— Исключительная деловая репутация и этика.

Андрей тяжело вздыхает, услышав мой ответ. Он откидывается назад, закрывает глаза на мгновение, словно собирается с мыслями. Видно, что этот разговор даётся ему тяжело. Когда он открывает глаза, его взгляд становится жёстче.

— Репутация, — повторяет он медленно, с нажимом. — Ника, я повторяю, никогда не думал, что у нас с тобой будет подобный разговор. Ника, у меня есть данные, что ты состоишь в личных романтических отношениях с одним из наших инвесторов. Возможно, в другой ситуации это не было бы проблемой. Но есть нюанс — это главный инвестор проекта, который ведёшь ты.

Кровь отливает от моего лица, пальцы стискивают папку с документами. Я чувствую, как напряжение сдавливает горло.

— Я не хочу и не буду вдаваться в подробности, — продолжает Андрей. — Это унизительно и для тебя, и для меня. Я не собираюсь перечислять эпизоды, о которых мне сообщили, или свидетельства, которые мне предоставили. Я также понимаю, что мы не живём в мире единорогов и розовых пони, и такие вещи как клевета и сплетни, к сожалению, встречаются в любом коллективе. Я привык доверять тебе, поэтому посчитал единственно правильным способом разобраться прямой разговор с тобой.

Он наклоняется ближе, опираясь ладонями на стол. Глаза холодные, в них сквозят новые, неожиданные полутона.

— Ответь мне честно: выходят ли твои отношения с этим самым инвестором — мы оба понимаем, о ком я сейчас говорю — за рамки профессиональных рабочих отношений, допустимых в нашей компании?

Я открываю рот, пытаясь найти слова, но Андрей жестом поднимает руку, останавливая меня:

— И пожалуйста, мне не нужны объяснения или детали. Некоторые вещи бывают либо чёрными, либо белыми. Я жду ответа — да или нет.

Моё сердце стучит так громко, что я боюсь не услышать собственный голос. Я смотрю Андрею в глаза. Его взгляд давит, он ждёт. Я сижу с неестественно прямой спиной, лицо каменное от напряжения, но не опускаю глаз. Глубоко вздохнув, я отвечаю:

— Да.

Это «да» висит в воздухе, как удар гонга. Мои пальцы ещё сильнее сжимают папку, словно она может помочь мне удержаться от падения в пропасть, куда я медленно лечу. Андрей опускает взгляд, и я вижу, как его руки на мгновение сжимаются в кулаки, прежде чем он складывает их на столе.

— Хорошо, — наконец произносит он, его голос становится подчёркнуто ровным и сухим.

Потирает лоб, убирает карандаш в ящик. Скрещивает руки на столе, и после паузы продолжает обманчиво спокойно:

— Как я могу быть уверен, что решения, которые ты принимаешь по проекту, объективны и продиктованы интересами компании, а не влиянием личных отношений?

Наклоняется ближе ко мне, повышает голос:

— Как ты предлагаешь это доказывать во время проверок? В свете таких фактов твой проект не пройдёт ни один мало-мальски серьёзный аудит. Мы работаем по мировым стандартам качества. Ты отдаёшь себе отчёт в том, какую ситуацию ты спровоцировала?

Повисает пауза. Я, кажется, не могу дышать от стыда. Дрогнувшим голосом отвечаю:

— Да.

Чувствую, как комок подступает к горлу. Стараюсь сохранять ровное дыхание, но внутри жжёт.

Андрей опять говорит тихо и подчёркнуто холодно:

— Ты только что поставила под угрозу не только нашу репутацию, но и свою карьеру. И я вынужден принять меры. С этого момента ты отстранена от проекта. Я назначу нового менеджера завтра. Твоя задача — подготовить дела для передачи. Я рассчитываю на твоё содействие.

Я собираю холодными пальцами бумаги и складываю их в папку. Уже стою в дверях, когда Андрей добавляет уже не так холодно:

— У тебя два дня на передачу дел. После этого я настоятельно тебе рекомендую взять неделю отпуска за свой счёт.

Я выхожу из кабинета Андрея, словно в тумане. Шум оупен-спейса, привычный гул голосов, щелчки клавиатур — всё звучит приглушённо, как будто я под водой. Пальцы всё ещё судорожно сжимают папку, а ноги сами несут меня к моему месту. Кажется, я захожу в лифт, но не помню, как нажала кнопку. Мир вокруг будто стал фоном.

Дойдя до своего стола, я медленно опускаюсь на стул. Документы на экране монитора плывут перед глазами, и мысли сбиваются в бессвязный поток. Мой мозг пытается переварить всё сразу: слова Андрея, последствия, очевидное участие Кати в этой ситуации. Ядовитое чувство стыда разливается под кожей. Я машинально кладу папку на стол, отключаю компьютер и начинаю собирать вещи. Каждое движение даётся с трудом, как будто тело сопротивляется.

Когда я оказываюсь на улице, ветер обжигает моё лицо, приводя в себя. Сердце снова бьётся, а в груди давит, как будто на мне каменная плита. Выходя из здания, я понимаю, что уже некоторое время мой телефон звонит. На экране — имя Александра. Как будто вердикт — «виновна».

Меня разрывает тысяча противоречий: горечь, боль, надежда, чувство потери. Всё это смешивается в бешеный коктейль, захлёстывающий сознание. Я сжимаю телефон в руке, чувствую, как пальцы дрожат, и, прежде чем звонок прекращается, сбрасываю вызов.

Я делаю глубокий вдох, задерживаю дыхание на пару секунд и выдыхаю. Пытаюсь взять себя в руки, хотя ноги подкашиваются, а в горле застрял ком.

Главное сейчас — просто сделать шаг. Один шаг. Потом ещё один. И дышать. Продолжать дышать.

Я так и не смогла заплакать. Всё внутри застыло, словно покрыто льдом. Обычно слёзы приносят хоть какое-то облегчение, но сейчас их нет. Только это тягучее, удушающее чувство холода, будто вся боль превратилась в твёрдый камень, застрявший в груди.

Добравшись домой, я машинально закрываю за собой дверь, бросаю ключи на полку и захожу в гостиную. Сумка соскальзывает с плеча и падает на пол. Сил поднять её нет. Я прислоняюсь к стене, закрываю глаза и делаю глубокий вдох, но даже дыхание кажется не моим, чужим.

Телефон в руках вибрирует, заставляя меня открыть глаза. На экране два сообщения от Александра. Первое: «Как ты?». Второе приходит почти сразу: «Перезвони когда сможешь». Простое, короткое, но заставляющее мой разум метаться в панике.

Я читаю их несколько раз, пытаясь собраться с мыслями. К чувству стыда как будто добавляется еще и смятение и чувство вины. У меня нет ни сил, ни желания думать об этом сейчас. Пальцы невольно стискивают телефон, а потом я бросаю его на диван, будто обжегшись. Сообщения остаются неотвеченными.

Надо заварить чай. Я машинально иду на кухню, ставлю воду, беру чашку. Движения механические, как у робота. Когда чай готов, я возвращаюсь в гостиную, беру пульт и включаю телевизор. На экране какое-то романтическое кино. Картинки сменяют друг друга, голоса героев звучат приглушённо, будто сквозь вату.

Я делаю глоток крепкого горячего чая, но его вкус кажется пресным. На экране мелькают яркие декорации, люди что-то оживлённо обсуждают, смеются. Я не улавливаю, о чём идёт речь. Просто замечаю, как меняются сцены, как свет играет бликами на экране.

Сложно сказать, когда я в последний раз включала телевизор. Он просто висел на стене, собирая пыль. А сейчас это единственное, что хоть как-то отвлекает от бесконечных изматывающих мыслей.

Даши дома нет. Она работает в третью смену — у них в ресторане банкет. Вернётся только под утро. И это хорошо. Сегодня я просто физически неспособна ни на какие разговоры. Ни объяснять, ни делиться, ни отвечать на вопросы. Только сидеть и смотреть на экран, ощущая эту бесконечную, всепоглощающую пустоту.

Я обхватываю чашку руками, чувствую её тепло, но оно не помогает согреться. Внутри по-прежнему холодно. Непрошенные мысли то и дело возвращаются к сегодняшнему разговору с Андреем, к его тяжёлым словам, к моему признанию. Сердце болезненно сжимается. Я словно сорвалась с обрыва — шаг назад уже невозможен.

На экране главные герои целуются. Начинаются титры. Я смотрю на мелькающие картинки, пока не замечаю, что чай остыл. Даже это небольшое тепло я не смогла удержать. Возвращаю чашку на стол и откидываюсь на спинку дивана. Слышу как телефон снова звонит. Закрываю глаза, перед собой вижу только слова Андрея, лицо Александра, и свою собственную тень, застывшую на фоне титров.