– Только когда ищу подарки для отца, – улыбнулась я, пытаясь вернуть себе хоть каплю самообладания и сжимая в мокрых ладошках шершавую обложку книги.

– Практично, – он кивнул, и в уголках его глаз наметились едва заметные лучики. – А позволите ли вы себе непрактичное? Ужин, например. Сегодня.

Это было не предложение. Это была мягко сформулированная команда, облеченная в форму приглашения. В его тоне не было ни тени сомнения, что я соглашусь. И это, черт возьми, сработало.

Мысленно я тут же сравнила его с Варданом.

Вардан в подобной ситуации нервно бы потер затылок, придумал бы какую-нибудь дурацкую шутку про «девочек, которые любят пыльные книги» и, краснея, пробормотал бы: «Ну, если хочешь, может, куда-нибудь сходим? Как друзья?» Максим же не оставлял пространства для сомнений. Он брал то, что хотел. И в тот момент он хотел меня.

– Сегодня? – переспросила я, больше для приличия, чувствуя, как горит лицо.

– Жизнь слишком коротка, чтобы откладывать интересные знакомства, – парировал он. Его взгляд был тяжелым и притягательным, как гравитация. В нем читался не просто интерес, а собственнический азарт, вызов.

Он уже видел меня своей.

И это не было неприятно. Это было пьяняще. И мне, черт побери, это нравилось. Нравилась эта стремительность, эта почти грубая определенность.

Вардан был как теплое летнее солнце – ласковое, предсказуемое, безопасное.

Максим был как гроза – непредсказуемый, мощный, заряжающий воздух электричеством, от которого перехватывало дыхание и хотелось бежать под дождь, подняв лицо к небу.

– Хорошо, – согласилась я, и мое сердце забилось чаще не от страха, а от предвкушения чего-то нового, опасного и безумно притягательного.

– Отлично, – он достал из внутреннего кармана пальто тонкий, черный смартфон. Его движения были выверенными и экономными, без единого лишнего жеста. – Назовите ваш номер. Я заеду за вами в восемь.

Я продиктовала цифры, голос чуть дрожал.

Он не стал перезванивать, чтобы я сохранила его номер. Он просто кивнул, как будто все было решено раз и навсегда, и его память не нуждалась в таких подстраховках.

– До встречи… Варвара, – он повернулся и ушел, его пальто развевалось за ним, как плащ. Он не оглянулся.

Я стояла среди стеллажей с древними книгами, сжимая в руках «Северные элегии», и понимала, что только что моя жизнь разделилась на «до» и «после».

До Максима. И после.

В ушах еще звенел его бархатный голос, а на пальцах будто бы оставалось тепло его мимолетного прикосновения.

Тогда, в том старом магазине, его властность, его уверенность, эта безжалостная целеустремленность казались проявлением силы. Признаком настоящего мужчины, который знает, чего хочет, и берет это, не размениваясь на сомнения.

Контраст с простым и добрым Варданом был разительным и, увы, в тот момент – целиком и полностью в пользу Максима.

Как же слепа бывает юность, принимая токсичный контроль за прочность, а патологическую ревность – за пылкость любви.

Я тогда еще не знала, что за бархатным голосом и ухоженными руками скрывается душа кобеля, видящего в женщинах не спутниц, а трофеи.

И что его романтичная фраза «жизнь слишком коротка, чтобы откладывать» на деле означала лишь одно: «я слишком жаден, чтобы ждать».

Тот вечер он начал с того, что опоздал ровно на семь минут. Не извинился, просто произнес, открывая дверь своей черной, блестящей машины:

– Невыносимые пробки. В этом городе невозможно построить нормальную развязку. Его тон не оставлял сомнений – виноват был город, а не он.

И почему-то это не вызвало раздражения, а лишь подчеркнуло его статус – человек, чье время дороже, чем у других.

Максим привез меня не в шумный ресторан, а в тихое, уединенное место на берегу реки – стеклянный ресторанчик, словно парящий над водой. Свечи в хрустальных подсвечниках, безупречная сервировка, тихая живая музыка – скрипка и рояль. Он выбрал столик у самого стекла, откуда открывался гипнотизирующий вид на огни города, отражавшиеся в черной воде.

– Я подумал, что после «Северных элегий» шумное место будет неуместно, – сказал он, его пальцы едва коснулись моей спины, когда он отодвигал стул. Легкое прикосновение, а по коже пробежали мурашки, и в низу живота заныло сладкой, тревожной тяжестью.

Он не спрашивал, что я хочу заказать. Бегло просмотрел меню и сделал заказ сам, его низкий голос, отдававший приказы официанту, заставлял меня непроизвольно сжимать бедра под столом.

Вино он тоже выбрал сам.

– Я думаю, нам понравится это бургундское, оно нежное, с нотками вишни. Его взгляд, темный и пронзительный, говорил: «Я знаю лучше».

И я верила. Верила так сильно, что готова была пить что угодно, лишь бы он продолжал смотреть на меня так – будто я редкая, драгоценная вещь, которую он только что приобрел.

Он говорил – о путешествиях, об искусстве, о книгах, и его рассказы были полны таких деталей и такой страсти, что я слушала, завороженная, забыв обо всем на свете. Он был блестящим собеседником. Макс задавал вопросы, внимательно слушал, и его темные глаза, казалось, видели меня насквозь, читали каждую мою потаенную мысль, каждую тайную дрожь.

– Вы сегодня еще прекраснее, чем среди книжных полок, Варвара, – сказал он, и его взгляд, тяжелый и медленный, скользнул от моих глаз к губам, а затем опустился ниже, к вырезу платья, заставив кровь прилить к коже и остро, почти больно, захотеться его прикосновений. – В вас есть какая-то… внутренняя тишина. Редкое качество. В ней хочется утонуть.

От этих слов перехватило дыхание.

Вардан говорил бы: «Классно выглядишь!» И я бы улыбнулась. Максим же словно касался самого нерва, той самой сокровенной струны, о которой я и сама не подозревала.

После ужина мы вышли на набережную. Ночной воздух был прохладен, и он, не спрашивая, накинул мне на плечи свой пиджак, пахнущий все тем же сандалом, дорогим табаком и его кожей – пьянящей, мужской, доминирующей.

– Холодно? – спросил он, и его рука легла на мою спину, ведя меня вдоль воды. Его ладонь была большой и теплой, она жгла меня сквозь тонкую ткань платья, и каждый мой шаг отдавался низким, томным пульсом где-то глубоко внутри.

– Немного, – соврала я, потому что от его прикосновения горело все тело, и единственный холод, который я чувствовала, был от предвкушения того, что его руки коснутся других, еще не тронутых мест.

Мы остановились у перил, глядя на отражение луны в воде. Музыка из ресторана доносилась сюда приглушенным, романтичным эхом. Он повернулся ко мне, заслонив собой весь мир.

– Я рад, что вы согласились прийти, – произнес он тихо. Его лицо было так близко, что я видела каждую ресницу, каждую морщинку у глаз, и чувствовала его теплое дыхание на своих губах. Оно пахло дорогим красным вином и мятой. – Большинство девушек пугает такая… стремительность.

– Меня тоже… немного, – прошептала я, и мой голос прозвучал хрипло и непривычно. Я тонула в его взгляде, в этой темноте, полной обещаний и какой-то первобытной опасности.

– Я это вижу, – он улыбнулся, и это был уже не намек на улыбку, а настоящая, хищная, победоносная улыбка, от которой по спине пробежал холодок восторга и страха. Его рука скользнула с моей спины на талию, притягивая меня так близко, что я ощутила каждый мускул его тела, каждую линию. – И мне это безумно нравится.

Он не спрашивал разрешения.

Он не говорил «можно я тебя поцелую?». Он просто медленно, давая мне время отстраниться, наклонился. Его дыхание смешалось с моим. Я закрыла глаза, и мир сузился до звука его дыхания, до запаха его кожи, до бешеного стука собственного сердца.

Его губы коснулись моих.

Сначала мягко, почти несмело, пробуя. Легкое, исследующее прикосновение, от которого ноги подкосились. Потом увереннее, настойчивее. Его губы были удивительно мягкими, но в них чувствовалась стальная воля. Это был не просто поцелуй. В нем была вся та гроза, что я почувствовала при первой встрече – мощная, захватывающая, сметающая все на своем пути.