– Я знаю, – он грустно вздохнул и тяжело опустился на один из барных стульев. Стул жалобно скрипнул под его весом. – Но я надеялся… я всегда надеялся, что однажды ты все же передумаешь.

В его словах прозвучала такая давнишняя, заезженная пластинка, что меня вдруг осенило. Я медленно закрыла дверцу холодильника и обернулась к нему, скрестив руки на груди.

– И поэтому ты подговорил свою сестру сдружиться со мной? Чтобы она действовала дальше, была твоим «агентом влияния»? Да?

– Варя, откуда? Откуда эти бредовые мысли? – возмутился он, но через секунду его лицо расплылось в виноватой, плутовской улыбке. Он икнул, и от него пахнуло пивом. – Ну… хорошо. Это правда. Янина должна была мытьем или катаньем, исподволь, воздействовать на тебя, чтобы ты в итоге… ну, ты поняла. Стала моей девушкой.

– Я раскусила ваш план, как только узнала, что она твоя сестра, – хмыкнула я, чувствуя горькое удовлетворение. Я подошла к столу, раскрыла картонную коробку с пиццей, и аромат расплавленного сыра, ветчины и свежего тела ударил в нос. Но аппетит куда-то испарился. – В любом случае, у нас бы ничего не вышло.

– Почему? – его голос прозвучал наигранно-равнодушно, но взгляд выдавал напряжение.

– Потому что уже тогда, – сказала я, отламывая кусочек горячей пиццы и глядя на тянущиеся нити сыра, – я встретила своего будущего мужа. И практически сразу же в него влюбилась. Без памяти.

– Макса Яхонтова, – прошипел Илья, и его добродушное лицо в одно мгновение исказилось ненавистью. Глаза потемнели, стали чернее грозовой тучи. – Ну да, ну да. Короля всех бабников. Вот только, насколько я знаю, Янка в то же самое время в него тоже влюбилась. И как вы делили одного мужика на двоих – уму непостижимо.

– Мы и не делили, – резко ответила я, нахмурив брови. От его тона внутри все сжалось. – Макс был моим. С самого начала. И только недавно я узнала, что…

– …что Янка с Максом были женаты, – цинично, с какой-то злобной радостью закончил за мной Илья.

В ушах зазвенело. Комната поплыла.

– Чего? – вырвалось у меня хриплым, не своим голосом. Кусок пиццы, который я только что отломила, выскользнул из пальцев и с глухим шлепком упал обратно в коробку, оставив жирное пятно на картоне. – Что ты сейчас сказал?

– В смысле? – Илья с искренним, пьяным недоумением уставился на меня. – Ты что, правда, не знала? Они по пьяни переспали в общаге, а утром, недолго думая, подали заявление в ЗАГС. Их поженили сразу же, в тот же день. Янка потом взахлеб рассказывала, как Макс придумал дурацкую историю, будто он типа при смерти и им надо срочно пожениться. Даже какую-то липовую справку из больницы принес. Умора, да и только. Вот что значит, когда очень хочется.

– Не может быть… – это был даже не шепот, а предсмертный хрип. Ноги подкосились, и я медленно, как в замедленной съемке, опустилась на ближайший стул. Деревянная поверхность была холодной, и этот холод пронзил меня насквозь. – Но когда? Когда это было? Год, месяц, число? Илья! Говори же, черт тебя дери!

– Да не помню я! – отмахнулся он, наливая себе в стакан воду. Руки у него тряслись. – Давно это было. На втором курсе, кажется.

– Я… я встречалась с Максом в это время? – голос мой дрожал. – Встречалась, Илья? Отвечай!

– Кажется, да, – он пожал плечами, избегая моего взгляда. – Вроде он встречался с вами обеими параллельно. Но вот женился-то на Янке. Факт.

Мир перевернулся. Почва ушла из-под ног, и я летела в бездну.

– Значит… значит, я встречалась с женатым мужчиной и не знала об этом? – я говорила, словно сквозь вату, сама не веря своим словам. – Встречалась, спала с ним, строила планы… и была счастлива. А он в это время был официально женат на другой? Так, что ли, получается?

– Я знаю одно, что их брак был недолгим, – Илья сделал большой глоток воды. – Год где-то, может, меньше. Потом они развелись и разбежались.

– А следом… следом Макс Яхонтов женился на мне? – я опустила голову на сложенные на столе руки. В висках стучало, в глазах потемнело. Из груди вырвался тихий, бессильный стон. – Поверить не могу… Не могу поверить, что мой муж… тот, кого я считала любовью всей жизни… мог так подло, так низко поступить…

– Янка тоже сильно переживала, – с непроницаемым видом продолжал Илья, добивая меня. – Она часто плакалась мне в жилетку, говорила, что любила Яхонтова до безумия и не хотела с ним разводиться. А он… он взял и бросил ее. Ради тебя. Бросил беременную жену.

– Почему я ничего не знала? – ошарашенно покачала я головой, чувствуя, как на глаза наворачиваются новые, горькие слезы. – Мы же с Яной дружили! Делились секретами, ходили по магазинам, болтали ночами! Но я понятия не имела… ни об их отношениях с Максом, ни о свадьбе, ни о… беременности.

– Она взяла академ и уехала в наш родной город, к родителям, – бесстрастно констатировал он. – Там выносила Маришку и родила. Потом уже доучилась.

– Это похоже на какой-то бред! – не выдержала я. Гнев, горячий и слепой, вскипел во мне, сметая отчаяние. Я резко поднялась со стула, и он с грохотом отъехал назад. – Какой же он козел! А?! Какой же мудак беспринципный! Получается, он обманывал и меня, и Яну. Крутил шашни с обеими, женился на обеих и сделал нам обеим детей! Бык-осеменитель, чертов! Кобель безродный.

– А я всегда вам обеим говорил, что он мудак! – внезапно крикнул Илья, тоже вскакивая. – Только вы ведь меня не слушали. Ни ты, ни Янка. Словно шоры были на ваших глазах, розовые и красивые. Вы видели только вашего несравненного Максима Яхонтова, а других мужиков вообще не замечали. Так вам и надо! – выпалил он с пьяной, злобной откровенностью.

С этими словами он допил воду, поставил стакан со стуком и направился к выходу. Его фигура в дверном проеме казалась вдруг чужой и неприятной. Но на пороге он обернулся. Его взгляд, мутный от выпитого, упал на меня, и в нем читалась странная смесь обиды, злорадства и давней, невысказанной боли.

– А ведь я любил тебя, Шуйская, – произнес он тихо, и имя мое в его устах прозвучало как оскорбление. – И после той ночи… я всерьез собирался сделать тебе предложение.

В голове была каша из шока, гнева и боли. Я не понимала.

– Какое предложение? – растерянно переспросила я.

Он усмехнулся, коротко и язвительно.

– Руки и сердца, дура! – бросил он в пространство и, развернувшись, вышел за дверь, громко хлопнув ею за собой.

Утро началось не с пробуждения, а с медленного всплытия из пучины тяжелого, беспокойного сна. Первым, что я ощутила, была странная, давящая пустота в груди, словно кто-то выскоблил оттуда все тепло и надежду. А потом накатила волна физической ломоты – спина ныла, шея затекла, все мышцы протестовали против непривычной жесткости матраса и полного отсутствия опоры.

Я потянулась рукой на свое привычное место, туда, где должна была лежать моя спасительница – большая, мягкая, обнимающая тело подушка-подкова для беременных. Но ее не было.

Ее купил Макс, когда мои ночные метания и поиски удобной позы стали мешать нам обоим. Сначала мы спали, тесно прижавшись друг к другу, потом – каждый на своем краю огромной кровати, а затем он и вовсе перебрался в гостиную, с шуткой о том, что «этот монстр» оставляет ему слишком мало места. Казалось бы, мелочь.

Но теперь, в холодном свете утра, эта мелочь обретала зловещий смысл. Могла ли эта подушка, этот символ моей беременности, стать последней каплей? Той самой трещиной, через которую в нашу жизнь окончательно вползла Яна с ее дочерью? До этого мы как-то существовали в хрупком равновесии, и его вторая семья оставалась где-то там, за гранью.

Эти мысли, как ядовитые змеи, обвились вокруг сердца, и снова, предательски, захотелось плакать. Плакать от жалости к себе, к своему нерожденному сыну, к тому призраку счастья, в которое я так свято верила. Но слезы уже высохли. Осталась лишь горькая, сухая решимость. Я сбросила с себя одеяло и пошла в ванную, чтобы под струями прохладной воды смыть с себя остатки сна и слабости.