– Ну так что, есть еще какой-нибудь забавный случай из твоей практики по обольщению меня? – не унимался он, укладывая меня под одеяло и присаживаясь на край кровати.

В темноте я улыбнулась. Один такой случай был.

– Есть один. Помнишь лесное озеро?

Он нахмурился, вглядываясь в прошлое.

– Хм… ну что-то припоминаю. Кажется, оно было довольно далеко от края леса и самой деревни. И вода в нем была просто ледяная.

– Да, – прошептала я, и перед глазами поплыли картинки того дня: густой хвойный воздух, пробивающиеся сквозь кроны сосен солнечные зайчики и зеркальная гладь темной воды. – Очень холодная. И мы с тобой там купались. Вдвоем. Голые.

Тишина в комнате стала густой и значимой.

Я чувствовала, как Вардан замер, и его дыхание на секунду прервалось. Воспоминание, как дикий цветок, вдруг распустилось в сумерках комнаты, наполнив ее ароматом хвои, вкусом свободы и жаром давно забытого, запретного стыда.

Голос Янины в трубке звучал странно — безжизненно, лишенный эмоций. Так бывает, когда случается что-то ужасное и на панику уже не хватает сил.

– Варвара, нам нужно встретиться. Поговорить. Только без скандалов, пожалуйста.

Я молча смотрела на спящего Тёму, на его подрагивающие во сне ресницы. Этот малыш был единственным, что держало меня на плаву все эти недели.

Встречаться с Яниной…

Женщиной, которая годами была моей лучшей подругой, а потом оказалась любовницей моего мужа. Матерью его ребенка. Мысль об этом до сих пор вызывала в горле ком тошноты.

– Хорошо, – наконец выдавила я. – Завтра. Кафе на Сретенке»

Положив трубку, я долго сидела, уставившись в одну точку.

Зачем? Чтобы снова бросить друг другу в лицо обвинения? Чтобы выплакать свои порции горя и разойтись? Я не ждала от этой встречи ничего хорошего.

На следующее утро, оставив Тёму с Дашей, я с тяжелым сердцем шла на встречу. Кафе было полупустым, и Янина сидела у окна, за тем самым столиком, где мы когда-то болтали о пустяках, строили планы и смеялись до слез. Теперь между нами лежала пропасть, заполненная ложью и предательством одного человека.

Она подняла на меня взгляд, и я едва сдержала слезы. За месяц она постарела на десять лет. Исчезла та ухоженная, сияющая женщина, которую я знала. Передо мной сидела бледная тень с синяками под глазами и тонкими, нервно поджатыми губами. Ее пальцы беспокойно теребили край бумажной салфетки, сворачивая его в тугой рулончик.

– Спасибо, что пришла, – прошептала она.

Я кивнула, опускаясь на стул.

– Ты сказала, без скандалов. Я пришла.

Мы замолчали.

Звук кофейной машины и приглушенные голоса за соседним столиком казались оглушительными в этой тягостной паузе.

– Он подал на меня в суд, Варя, – вдруг выдохнула она, и ее голос, наконец, сорвался, выдав ту боль, которую она так старательно скрывала. – Он… он требует лишить меня родительских прав. Запрещает видеться с Маришей. Говорит, что я – невменяемая и опасна для собственного ребенка.

Мое сердце упало и замерло.

Такой поворот я не предполагала.

– На каком основании? – спросила я, и сама услышала, как мой голос стал жестче.

– Справка, – она с ненавистью выплюнула это слово. – Моя старая справка от психотерапевта. После родов… у меня была жуткая депрессия. Я не могла справиться, плакала днями… Он тогда был так внимателен, так заботился, уговорил сходить к специалисту. А теперь… теперь эта справка – его главный козырь. Доказательство моей «нестабильности».

Во рту у меня стало горько и сухо.

Я сжала ладони так, что ногти впились в кожу. До тошноты узнаваемая тактика. Удар в самое больное. В самое незащищенное.

– У меня то же самое, – тихо сказала я, глядя на ее дрожащие руки. – Только его «доказательства» против меня – это мой брошенный о стену телефон и показания моей же матери о моей «неадекватности». Он собирает все, любую мелочь, чтобы потом использовать против нас».

Наши взгляды встретились, и впервые за все время я не увидела в ее глазах ни злобы, ни высокомерия, ни того враждебного любопытства, что было при нашей последней встрече в кафе.

Я увидела отражение собственного страха, собственного отчаяния и тупой, животной боли. Мы были по разные стороны баррикады, но враг у нас был один. И он играл с нами в одну и ту же грязную игру.

– Он знает, Варя, – прошептала Янина, и в ее голосе зазвучали слезы. – Он прекрасно знает, что для нас нет и не может быть ничего важнее наших детей. И он использует это. Он хочет, чтобы мы ползали у его ног и умоляли. Он наслаждается этим. Он ломает нас обеих, чтобы доказать себе, что он – король. Бог.

Я медленно кивнула. В голове пронеслись слова Дины:

– В одиночку против его денег, связей и полного отсутствия совести вам будет тяжело. Он будет давить, пока вы не сломаетесь».

– Дина, мой адвокат, говорит, что в одиночку против его ресурсов и наглости нам не выстоять, – сказала я, тщательно подбирая слова. – Но если мы… если мы объединимся… У тебя есть что-то, Яна? Что-то, кроме обид и упреков? Любые свидетельства. Фотографии, переписки, записи разговоров. Все, что может показать судье его настоящий моральный облик. Не изменника, а… манипулятора. Тирана.

Янина опустила глаза.

Она снова начала нервно теребить салфетку. Затем резко вытащила из сумки телефон.

– У меня есть кое-что, – она говорила быстро, словно боялась передумать. – После того как я застала его с твоей… с Лизой, я… я не спала несколько ночей. Я боялась оставаться одна в той квартире, но и уйти не могла – Мариша… И я… я установила диктофон в гостиной. В цветочном горшке. Я не знаю, зачем. Мне было просто… невыносимо больно. Я думала, я хочу услышать, как он оправдывается, как лжет… А услышала нечто большее».

Ее пальцы дрожали, когда она искала нужную запись. Наконец, она нажала «play» и сунула телефон мне в руки.

Сначала послышался лишь фоновый шум – телевизор, звон посуды. Потом – его голос. Голос Макса, который я знала наизусть. Хриплый, спокойный, полный абсолютного, непоколебимого самодовольства.

– Лиза, успокойся, хватит реветь. Янина – дура, она все стерпит ради Маришки. Она уже прощала и не такое. А Варвара… твоя сестра – вообще никто. Без денег, без поддержки семьи. Она скоро сама приползет назад, на коленях. Они обе на крючке, деточка. Дети – это лучший способ удержать женщину. Они будут ползать у моих ног и целовать пальцы, лишь бы быть рядом со своими детьми. Это закон природы.

Меня затрясло.

Волна тошноты подкатила к горлу, и я сглотнула, закусив губу до боли. Это была не просто измена. Не просто ложь. Это была холодная, выверенная, циничная стратегия уничтожения. Он не любил ни одну из нас. Он использовал нас, как пешки в своей больной игре по самоутверждению.

Я подняла на Янину взгляд.

В ее глазах стояли слезы, но теперь в них читалась не только боль, но и ярость. Такая же, что клокотала сейчас во мне.

Я выключила запись и медленно, четко положила телефон на стол между нами.

– Давай уничтожим этого монстра, – прошептала я, и в моем голосе не было метафоры. Была лишь холодная стальная решимость.

И Янина впервые за долгие-долгие годы улыбнулась – не слабой, жалкой улыбкой, а оскалом, полным той же ярости и надежды.

–Да, – просто сказала она. – Давай».

Звонок в дверь прозвучал так настойчиво и резко, что я вздрогнула, едва не уронив чашку. Сердце привычно екнуло – нелепая надежда, что это Вардан, смешалась с тревожным предчувствием, что это Макс. Я бросила взгляд на видеодомофон. На экране, залитая потоками ночного дождя, стояла… моя любимая сестрица Лиза.

Похудевшая, с одним маленьким рюкзачком, прижатым к груди, как единственным спасением. Я шумно задышала и медленно посмотрела на комнату, в которой спал мой сынок. И только потом открыла входную дверь, оставив цепочку.