Ярость, горячая и густая, поднялась из желудка, сжимая горло. Он чуть не застонал сам, но нет. Он сглотнул ее, переплавил внутри, как в доменной печи, в стальную, холодную решимость. Сейчас или никогда.

Он оттолкнулся от стены и, как танк, начал прокладывать путь через хаос. Он не бежал, его движение было неспешным и неотвратимым. Санитары и сестры расступались перед ним.

Он нашел Юдина в конце зала операционных, у раковины. Тот стоял, склонившись над металлической чашей, и мыл руки. Вода стекала с его длинных, тонких пальцев, смывая розовую пену. На полу рядом стоял таз с окровавленными бинтами и… кусками чего-то темного.

— Видишь? — Юдин не повернулся, но Лев знал, что это обращено к нему. Его голос был хриплым от усталости и… от чего-то еще. — Слишком много сложных переломов, мы их калечим. — Он выпрямился и резко дернул полотенце с плеча медсестры. — Твои чертежи по поводу того аппарата, что мы обсуждали в Склифе, кажется, их время пришло Лев Борисович. Сейчас или никогда.

Лев посмотрел на таз, мам лежала часть стопы, он молча кивнул. Решение было принято.

Кабинет военкома, полковника Семенова, пахнет дешевым табаком, пылью и властью. Полковник был грузным, обветренным мужчиной с орденом Красного Знамени на вылинявшей гимнастерке. Его лицо, покрытое сетью мелких кровеносных сосудов, выражало одно — раздражение.

Лев сидел напротив, положив ладони на колени, стараясь дышать ровно. Рядом, откинувшись на стуле, невозмутимо курил Громов. Его присутствие было тяжелым и ощутимым.

— Так, товарищ Борисов, — Семенов ткнул толстым пальцем в лежащий перед ним список. Лист был испещрен красными пометками. — Объясните мне, как сотрудник государственной безопасности, — он кивнул на Громова, — и вы, светило медицины, можете приходить ко мне с такими… фантазиями? Инженер-химик Смольнов. Инженер-технолог Крутов. Лаборант Орлова. — Он с силой шлепнул ладонью по столу. — Без инженеров снаряды не делать, без химиков — порох! А вы их в тепличных условиях держать собрались!

Лев почувствовал, как по спине пробежала холодная игла ярости. Он сжал пальцы на коленях.

— Товарищ полковник, — его голос прозвучал тише, чем он хотел, но твердо. — Я хочу, чтобы боец, которого вы пошлете, имел шанс вернуться к семье на своих ногах, а не истек кровью в поле или не остался калекой на всю оставшуюся жизнь. Каждый мой химик — это тысячи спасенных жизней. Дайте мне специалистов, и я верну вам десятки тысяч штыков. Опытных, закаленных бойцов, а не инвалидов.

— Красиво говорите! — фыркнул Семенов. — Тысячи штыков… А кто мне снаряды для этих штыков делать будет? Кто порох? Они деревьях, что ли, растут?

— Снаряды и порох бесполезны, если некому будет из оружия стрелять, — парировал Лев. — Мы в «Ковчеге» не в пробирки играем. Мы создаем систему, которая прямо сейчас, на этом этапе войны, снижает процент небоевых потерь и возвращает в строй до тридцати процентов раненых. Без моих специалистов эта система рухнет. И тогда, товарищ полковник, вы будете посылать на убой не только бойцов, но и тех, кто мог бы выжить.

В кабинете повисла тягостная пауза. Семенов тяжело дышал, его щеки багровели. Он посмотрел на Громова, ища поддержки, но старший майор лишь медленно выдохнул дым и стряхнул пепел в пепельницу.

— Полковник, — произнес Громов наконец, его голос был ровным и бесстрастным, как доклад. — Вы слишком узко смотрите на вопрос. — Он потянулся во внутренний карман кителя и достал сложенный вчетверо лист бумаги. Без лишних слов, он положил его перед Семеновым.

Тот нахмурился, взял лист, начал читать. С каждой секундой его лицо менялось, багровый оттенок медленно сходил, сменяясь мертвенной бледностью. Он поднял на Льва глаза, в которых читался почти животный страх.

— Так бы сразу и сказали… — просипел он, отодвигая список. Его рука дрожала. — Разумеется… Все будет оформлено. Бронь для всех, кого указали.

Громов молча встал, кивнул Льву. Они вышли из кабинета, оставив полковника разбираться с последствиями встречи с высочайшей государственной волей.

На улице, у подъезда из серого куйбышевского камня, Громов закурил новую папиросу.

— Ну, вот, — он выдохнул дым струйкой в прохладный воздух. — Теперь твои ученые официально приравнены к штыкам и к снарядам. Не подведи страну, Лев Борисович.

Лев посмотл на него. В глазах Громова он не увидел ни угрозы, ни предупреждения. Только констатацию факта.

— Они стоят десятков тысяч штыков, Иван Петрович, — тихо сказал Лев. — Я это докажу, если у кого-то еще остались сомнения.

Громов лишь хмыкнул, бросил окурок и растер его сапогом.

— Иди, доказывай. А у меня сегодня дел полно, бывай.

Просторный бывший лекционный зал на пятнадцатом этаже теперь был учебным центром. В воздухе пахло свежей краской, мелом и нервным потом. Ряды столов были заполнены женщинами в простых платьях и косынках. Их лица были бледными, сосредоточенными. Это был первый выпуск «ускоренных курсов младшего медицинского персонала».

В центре зала, у большой грифельной доски, на которой были мелом схематично изображены этапы первичной сортировки, стояла Катя Борисова. Она выглядела уставшей, но собранной. В руках у нее была папка с экзаменационными листами.

— Морозова Варвара, — позвала она.

Из третьего ряда поднялась худенькая девушка с огромными, серьезными глазами. Она подошла к столу, где были разложены жгуты, шприцы и бинты.

— Ситуация: санитарный эшелон. Раненый с артериальным кровотечением из бедренной артерии. Ваши действия? — голос Кати был ровным, без эмоций.

Варя, не колеблясь, взяла жгут.

— Наложение жгута выше раны, затянуть до прекращения пульсации. Записать время наложения. — Ее движения были точными, выверенными. — Эвакуация в первую очередь.

Катя слегка кивнула, делая пометку в листе.

— Хорошо. А если рана грудной клетки с подозрением на пневмоторакс?

— Уложить на раненый бок, наложить окклюзионную повязку. — Варя уверенно взяла кусок клеенки и бинт. — Эвакуация сидя или полусидя, если состояние позволяет.

Катя снова кивнула, на сей раз с едва заметным одобрением в глазах. Она задала еще несколько вопросов, на все Варя отвечала четко, без запинки. Видно было, что она не просто заучила, а поняла суть.

— Спасибо, Морозова, отлично. Следующий, Кожухов Даниил!

К столу подошел долговязый парень с торчащими ушами. Он явно нервничал.

— Тот же случай, кровотечение бедренной артерии.

Парень схватил жгут, но руки его дрожали. Он слишком сильно затянул его на муляже, потом, спохватившись, ослабил.

— Время… надо записать время… — забормотал он.

— Успокойтесь, товарищ Кожухов, — мягко сказала Катя. — Дышите, Вв все знаете. Представьте, что перед вами не муляж, а ваш брат.

Парень глубоко вздохнул, повторил действия, на сей раз более уверенно. Катя терпеливо поправила его, указав на несколько технических ошибок. Она не ругала, а объясняла. Ее педагогический талант, отточенный годами работы с молодыми врачами в СНПЛ-1, проявлялся в полной мере.

В дверях зала, прислонившись к косяку, стоял Сергей Сергеевич Юдин. Он наблюдал за процессом с привычным, критическим выражением лица. Когда экзамен подошел к концу и Катя объявила перерыв, он подошел к ней.

— Неплохо, Екатерина Михайловна, — произнес он, и в его голосе прозвучала редкая нота одобрения. — Видно, что учите не для галочки. Из вас вышел бы прекрасный начальник медицинской службы дивизии. Жаль, что ваш талант пропадает в тылу.

Катя устало улыбнулась, собирая бумаги.

— Мой фронт здесь, Сергей Сергеевич. И моя дивизия это они. — Она кивнула на расходящихся курсантов. — Если я научу их хотя бы половине того, что знаю, они спасут больше жизней, чем один начмед дивизии.

Юдин хмыкнул, но не стал спорить. Он повернулся и вышел, его длинная тень скользнула по стене.

Тем временем, на запасном пути товарной станции «Куйбышев-Товарная» разворачивалась другая учебная операция. Стоял пронзительный осенний ветер, пахло угольной пылью, и… опять же, кровью. Только что прибыл санитарный эшелон. Двери теплушек распахнуты, оттуда доносились стоны. Санитары и курсанты, только что сдавшие экзамен, под руководством Неговского и Льва организовывали выгрузку.