– Не волнуйся, малыш, я займусь этим, – его голос становится ласковым, каким он был когда-то только для меня. Он притягивает к себе Яну и целует ее в висок. Нежно. Так, как целовал меня по утрам.

Что-то внутри меня обрывается. Словно лопнула последняя ниточка, державшая мой разум. Злость, холодная и ослепляющая, застилает глаза. Прежде чем я успеваю подумать, ладонь сама взлетает и с резким хлопком обрушивается на его щеку.

Звук оглушает. Они оба вздрагивают и смотрят на меня с одинаковым выражением шока и злобы.

– Ты с ума сошла?!

– Простите, что помешала, – шиплю я, и каждая клеточка тела дрожит от ненависти. – Но я еще здесь хозяйка. И не позволю тут распоряжаться этой… потаскухе.

– Я не потаскуха! – взвизгивает Яна, ее маска доброжелательности мгновенно спадает, обнажая злобу. – После того как я встретила Макса, он стал для меня единственным!

– Макс – МОЙ муж! – голос срывается, переходя в истерический шепот. – Какого черта ты полезла в его постель? Ты вообще в своем уме? У тебя есть хоть капля совести? Или в детстве тебя ничему путному не научили?

– Я знаю одно, – ее глаза сужаются. – Сильная любовь дается раз в жизни. И если ты ее нашел – хватай и держи. Зубами, когтями, чем угодно!

– Это не любовь! Это болезнь! Ты построила свое мнимое счастье на моих осколках! На чужом несчастье счастья не построишь!

– Слова брошенки, – ядовито ухмыляется она. – Разведенки.

– А твоя дочь знает, – перевожу взгляд на дверь, за которой осталась девочка, – кем ее мама приходится ее отцу? Знает, что он чужой муж?

– Не трогай мою дочь! – она делает резкий выпад в мою сторону, и я инстинктивно отскакиваю, прикрывая живот руками.

– Достаточно! – рычит Макс, вставая между нами, но его голос уже не имеет надо мной власти.

– Думаю, ты прав, дорогой. Достаточно, – говорю я, и голос мой вдруг становится тихим и ледяным. Слезы высохли. Осталась только пустота и непреложная определенность. – Я ухожу от тебя, Макс. Окончательно. И навсегда.

Холодные пальцы Макса впились в мое запястье стальным обручем. Боль, острая и безоговорочная, на мгновение опередила ярость.

– Нет, я сказал, – его голос был низким, раскатистым рыком, от которого по спине пробежала ледяная дрожь. – Я тебя никуда не отпускал. Особенно в таком состоянии.

Воздух в просторном холле второго этажа казался густым и тяжелым, наполненным запахом его дорогого парфюма и моих разбитых надежд.

Я попыталась вырваться, но его хватка лишь усилилась, и я с ужасом представила, как завтра на нежной коже проступят сине-багровые отпечатки его пальцев – последний подарок от нашего брака.

– В каком состоянии? – мой собственный голос прозвучал чужим, сдавленным. Я встретилась взглядом с Максом, пытаясь найти в его знакомых чертах того человека, в которого была когда-то так безумно влюблена. Но его глаза были холодными и непроницаемыми, как гладь озера в глухую ночь. – Я отлично себя чувствую, дорогой, и очень рада, что наконец-то освобождаюсь от абьюзивных отношений.

Он медленно, с преувеличенным недоумением, сморщил лоб.

– Каких отношений? – он смотрел на меня так, словно я внезапно заговорила на незнакомом языке. – Что ты несешь?

– Не знаешь, кто такой абьюзер? – снова дернула рукой, и боль отозвалась горячим импульсом в виске. – Да отпусти ты меня.

– Я знаю, кто такой абьюзер, – его губы искривились в усмешке. – Вот только при чём здесь я?

Вся горечь, все годы молчаливого подчинения и подавленной воли поднялись комом в горле.

– Да ты в зеркало на себя посмотри, Максим! – выдохнула я, и голос мой задрожал. – Сколько лет мы живем вместе, и ты же из дома мне выйти не давал, ревновал к каждому столбу, устанавливал везде свои правила, манипулировал! А сейчас даже уйти не даешь, считаешь, что я твоя единственная? И что, мне будет хорошо и счастливо жить в одном доме с твоей любовницей или… второй женой? Ты правда так считаешь?

Он лишь пожал плечами, и эта небрежность ранила больнее любого крика.

– А что здесь такого? Подумаешь, поживем втроем. – Его губы растянулись в ухмылке, от которой заныло под ложечкой. – Не надо быть эгоисткой, а иногда стоит подумать и о других. У Яны, например, сейчас проблемы с работой, она увольняется и устраивается на новую. А отсюда ездить удобнее и быстрее. Да и Марише местный садик лучше подходит, он частный и программа здесь лучшая для подготовки к школе. Тем более, в нашей квартире достаточно места для всех.

В его словах была такая чудовищная, абсурдная логика, что у меня перехватило дыхание.

– Идиот, – прошипела я, чувствуя, как слезы подступают к глазам, но я изо всех сил сдерживала их. – Какой же ты идиот, Макс! А спать твоя любовница, где будет?

Мой взгляд скользнул к Яне, которая стояла чуть поодаль, сжимая в своей изящной руке ладонь моего мужа. Она прижалась к нему, словно боялась, что он ее сейчас отпустит и прогонит прочь. В ее позе чувствовалась какая-то рабская преданность, вызывавшая отвращение.

– В постели со своим мужчиной, – спокойно, почти сладко ответила она, и ее голос прозвучал как пощечина. – Как это было последнее время.

В ушах зазвенело.

– Скатертью дорога, электричку вам наперерез. Вот только меня в свои игрища не впутывайте. Мне еще сына рожать.

Я резко развернулась и прошла в спальню, в нашу когда-то общую спальню, где пахло мной, им и еще чужими, незнакомыми духами. Дрожащими руками я достала с верхней полки шкафа дорожную сумку – ту самую, с которой когда-то приехала сюда, полная надежд.

Теперь я набивала ее вещами с той же лихорадочной поспешностью, с какой когда-то распаковывала их, обживая это пространство.

Когда я вышла обратно, Яны уже не было в холле. Снизу с кухни, доносился звон посуды – она уже чувствовала себя здесь хозяйкой. А Макс все стоял на своем посту, молчаливый и неумолимый, как страж у ворот моей тюрьмы.

И тут раздался радостный, звонкий возглас:

– Папа, папа!

По коридору бежала Мариша, маленькая девочка с золотыми кудрями и огромными синими глазами – чистый ангел. Она бежала, распахнув объятия, и Макс, увидев ее, преобразился. Суровые складки у рта разгладились, взгляд потеплел, он будто расцвел изнутри.

Он ловко подхватил ее на руки, подбросил в воздух, заставив звонко засмеяться, и потом прижал к себе, уткнувшись лицом в ее шелковистые волосы.

Сердце мое сжалось от щемящей нежности, а следом накатила такая волна обиды и горечи, что я едва устояла на ногах.

Это был не мой ребенок. Не я подарила этого ангела своему любимому человеку. Это сделала другая женщина. Четыре года назад.

В то самое время, когда мы с Максом только начинали жить вместе, когда я засыпала и просыпалась с мыслью о нем, когда мне казалось, что наша любовь способна сместить горы. А он уже тогда встречался с Яной, уже обманывал меня, уже растил в другом месте свою вторую, потаенную семью.

Опустив глаза, чтобы не видеть этой идиллической картины, я сжала ручку чемодана и потащила его к лестнице. Но Макс, не выпуская из объятий Маришу, успел перехватить его и легко спустил. Я замерла в ожидании новой схватки, нового препятствия, но его не последовало.

Борьба, похоже, закончилась. Он отпускал меня. И в этой внезапной капитуляции была своя особенная, леденящая жестокость.

А мне ли это было нужно?

Этот уход в никуда, в осеннюю ночь, с чемоданом и с ребенком под сердцем, который безмолвно делил со мной тяжесть этого предательства? Отчаянно хотелось остаться, захлопнуть дверь памяти и не знать того, что знала.

Уж лучше бы я не зашла в то злополучное кафе сегодня днем, не встретила там Янину с ее сладкой улыбкой и новым колечком на пальце. Почему я не прошла мимо? Зачем вообще вышла из дома?

Сидела бы сейчас на мягком диване в гостиной, под теплым пледом, и довязывала маленькие пинетки, мечтая о будущем.

Вот и поплатилась за свое любопытство. Ценой всего.