— Благодарю за совет, Иза! — сказала я. — Но, прости, я ему не последую. Рано или поздно мне придется выйти в свет, и я предпочту сделать это сейчас, пока Артур еще не вернулся домой. Я встречусь с обществом, и если оно меня отвергнет, то я хотя бы буду знать об этом наверняка и не буду тешить себя иллюзиями.

— Ну, что же, как тебе будет угодно! — откликнулась Алоиза и поднялась со стула. — Но не говори потом, что я тебя не предупреждала.

Она удалилась, а я закрыла лицо ладонями и расплакалась. Я никогда не была плаксой, но сейчас позволила себе проявить слабость. В моих душе и сердце накопилось столько тревоги, столько тоски, что они должны были однажды излиться со слезами.

Пришла в себя я, когда почувствовала, как чья-то рука прикоснулась к моему плечу.

— Простите, Беренис, но я невольно услышала ваш разговор! Я не собиралась подслушивать, но я сидела с книгой в соседней комнате, а окна были открыты. Наверно, я должна была обозначить свое присутствие, но…

— О, всё в порядке! — попыталась улыбнуться я. — Вам вовсе не за что извиняться, Дороти! И я даже рада, что вы всё слышали. Потому что я не представляю, как смогла бы пересказать вам всё это. А рассказать вам я была бы обязана. Ведь вы приехали сюда отнюдь не сидеть в моем доме затворницей. Вы молоды, вам нужно бывать в обществе, заводить полезные знакомства. А всего этого вы будете лишены, если это самое общество отнесется ко мне именно так, как сказала Элоиза. Тогда и вы, будучи решительно ни в чем не виноватой, будете отторгнуты им. Лишь потому, что вы моя подруга.

Теперь я уже жалела, что Дороти оказалась здесь. Мало того, что по моей вине она лишилась места фрейлины при королевском дворе, так теперь еще и станет изгоем.

— Но ведь вы тоже ни в чем не виноваты, Беренис! — возразила она. — За что же они поступают с вами столь жестоко?

— Людская молва зла. Многие чувствуют себя выше, принижая других. И с этим ничего нельзя сделать! Поэтому, быть может, вам лучше уехать домой? Нет-нет, я не гоню вас, но подумайте сами, что может дать вам общение со мной.

— О, не говорите так! Напротив, если общество отвергнет вас, я тем более должна быть с вами рядом! И если вы не будете возражать, то я поеду с вами на бал, чтобы вам не пришлось стоять там в одиночку.

Я поблагодарила ее за поддержку и на некоторое время мы предпочли сделать вид, что забыли об этой теме. Но чем ближе становился бал, тем большее волнение я испытывала.

Масла в огонь подлила и мадам Верье.

— Поглядите на кого вы стали похожи, мадемуазель! Вы выходите на улицу без зонтика и шляпки, и ваши лицо и руки стали загорелыми, как у крестьянки. Для благородной барышни это просто недопустимо!

Я подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Да, моя кожа приобрела приятный смуглый оттенок, но мне показалось, что мне это очень идет. Беренис была слишком бледна.

Хотя, конечно, местное общество со мной не согласится. Но у него и без этого уже набралось довольно поводов меня осудить.

Месье Нортон смог купить новую карету как раз накануне бала. И это было весьма кстати, потому что поехать к Крюшонам в старой означало дать другим гостям еще одну причину над нами посмеяться.

Я надела то платье, что было сшито в столице для посещения театра, и мне показалось, что теперь оно смотрелось на мне еще лучше. И восхищенный взгляд экономки это подтверждал.

— Вы и в самом деле похожи на королеву, мадемуазель! — сказала мадам Верье и прослезилась.

И я прекрасно поняла, о чём она думала в этот момент — о том, что я потеряла, когда была расторгнута наша помолвка с его величеством. И она тоже наверняка не поверила бы мне, если бы я сказала ей, что ничуть об этом не жалею.

Мы подъехали к поместью Крюшонов за полчаса до того времени, которое было указано в приглашении, и встроились в длинную вереницу карет, растянувшуюся от въездных ворот до самого крыльца. Каждого гостя требовалось объявить, а хозяевам нужно было его поприветствовать, что требовало немало времени.

Так что когда мы вышли из своего экипажа, мне уже захотелось пить. Наверно, это было связано с волнением, которое я невольно испытывала. Это был мой первый выход в свет на родине Беренис, где ее знали все с самого детства. Знали ее привычки и манеру поведения. И это могло сыграть со мной злую шутку. Ведь сама я не могла полагаться полностью на ту память, что мне досталась от предшественницы — в ней сохранились лишь обрывки воспоминаний.

Любая допущенная мною оплошность могла показаться странной. Я могла не узнать человека, которого должна была знать Беренис. Или нарушить какие-то правила этикета. В какой-то степени я чувствовала себя крестьянкой, которую позвали в светское общество.

Наверно, даже в королевском дворце я не ощущала такой неловкости. Там все знали, что я провинциалка, и не ждали от меня хороших манер. Здесь же всё было наоборот. Тут ко мне будет приковано особое внимание. И после того, что рассказала мне Алоиза, можно было ожидать, что ко мне отнесутся враждебно.

Так оно и оказалось. Всё началось еще на лестнице, где гостей встречали хозяева. При нашем с Дороти появлении у маркиза и маркизы сделались такие лица, будто они проглотили по большому куску лимона.

Впрочем, это выражение держалось один лишь миг и тут же сменилось на притворное радушие. Они сами же желали, чтобы я приехала в их дом, дабы их бал обсуждался в обществе с особым интересом. Я была тут кем-то вроде диковинной обезьянки, на которую все собрались посмотреть.

— О, как мы рады вас видеть, дорогая Беренис! — воскликнула хозяйка дома. — Надеюсь, вы приятно проведете вечер.

Я представила ей Дороти, и ей они тоже пожелали танцевать до утра. Мы вежливо ответили и проследовали в бальную залу.

Но если хозяева обязаны были выказать нам хотя бы подобие дружелюбия, то гости могли вести себя более естественно. Что они и поспешили продемонстрировать.

Со всех сторон на нас были обращены весьма выразительные взгляды, и я даже не знала, что было хуже — презрение или жалость, что в них сквозили. Впрочем, кое-кто из присутствующих всё-таки посчитал нужным хотя бы скупо мне поклониться или улыбнуться. И этим людям я была искренне благодарна.

Но большинство гостей, бросив на меня уничижительный взгляд, торопливо отворачивались. Как отворачивались бы от нищенки, случайно оказавшейся среди них.

Дороти коснулась моей руки. Глаза ее были полны слёз. И я понимала, что переживала она за меня. Ведь эти люди были моими знакомыми. Я выросла на их глазах. А теперь они отвергали меня, посчитав недостойной их общества.

Когда же одна из дам всё же сочла возможным ко мне обратиться, я поняла, что презрительное молчание было, пожалуй, куда лучше.

— Мадемуазель Деланж? — она поднесла к лицу лорнет. — А я была уверена, что вы не осмелитесь здесь появиться.

— Не осмелюсь? — переспросила я. — Но почему бы? Мое полученное от господина маркиза приглашение ничем не отличается от вашего.

— Да-да, разумеется, — усмехнулась она, явно чувствуя на себя одобрительные взгляды соседей, — но ведь все мы понимаем, что иногда, получив такое приглашение, следует от него отказаться.

— А почему я должна была отказаться? — холодно улыбаясь, спросила я.

Дама потрясенно молчала. Наверняка она была уверена, что после первого же ее вопроса я зальюсь краской стыда и забьюсь куда-нибудь в угол. Должно быть, именно так и поступила бы настоящая Беренис. Но я была не намерена молчать.

— Ну, как же? — растерянно забормотала она. — Ведь наверняка его величество прогнал вас прочь не просто так. На то были свои основания. Вы сделали что-то недопустимое, иначе вы остались бы в столице. Помолвка, заключенная на столь высоком уровне, не расторгается без причины.

— Может быть, сударыня, вам известна и эта причина? — полюбопытствовала я. — Потому что та причина, о которой известно мне, связана лишь со здоровьем моего брата, графа Деланжа. Я вернулась сюда, чтобы ухаживать за человеком, который получил ранения, защищая Рузанию от врагов. И я надеюсь, что когда Артур вернется домой, вы не осмелитесь повторить то, что только что сказали.