– Я, я, – передразнила она меня, и в ее голосе не было ни капли сочувствия, только презрительное раздражение. – Я кормила и тебя, и Лизу до года. А ты… эх… – она махнула рукой, – непутевая мать.

– Мама, перестань! – слезы снова вырвались наружу, и я вытирала их рукавом халата, чувствуя себя беспомощным, затравленным ребенком. – Что ты говоришь такое? Мне же больно!

– Мало! Мало тебе! – кивнула она с каким-то странным, почти удовлетворенным выражением лица. – Тебе Максим предлагает вернуться в семью и начать все сначала. Чего ты уперлась как ослица?

– Откуда ты знаешь? – голос сорвался. – От Лизы? – Сердце бешено заколотилось, от возмущения перехватило дыхание.

– От твоего драгоценного мужа. Он просил поговорить с тобой и наставить, так сказать, на путь истинный.

– Я не вернусь к нему! – проговорила я сквозь стиснутые зубы, пытаясь вложить в слова всю свою твердость. – После того, что он сделал со мной и нашим сыном, пусть горит в аду!

– Ты сумасшедшая, раз отказываешься, – холодно констатировала мать. – Правильно, что он хочет забрать у тебя сына. Пусть так и будет. Неадекватная девица. Заберет, женится на Лизе, и мы воспитаем ребенка сами.

Мир перевернулся. Звуки стали приглушенными, комната поплыла.

– Мама. Мама, что ты говоришь такое?! – я смотрела на нее, не веря своим ушам. Это был кошмар. Самый страшный из всех возможных. – Я не верю своим ушам!

– А ты поверь. Если не согласишься вернуться к мужу, все так и будет.

В тот миг во мне что-то щелкнуло. Острая, режущая боль в животе, жар в висках – и вдруг наступила абсолютная, кристальная ясность. Страх отступил, уступив место холодной, стальной решимости.

– Уходи, – прошипела я сквозь зубы, и голос стал низким, чужим.

– Что ты сказала? – мать изумленно подняла брови.

– Убирайся, – повторила я уже громче и, сделав шаг вперед, схватила ее за локоть. Ее рука была твердой и костлявой. Я повела ее к двери, не обращая внимания на ее попытки вырваться. – Я больше не хочу видеть ни тебя, ни Лизы. С этого дня у меня нет матери, ни младшей сестры.

– Поганка неблагодарная! – выкрикнула она, пытаясь вырваться, но моя хватка, подпитанная адреналином ярости и отчаяния, была железной.

– Уходи! – рявкнула я ей прямо в лицо и с силой захлопнула тяжелую дверь, щелкнув замком. Я прислонилась к прохладной деревянной поверхности, вся дрожа, и прошептала в тишину прихожей: – Ты мне больше не мать.

За дверью еще секунду стояла гробовая тишина, а затем послышались удаляющиеся, гневные шаги. Я осталась одна. Совершенно одна. Но впервые за долгие месяцы – по-настоящему сильная.

Несколько дней спустя в квартире царила непривычная тишина, нарушаемая лишь размеренным дыханием уснувшего в своей кроватке Артема.

За окном медленно гасли краски короткого зимнего дня, и комната тонула в уютных сумерках.

Я полулежала на диване, прижавшись к твердой, надежной груди Вардана, и вдыхала его аромат – смесь дорогой туалетной воды, свежего морозного воздуха и чего-то неуловимо мужского, родного.

Этот запах был машиной времени, мгновенно переносившей меня на десять лет назад, в ту самую беспечную юность, где существовали только первая любовь, пьянящее ощущение свободы и вечное, беззаботное лето.

– У меня больше никого не осталось, – прошептала я в складку его рубашки, и слова прозвучали так тихо, что их едва ли можно было расслышать. Но он услышал.

Его рука, лежавшая на моем плече, слегка сжала его.

– Это не так, Варь. У тебя есть я и твой сын. А еще Алия, – голос его был спокойным и успокаивающим. – Она сказала, что ты ей очень понравилась и она с удовольствием к тебе еще раз придет, чтобы повозиться с твоим сыном.

– Правда? – я приподняла голову, стараясь в полумраке разглядеть выражение его глаз. В них не было ни капли лжи, только теплое, открытое участие. Камень на душе слегка сдвинулся с места. – Мне тоже очень понравилась твоя дочка. Она невероятно мила и очаровательна.

– Она хитрюшка, но да… очаровательная хитрюшка, – он рассмеялся, и от его смеха по моей спине пробежали приятные мурашки. – И я ее безумно люблю.

– Я тоже своего сына очень люблю и ни за что не отдам его Яхонтову, – голос мой окреп, в нем зазвучали стальные нотки. Я говорила это не только ему, но и самой себе, заново укрепляясь в этой решимости. – Я очень надеюсь на твою бывшую жену.

– Дина справится, даже не сомневайся, – Вардан говорил с непоколебимой уверенностью. – Она профессионал в своей области, и если уж взялась за твое дело, то обязательно доведет его до конца. Максим не знает, с кем связался.

Его слова были бальзамом на душу, но старая, незаживающая рана все равно ныла и кровоточила.

– После того как ко мне приходила моя мать, я до сих пор не могу прийти в себя, – тихо начала я, снова и снова возвращаясь к тому мучительному разговору. – Я потом звонила отцу, а он даже трубку не брал. А потом прислал смс.

Я почувствовала, как тело Вардана напряглось.

– И что там было?

– Просил не звонить пока, потому что мать ругается, а еще ей стало плохо с сердцем. И ей вызывали скорую, – я выдохнула, и этот выдох был полон чувства вины, тяжелой и липкой, как смола. – Как подумаю, что это все из-за меня, дурно становится.

– Не бери в голову, – его рука принялась нежно гладить мою спину, будто пытаясь сгладить, размять засевшую там боль. – Ты тут совершенно ни при чём. Твоя мать не должна была говорить подобное. Ты недавно родила, у тебя еще швы не зажили, а она говорит такое. Если честно, врагу не пожелаешь такое услышать от собственной матери. Просто забудь и не вспоминай.

– Я пытаюсь, но у меня не получается, – я закрыла глаза, и снова перед ними встало холодное, надменное лицо матери. – Ее слова въелись в сердце по самую рукоятку. И теперь там незаживающая рана.

– Не знаю, чем тебе помочь, Варюша. Но я верю, что время лечит. И ещё я знаю, что многим плохим людям, которые причинили боль, возвращается то, что они сделали для других.

Его философия была простой и чистой, как родниковая вода. Я вспомнила строчку из недавно прочитанной книги.

– Нет плохих и хороших людей, есть неверно выбранная дистанция, – процитировала я.

– Хорошо сказано, – Вардан мягко улыбнулся, его губы коснулись моих в легком, нежном поцелуе, который пах утешением и обещанием. – А теперь пойдем, я уложу тебя в постельку. Тебе нужен отдых.

– А ты не останешься? – спросила я, и в голосе моем прозвучала такая незащищенность, что мне самой стало неловко.

– Ты хочешь, чтобы я тебя покачал? – он приподнял бровь, и в его глазах заплясали озорные искорки.

– Я просто хочу, чтобы ты не уходил, – жалобно, по-детски посмотрела я на него, на этого мужчину, в которого влюблялась заново с каждым его приходом, с каждым взглядом.

Он вздохнул, но кивнул.

– Хорошо. Будь по-твоему. Только чур не приставать, – он поднял указательный палец, делая строгое лицо. – У тебя еще не зажил шов, а еще ты замужем. А я с замужними дамами не сплю.

– Обещаю не приставать, – С шутливой серьезностью пообещала я. – Буду лежать рядом, свернувшись калачиком, и жаловаться тебе на свою судьбу.

– Не надо жаловаться, – он помог мне подняться с дивана и, обняв за плечи, повел в спальню. – Лучше расскажи мне какой-нибудь случай из нашей с тобой молодости. Что-нибудь эдакое, с огоньком. Типа того случая с сараем и поцелуем на свадьбе.

Я фыркнула, и по щекам разлился румянец стыда.

– Не вспоминай об этом. Мне ужасно стыдно за тот случай, и если была бы возможность стереть эти воспоминания, я бы сделала это не задумываясь.

– Ты что! – возмутился Вардан, отстранив меня и глядя прямо в глаза с комическим ужасом. – Тот случай уникальный, и я ни за что не дам стереть его из своей памяти. Хотя помню его с трудом. Какие-то бесконечные обрывки. Сено, пыль, ты в каком-то синем платье…

– Дина, если что, снова тебе о нем напомнит. Ты только попроси, – проворчала я, пробираясь к кровати.