Я не стала говорить, что Вардан не мой муж, а просто кивнула.

Врач отодвинул шторку и подошел к моей соседке. А я еще некоторое время смотрела на Вардана, пока он не ушел. Когда у меня забрали сыночка, я окончательно уснула, довольная и счастливая.

Утром, как и обещал доктор, меня перевели из холодной, безликой послеродовой в платную палату. Она напоминала скорее номер в хорошем отеле: светлые стены, мягкий диван для гостей, телевизор и даже небольшой холодильник. Но вся эта роскошь меркла, когда ко мне принесли самое драгоценное сокровище – моего сына.

Медсестра, женщина с уставшим, но добрым лицом, наспех показала, как держать эту хрупкую, теплую связку жизни, как подмывать, как прикладывать к груди. Ее слова пролетали мимо моих ушей, затуманенных усталостью, болью и животным страхом.

– Вот так, поддерживайте головку… Грудь предлагайте, вот так… Не волнуйтесь, все получится.

И она ушла, оставив меня наедине с крошечным существом, от которого теперь зависела вся моя жизнь.

Если честно, было страшно до тошноты.

Страшно брать его на руки – казалось, мои пальцы слишком грубы, а сами руки предательски дрожат. Страшно, что он такой маленький и беззащитный. Я осторожно, как хрустальную вазу, взяла его. Он был таким легким, таким теплым, и его ровное, доверчивое дыхание щекотало мою шею. Но это спокойствие длилось недолго.

Через несколько часов я была на грани.

Невыносимый, пронзительный крик младенца, от которого закладывало уши и сжималось сердце, смешался с моей собственной, тихой истерикой. Слезы текли по лицу ручьями, капая на стерильную простыню. Грудь он брал с плачем, сразу же отпускал, краснел и снова заходился в крике.

Я пыталась укачать его, ходила по палате, бормотала бессвязные слова утешения, но ничего не помогало. Чувство полной несостоятельности, жгучего материнского провала, сдавило горло.

Руки действительно опустились.

И тут в дверь постучали.

Тихий, но уверенный стук. Прежде чем я успела ответить, дверь приоткрылась. На пороге, залитый светом из коридора, стоял Вардан. Он был в смешном полупрозрачном одноразовом халате, маске и синих бахилах, но в этой нелепой униформе он казался моим ангелом-спасителем. В одной руке он держал огромный, пышный букет белых роз, в другой – внушительный бумажный пакет, туго набитый чем-то.

– К вам можно, мамочка? – его голос прозвучал из-под маски приглушенно, но я узнала бы его из тысячи.

– Вардан, – выдохнула я дрожащим, сорванным голосом и отвернулась, пытаясь стереть предательские слезы. Но было поздно.

Он вошел, поставил букет и пакет на тумбочку и тут же подошел ко мне.

– Что случилось? Ты так рада меня видеть, что прослезилась? – в его глазах, видимых над маской, читалась не насмешка, а искренняя тревога.

– У меня ничего не получается, – залепетала я, снова чувствуя, как подступают рыдания. – Сынок плачет, грудь не берет, у меня руки опускаются. А еще у меня все болит, шов ноет… Я не знаю, что мне делать? Я плохая мать…

– Так, дорогуша, стоп-стоп-стоп, – он мягко, но твердо перебил мою паническую тираду. – Давай по порядку. Во-первых, дети плачут. Это их работа. Так они говорят. Это нормально. Во-вторых, грудь не берет – тоже не конец света. Не хочет – не надо. Не мучай ни его, ни себя. Есть же смесь. Вот она у тебя, я вижу, на пеленальном столике стоит.

Спокойно и без лишних слов он подошел к кювезу, где лежал мой сын, заливаясь слезами. Вардан уверенными движениями взял его на руки, поддерживая головку так естественно, будто делал это каждый день своей жизни.

Он сел в кресло, взял приготовленную бутылочку со смесью и ловко поднес к маленькому ротику. Крик мгновенно прекратился, сменившись довольным посапыванием. Я смотрела, завороженная, как крупные, сильные руки мужчины так нежно держат хрупкое тельце моего сына. Затем он, не спеша, поменял ему подгузник, ловко протер все складочки влажной салфеткой и так же умело, одним движением, запеленал его в мягкую пеленку, превратив в аккуратный, умиротворенный сверточек.

– Откуда ты… как у тебя так получается? – прошептала я, не в силах скрыть изумления. Мои собственные пальцы казались мне деревянными и неуклюжими по сравнению с его ловкостью.

– У меня есть дочь, если ты забыла, – он улыбнулся глазами. – Ей всего десять, но я помню, как сейчас, ее первые дни. Она только родилась, а я уже учился делать все: подмывать эту крошечную попку, правильно держать бутылочку, пеленать. Мама… моя бывшая, была вечно занята. То на работе, то за докторской диссертацией сидела. Времени на дочь у нее почти не оставалось. А у меня его было больше. Бизнес – дело такое, можно делегировать. Потом, конечно, нянек наняли, и медсестру. Но основы – это я.

Я слушала его ровный, спокойный голос и просто не могла оторвать от него взгляда. Этот мужчина, сильный, уверенный в себе бизнесмен, с такой простой нежностью говорил о пеленках и бутылочках… Это было поразительно.

Аккуратно уложив сына обратно в кювез, Вардан вышел из палаты и через минуту вернулся с дежурной медсестрой.

– Мария Петровна, пожалуйста, сделайте Варваре обезболивающий укол, как доктор прописал, – сказал он тоном, не терпящим возражений, но вежливым.

Медсестра кивнула и быстрым, профессиональным движением выполнила просьбу. Облегчение наступило почти сразу – ноющая, изматывающая боль внизу живота наконец отступила.

– А сейчас, – Вардан потер руки, словно готовясь к важному делу, – будем кушать и пить чай. Никаких голодовок. – Он достал из своего пакета красивую жестяную коробку с печеньем и пачку дорогого чая с ароматом бергамота, а затем забрал у разносчицы мой пресный больничный обед и стал раскладывать его на столике. – И больше никаких слез. Обещаешь мне?

– Я постараюсь, – слабо улыбнулась я, чувствуя, как тяжелый камень спадает с души. – Просто… я не ожидала, что окажусь совсем одна в такой момент. Что не будет никого, чтобы просто… помочь.

– А как же я? – Вардан притворно-обиженно нахмурился, разливая душистый чай по кружкам. – Я что, пустое место?

– Прости, – я рассмеялась, и этот смех прозвучал странно после недавних слез. – Я ведь по наивности думала, что рядом будет муж.

– Я не муж, – спокойно констатировал он, передавая мне кружку. – Но я могу быть другом. И помощь друга тоже чего-то да стоит. Через несколько дней тебя выпишут, я отвезу тебя на квартиру. Договорюсь, чтобы к тебе приходила хорошая медсестра, помогала с малышом. Главное – не плачь, а то молоко пропадет. У Дины, моей бывшей, оно пропало почти сразу. Она и не хотела кормить, честно говоря. Так что Алия выросла на смеси. И ничего, здоровая, умная девочка. Так что не загоняйся, если и у тебя не получится. Учитывая все стрессы, которые на тебя свалились, это более чем нормально.

– Но я боюсь, что оно пропадет, – призналась я, глядя на его спокойное лицо. – Я всем сердцем хочу кормить его сама.

– Раз хочешь – значит, будешь, – он сказал это с такой простой верой, что мне самой захотелось в это поверить.

– Спасибо тебе, Вардан, – голос мой снова дрогнул, но теперь от переполнявшей меня благодарности. – За все, что ты делаешь для меня и для сына. Я век с тобой не расплачусь.

– Перестань, Варюш, – он отмахнулся, смущенно потупив взгляд. – Это всего лишь чай да печенье. Пустяки.

– Нет, не пустяки, – я положила голову ему на плечо, ощущая твердую мышцу сквозь тонкую ткань халата. Он на мгновение замер, а затем его рука осторожно легла мне на спину, мягко и тепло. – Ты делаешь так много, что у меня сердце сжимается. Ты единственный, кто не бросил.

Я подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и потянулась, чтобы поцеловать его в щеку в порыве безмерной благодарности. Но в этот самый момент он случайно повернул голову.

И наши губы встретились.

Это было не поцелуй. Это было мимолетное, случайное прикосновение. Теплое, мягкое, длившееся меньше секунды. Но его было достаточно, чтобы по всему моему телу пробежали крошечные электрические разряды, заставив сердце бешено застучать где-то в горле. Я отпрянула, чувствуя, как заливается краской.