— Товарищ полковник. По предварительным данным:

Сбито: четыре He-111, три Bf-109. Ещё два «Хейнкеля» ушли со шлейфами, дотянут ли до аэродрома — вопрос.

Наши потери: одна 76-мм пушка повреждена осколком бомбы, расчёт — двое легкораненых. Один пулемётный расчёт уничтожен прямым попаданием 20-мм снаряда с «мессера»… все погибли. Бомбы противника упали в основном в нейтральной полосе и на их же переднем крае. Ущерба городу и основным позициям нет.

Морозов кивнул, не было ни тени ликования. Погиб расчёт пулеметной установки статистика войны, чьи-то перечеркнутые судьбы…

— Хорошо работали. Похоронить своих с почестями. Представь отличившихся к наградам. А этих… — он мотнул головой в сторону запада, где над лесом висели два чёрных столба дыма, не хоронить собаке собачья смерть.

Он повернулся к ожидавшему связисту.

— Передать полковнику Носову: «Небо чистое. Погода для прогулки благоприятствует. Начало — по плану». И передать всем командирам секторов: с этого момента — полная готовность номер один. Немцы сейчас будут чесать затылки и листать уставы. У нас есть не больше суток, пока они не придумают, что делать дальше, используем их.

В штабе 8-го авиакорпуса Люфтваффе через час будет лежать радиограмма: " Эскадрилья KG-53. Отчёт о вылете на подавление ПВО в районе Белосток. Задание не выполнено. Встречены организованным огнём тяжёлой и лёгкой зенитной артиллерии необычной плотности. Потеряно 4 He-111 и 3 Bf-109. Ещё 2 He-111 тяжело повреждены. Рекомендую присвоить району наивысший приоритет угрозы. Полётов на малых и средних высотах избегать. Требуется дополнительная разведка и пересмотр планов нейтрализации объекта."

Именно этой паузой, этим запросом «на пересмотр», Морозов и собирался воспользоваться по-полной.

7 июля 1941 года, 11:20. Штаб обороны Белостока.

Алексей Морозов, полковник НКВД, стоял у карты, не отрывая взгляда от жирной синей дуги, сжимавшей город.

— Доложили, — сухо сказал начальник штаба, положив перед ним свежую сводку ПВО. — Семь сбитых подтверждено. Два «хейнкеля» дымят, едва тянут. Их истребители получили по зубам. Небо над городом — наше, на время наше. — уточнил он…

— На время, — повторил Морозов, и в его голосе прозвучала сталь. — Значит, их артиллерийские корректировщики ослепли. Значит, их пикировщики не сунутся без прикрытия. Значит, у немецкой пехоты за спиной пустота. — Он ударил кулаком по карте, по синей дуге. — Это не пауза — это окно. И мы в него войдем.

Он обернулся к собравшимся командирам. Лица — усталые, невыспавшиеся, но не сленный взгляд горел в их глазах. В их душах была та же ярость, что копилась в городе с первых сожженных немцами деревень.

— Операция «Молот» начинается сейчас, — голос Морозова резал тишину, как стеклорез. — Пока они чешут затылки и пишут отчёты о «необъяснимых потерях», мы ударим. Цель — не прорыв ради прорыва. Цель — пленные наши советские граждане и их свобода. — Он ткнул пальцем в отметки дулагов. — Там наши, их не кормят, не оказывают медицинской помощи. Наших сестёр… — он сделал едва заметную паузу, и по залу пронёсся низкий, звериный гул, — … там насилуют и выбрасывают, как тряпки. Каждый час там — смерть. Мы вырвем этих людей у европейских нелюдей, палачев в человеческом обличие…

Он видел, как сжимаются кулаки у майора Орлова, танкиста. Как застывает, будто из стали, лицо у начальника артиллерии. Как политрук сводного полка, сухой, как щепка, старший лейтенант Борисов, беззвучно шевелит губами, повторяя цифры из только что зачитанных разведдонесений о дулагах.

— Группа «Таран», — Морозов перевёл взгляд на Орлова. — Ваши КВ и вторым эшелоном Т-26. Ваша задача — не прорваться. Ваша задача — проломить. Сделать в их обороне дыру, в которую пролезет танк. Всю нашу артиллерию — на поддержку, все миномёты. Бить по их второй линии, по резервам, не давать им поднять головы. Будете продавливать, пока не упрётесь в их костяк. Тогда — отходите на исходные, под прикрытие наших окопов.

— Группа «Молот», — взгляд упал на молодого, но посеревшего от ответственности капитана Ветрова, командира батальона Т-24 и БТ-7. — Вы — остриё, движетесь сразу за «Тараном». Как только дыра будет сразу — в неё. И полный газ! С вами — десант на броне, грузовики с оружием. Проводники от Носова знают дорогу. Ваша задача — дойти, освободить, развернуться и бить назад. Времени на раскачку нет. Шесть часов, максимум — восемь. Поймёте, что не успеваете, — возвращаетесь с тем, кто есть, но вы должны успеть.

— «Наковальня» — это мы, — Морозов обвёл взглядом остальных, мы все кто остается в котле. — Как услышите, что «Молот» вернулся и ввязался в драку с внешней стороны — это ваш сигнал. Поднимаете всё: КВ, пехота, броневики. Бьём по той же дыре, но уже изнутри. Зажимаем тех, кто там остался, между нами и «Молотом». И тогда — только тогда — открываем дорогу обозу со слабыми и раненными, а они поверьте будут в большом количестве в дулагах.

Он сделал паузу, давая приказу дойти до каждого, до сердца, не до мозга.

— Вопросы? Нет? — В зале молчали. — Тогда запомните самое главное. Сегодня мы воюем не за высоту и не за километр. Мы воюем за людей. За каждого, кого вытащим из того ада. Каждый ваш снаряд, каждый патрон, каждый шаг — это глоток воды для умирающего, это шанс для изнасилованной девчонки, это плюс один штык в нашем строю. Они думают, что мы в ловушке. Сегодня мы покажем им, кто на самом деле в западне. К выполнению!

14:00. Исходные позиции, юго-западный сектор.

Земля содрогалась вся артиллерия Белостока, от 122-мм гаубиц до ротных миномётов, говорила одним голосом. Огненный вал катился по немецким позициям, выжигая окопы, смешивая с грязью пулемётные гнёзда. Дым и пыль стояли стеной.

— «Таран», Таран', вперёд! — хрипел в микрофон майор Орлов, высунувшись по пояс из башни своего КВ.

С земли, будто чудовищные бронированные жабы, выползли десять КВ-1. За ними, будто пригнувшись, шли Т-26. Немецкая оборона, оглушённая артналётом, оживала с запозданием. Из клубов дыма брызнули первые трассы противотанковых ружей, застучали бронебойные по лобовой броне КВ, оставляя лишь белые следы.

— Пехота, за танками! За мной! За Сталина! — кричал политрук Борисов, поднимая из траншеи первую цепь. Его лицо было искажено не страхом, а холодной ненавистью. Он час назад показывал бойцам снимки, сделанные разведчиками Носова: горы трупов у проволоки, глаза детей, смотревшие в небо в расстрелянной деревне. Теперь эти глаза выжигали у него душу, за спиной в каждом солдате горела ярость и желание вступить в бой с врагом.

Немцы дрались отчаянно, профессионально. Они отсекали пехоту от танков миномётным огнём, пытались бить по бортам тяжелых танков из уцелевших орудий. Но «Таран» был не остановить. КВ, игнорируя пулемётный огонь, давили пулемётные гнёзда гусеницами, 76-мм пушки методично выбивали дзоты. Это был не прорыв — это было продавливание. Метр за метром, окоп за окопом, ценой двух подбитых Т-26 и десятков жизней пехоты, синяя линия на карте Морозова треснула.

14:47. Радист в танке Ветрова услышал хриплый голос Орлова:

— «Молот»! Проход на участке «Роща» очищен! Дави газ, пока не закрыли!

— Всем машинам! Полный вперёд! Десант, держись! — закричал Ветров.

И «Молот» пришёл в движение. Быстроходные БТ-7 и Т-34, ревя моторами, рванули вперёд, обходя дружественные КВ и Т-26, ещё ведущие бой. За ними, подпрыгивая на колдобинах, неслись грузовики, набитые ящиками с винтовками и тёмными, круглыми, как яблоки, гранатами. На броне каждого танка, прижавшись к башне, сидел десант. Так было не положено по уставу, но так делал Морозов, так посоветовал Лешке его друг Лев…

Они проскочили последнюю линию немецких окопов, где шла рукопашная, и вырвались на проселочную дорогу. Позади оставался грохот боя, дым, смерть. Впереди было тихое, июльское поле, лес… и ад за колючей проволокой.

Ветров обернулся. На броне его Т-34, сидел молоденький лейтенант-пехотинец. Тот смотрел не вперёд, а назад, на удаляющийся дым Белостока. Его лицо было мокрым.