! — подбежал ко мне управляющий. — Это беженцы с южных земель. Говорят, деревни у границы разорены.

Сердце сжалось. Тоже вышедшие на улицу слуги переглядывались, не зная, как поступить. Без моего разрешения они не решались подать усталым путникам даже куска хлеба.

— Откуда вы? — спросила я у старика, который возглавлял эту процессию.

— С Керлейской долины, госпожа, — ответил он сипло. — Там стало слишком страшно. Наши поля выжжены магическим огнем. И наша деревня тоже сгорела. Мы мирные люди, но враг не разбирает, кто солдат, а кто землепашец.

— Но разве сейчас не заключено перемирие? — удивилась я. — Совсем недавно его величество отправился в Тавирию, чтобы обо всём договориться с тамошним королем.

Мы все надеялись на то, что его миссия увенчается успехом.

— Мы покинули свою деревню раньше, — сказал старик. — И о том, что наш славный король вот-вот заключит мир, узнали только в дороге. И мы не можем вернуться назад. Наши дома уничтожены, а на выжженых полях ничего не будет расти еще много лет. Теперь мы ищем пристанища. Мы не лентяи и готовы работать. Быть может, мы придемся вам ко двору?

Я смотрела на людей за его спиной — на женщин, держащих на руках голодных детей, на израненных подростков, на исхудавших в дороге мужчин с потемневшими лицами. В их глазах еще теплилась надежда.

— Откройте ворота! — велела я.

Управляющий побледнел:

— Но, госпожа, зима на носу! Наших запасов не хватит, чтобы прокормить стольких людей!

Я на мгновение засомневалась. В этом он был прав. Если они останутся здесь, нам придется потуже затянуть пояса. Поймут ли меня мои слуги, мои крестьяне?

— Ты всё делаешь правильно, Ниса! — услышала я голос Артура за спиной. — Мы справимся!

Так в эту ночь наш дом наполнился плачем детей, гулом усталых голосов взрослых и дорожной пылью. Слуги ворчали, но всё-таки послушно подносили беженцам теплую похлебку, стелили набитые сеном матрасы в пустых комнатах, разводили огонь в очагах.

Утро опять началось с тревожного гула во дворе. Слуги и крестьяне столпились у амбара, о чем-то споря. Я вышла, и голоса сразу стихли.

— Миледи, — заговорил месье Нортон, переминаясь с ноги на ногу, — запасы зерна были рассчитаны только на наших людей. Теперь же беженцы… Если кормить еще и их, к весне останемся без хлеба.

Все глаза обратились на меня: и слуг, и крестьян, и тех, кто ещё вчера пришёл с юга. Они ждали решения.

Я обвела взглядом двор и сказала твёрдо:

— Никто не будет голодать. Но мы должны жить разумно. С сегодняшнего дня вводим режим экономии: меньше муки на хлеб, больше супов из кореньев и овощей. Каждая семья, местная или пришлая, будет работать наравне с остальными. Беженцы получат место в поле и в мастерских — труд в обмен на хлеб. И мы сегодня же начинаем строить временные бараки.

Оставить всех в доме я не могла. Мы не могли позволить себе игнорировать тот уклад, который должен быть в дворянских усадьбах. Да и сами прибившиеся к нам люди чувствовали себя тут неловко. Пока они побудут в бараках, которые мы постараемся утеплить как можно лучше, а потом, весной или летом, построят себе новые дома.