В камере для задержанных, воняющей дезинфекцией и страхом, до меня наконец стало доходить. Я не просто проиграл битву. Я проиграл все. Репутацию. Свободу. Остатки контроля. Их было трое. Нет, четверо. Варвара, Вардан, Янина… и та, которую я считал слабой и глупой – Лиза. Моя бывшая любовница, оказавшаяся неожиданным мстителем. Они не сражались поодиночке. Они стали щитом друг для друга.

И мой сын… Артем… он оставался там, с ними. Он будет расти, зная, что его отец – преступник. Которого он будет навещать в колонии. Или… не будет. Я бы не стал.

Стеклянная стена моего мира, казавшаяся незыблемой, в суде дала трещину. Теперь она разлетелась на осколки, раня меня. Я сидел, глядя на грязную стену, и вдруг впервые за долгие годы не увидел перед собой врагов, которых нужно было сломить. Передо мной была только пустота. Та самая, детская, всепоглощающая пустота «никчемности», от которой я всю жизнь бежал, выстраивая свою империю из чужих жизней.

Но оказалось, что я бежал по кругу, в самую пропасть.

Спустя один год

Белый зал загса пах не ладаном, а воском от новых свечей и свежей краской. Но свет, падающий из высокого стрельчатого окна, был тем же самым жидким золотом. Он лежал теплым квадратом на блестящем паркете и на простом, струящемся шелке моего платья цвета утреннего неба. Не фата, не кортеж, а мы двое, держась за руки так крепко, будто друг без друга не удержимся на земле.

Я смотрела на Вардана, и мир сузился до его лица. До знакомых морщинок у глаз, которые сейчас светились не от напряжения, а от счастья. До его рук, крепко державших мои, – на левой уже было простое обручальное кольцо, которое мы купили на днях, выбрав самое тонкое и изящное.

— Объявляю вас мужем и женой, – голос молодого, улыбчивого сотрудника загса прозвучал торжественно, но по-домашнему тепло.

— Ура! – не выдержала Алия, подпрыгнув на месте рядом с невозмутимой Диной. – Теперь точно будет сестренка! Я обещаю с ней дружить!

Сдержанный, радостный смех прокатился по нашим немногочисленным, но самым дорогим гостям.

Дина положила руку на плечо дочери, и уголки ее губ дрогнули в той самой редкой, почти неуловимой улыбке.

Даша, моя няня, ставшая другом, уже вытирала платочком уголки глаз, пытаясь сдержать нахлынувшие чувства.

Мой взгляд скользнул дальше.

Янина стояла рядом, положив руку на плечо своей Мариши. Девочка старалась казаться очень взрослой в нарядном платьице. А на лице подруги не было ни капли прошлой горечи – только спокойная, светлая усталость и тихая радость за меня. Мы встретились взглядами и одновременно улыбнулись. Все было сказано без слов. Мы вытащили друг друга из трясины и теперь стояли на твердой земле.

И Лиза.

Она стояла чуть в стороне, словно не решаясь присоединиться к остальным. На ее руках мирно дремал Марк — румяный рыжий мальчишка, как все говорили, вылитый я в детстве.

В ее глазах я больше не видела ни вызова, ни зависти. Видела ту же усталость, огромную ответственность и что-то новое – осторожную надежду. Я тихо подмигнула ей. Она ответила легкой, едва заметной улыбкой.

Наше перемирие с сестрой ткалось из тихих вечеров, помощи с детьми, из молчаливого «спасибо», сказанного глазами. Оно было новым и хрупким, но оно пустило корни. Она была здесь, и этого было достаточно.

Недавно за чаем, она сказала, глядя в окно на струи дождя:

– Я поступила в колледж… сама. На дизайнера. Всегда хотела заниматься чем-то подобным.

– Это замечательно, – улыбнулась я тогда ей. – Ты обязательно добьешься успеха.

Сестра кивнула и продолжила.

– Макс из колонии прислал официальный отказ от родительских прав.

– А ты? - осторожно спросила и посмотрела на сестру.

– Я… если честно, вздохнула с облегчением, - расцвела Лиза, - не нужен нам такой отец. Сама воспитаю Маркушу.

– А мы поможем, - закончила я, сжав ее тонкие пальцы.

Мы сидели молча, слушая, как наши дети играли в соседней комнате. Мы обе знали, какую цену заплатили за эту тихую, простую возможность – просто мечтать о будущем.

Мама на свадьбу не пришла.

Утром курьер принес корзину. Не просто букет, а целую композицию из белых роз и нежного эвкалипта, составленную с безошибочным, изысканным вкусом. Среди цветов лежал простой белый конверт.

В нем – одна-единственная, потрепанная по краям фотография. На ней я, лет пяти с растрепанными рыжими вихрами, сижу на коленях у молодой, смеющейся женщины, которая крепко обнимает меня. На обороте детскими печатными буквами:

«Я и мама. Люблю».

Ни записок, ни просьб. Доказательство того, что когда-то, в другом измерении, мы были счастливы. Я прижала фотографию к губам, а затем бережно спрятала в сумочку. Дверь в наше общее прошлое не распахнулась настежь. Но в ней появилась тонкая щель, и сквозь нее теперь тянуло не холодом отчуждения, а тихим ветерком сожаления.

Отец пришел один. Он казался выше и как будто прозрачнее. Подошел прямо перед началом, пахнущий привычным одеколоном и одиночеством.

— Доченька, – только и выдохнул он, и его сухие губы коснулись моего лба. В его усталых глазах отразилось все: и гордость за женщину, в которую я превратилась, и вечная, невысказанная боль за все, что он не сумел исправить. Он был нашим молчаливым, хрупким мостиком. И его присутствие в этот день значило для меня больше, чем самые красивые слова.

***

Подарок ждал меня через неделю после той самой поездки на море, где мы с Варданом пять дней просто слушали шум волн и учились быть просто счастливыми.

— Закрой глаза, – сказал он, останавливая машину в тихом, уютном дворике с новыми домами цвета теплого песка.

— Я же все равно ничего не увижу, даже если открою, – рассмеялась я, но послушно зажмурилась. Муж вывел меня из машины, бережно поддерживая под локоть. Под ногами приятно похрустывал свежий гравий. Пахло весенней землей, сиренью и… чем-то еще, сладким и неуловимым.

— Можно смотреть.

Я открыла глаза.

Передо мной был не просто новый дом. Это был наш дом. Низкий, уютный, из светлого кирпича, с панорамными окнами и террасой, на которой уже стояли плетеные кресла. А на первом этаже… была витрина. Широкая, чистая, залитая светом.

А за стеклом...

— Ключ, – Вардан положил мне в ладонь холодный металлический брелок. – Это теперь все твое. Абсолютно все.

Я медленно, почти благоговейно, открыла дверь. Звонок прозвенел чистым, приятным перезвоном. Внутри пахло новым деревом, воском и едва уловимым, волшебным ароматом – смесью зелени, земли и сладких бутонов. Светлые дубовые полки, ряды медных ведерок, целая радуга шелковых лент. И сердце этого места – огромная холодильная витрина, где в идеальном порядке покоились розы, пионы, тюльпаны, фрезии… Старые знакомые. Забытая, но такая сокровенная мечта.

А над небольшой стойкой кассы висела вывеска. Простая, элегантная, ручной работы: «Цветы от Варвары».

Слезы подступили комом к горлу, горячие и щемящие.

— Как ты… – я не могла выговорить больше ни слова.

Он обнял меня сзади, положив свои большие теплые ладони мне на живот, где жила наша дочка.

— Помнишь, когда мы выбирали цветы для открытия моего нового офиса? Ты полтора часа на полном серьезе объясняла флористу, почему его букет «лишен души и композиционной целостности». – Он засмеялся, и его смех отдавался приятной вибрацией в моей спине. – У него был вид человека, которого отчитал профессор. А у меня – полная уверенность. Это не хобби, Варя. Это твое призвание.

Я довольно улыбнулась и закрыла глаза.

… а потом настал мой первый рабочий день.

Я проснулась еще затемно, от внутренней дрожи, будто перед экзаменом, от которого зависит вся жизнь. Надела простой хлопковый сарафан, заплела волосы в тугую, практичную косу. Вардан, оставив Артема у Даши, привез меня к магазину и, поцеловав в висок, сказал: