А что, если всё это, включая признание Бекерта, — тщательно скроенная уловка?

А что, если и взгляды Клайна на дело, и его собственные — ошибочны?

А что, если Бекерта в доме вовсе нет?

Чем длиннее становился список «что, если», тем настойчивее в сознании всплывал один‑единственный вопрос, внушённый ему давним наставником из нью‑йоркской полиции. Он ясно видел суровое ирландское лицо, пронзительные голубые глаза и слышал насмешливо‑испытующий голос:

А что, если преступник именно этого и добивался — чтобы вы узнали ровно то, что узнали, и пришли ровно туда, где стоите сейчас?

Когда Клайн возвращался к Килбрик, Гурни вновь остановил его — чувство срочности подталкивало к действию:

— Шеридан, тебе надо пересмотреть уровень риска. Он может быть выше, чем ты думаешь.

— Если ты беспокоишься о собственной безопасности — не стесняйся, уходи.

— Я беспокоюсь о безопасности всех, кто здесь.

Пока они спорили, Торрес вёл пятерых отобранных свидетелей к дому. Обеспокоенный взгляд Хейли Бекерт, брошенный через плечо, подсказал: слова Гурни она услышала.

— Господи, — процедил Клайн, — говори тише.

— Если я буду говорить тише, риск не уменьшится.

Клайн заметно напрягся:

— У меня здесь полностью экипированный спецназ. Плюс капитан Бельц. Плюс детектив Торрес. У меня собственное оружие. Полагаю, у вас тоже. Мы справимся с любыми сюрпризами. — Он развернулся, чтобы уйти.

Гурни крикнул ему вслед:

— Тебе не приходило в голову, что все ключевые сторонники Бекерта собрались именно здесь?

Клайн остановился, обернулся:

— Ну и что?

— Предположим, они здесь не по той причине, о которой ты думаешь. Предположим, ты ошибаешься во всём.

Клайн шагнул ближе и понизил голос:

— Предупреждаю: если ты сорвёшь наши договорённости, если предпримешь хоть что‑нибудь, что помешает выдаче Бекерта, я лично подам на тебя в суд за воспрепятствование правосудию.

— Шеридан, признание лишено смысла. Сдаваться — бессмысленно. Происходит нечто ужасное, чего мы не видим.

— Чёрт побери! Ещё слово… ещё слог этого безумия… — и я прикажу тебя убрать.

Гурни промолчал. Он заметил, что Хейли Бекерт, нахмурившись, с любопытством наблюдает за ними. Она отделилась от группы, которую Торрес выстроил полукругом у входа, и пошла по лужайке к Гурни и Клайну.

Спустя секунду мир взорвался.

Гурни потребовалось мгновение, чтобы осознать происходящее.

Оглушительный хлопок; ударная волна, врезалась в него с той стороны тела, что была обращена к дому; жгучие уколы, словно дробь, в лицо и шею; воздух, набитый летящей грязью и пылью; едкий запах динамита — всё разом. А следом — раскалённый звон в ушах, на фоне которого крики вокруг звучали далеко и глухо.

Когда пылинки начали оседать, ужас медленно вошёл в фокус.

На противоположной стороне лужайки, на тлеющей, примятой траве, лежали Дуэйн Шакер, Гудсон Клутц и Джо Бельц — опознать их можно было разве что по уцелевшим лоскутам одежды, прилипшим к изуродованным телам. Даже с расстояния Гурни, с трудом борясь с подступившей тошнотой, увидел: у Шакера нет ни носа, ни челюсти. У Бельц отсутствует голова. Внутренности Клутца вывернуты наружу. Его правая рука всё ещё сжимала белую трость, но кисть лежала не менее чем в ярде от кровавого обрубка запястья. Марвин Гелтер, распластанный на спине, был залит кровью до такой степени, что невозможно было понять, откуда она льётся.

Торрес едва держался на ногах. Он медленно двинулся в мясорубку, проверяя, похоже, признаки жизни, как санитар на пустоши после боя.

Хейли Бекерт стояла на четвереньках в футов пятнадцати от Гурни. Спина, перепачканная грязью, ходила от частого дыхания. Её водитель выскочил из «Рендж‑Ровера» и опустился рядом на колени. Что‑то сказал — она кивнула. Оглядевшись, закашлялась.

Когда к Гурни вернулась способность слышать, за спиной прорезались сдавленные крики боли. Он обернулся и увидел: у четверых спецназовцев, которые минутой раньше стояли, привалившись к своему фургону, резко ухудшилось зрение. Похоже, в момент взрыва все они глядели в сторону группы у дома — и все получили в лицо и глаза разлетевшуюся грязь и осколки.

Один выронил штурмовую винтовку; споткнулся о неё и, ругаясь, рухнул на землю. Другой — без видимого оружия — согнулся пополам и, морщась, пытался сфокусировать взгляд. Третий ходил кругами, держа винтовку в одной руке, а кончиками пальцев другой терев закрытые веки; попеременно стонал сквозь стиснутые зубы и выкрикивал:

— Что, чёрт возьми, произошло?

Четвёртый стоял спиной к фургону, часто моргая, кривясь, шаркая ногами, тщась держать винтовку наготове, и без конца кричал:

— Ответьте мне! Кто‑нибудь, ответьте мне!

Кори Пэйн стоял на коленях перед своей машиной, согнувшись, и шарил руками по земле — очевидно, что‑то уронил.

Гурни подбежал:

— Ты в порядке?

Тот поднял голову — лицо в грязи, глаза слезятся и едва приоткрыты:

— Что, чёрт возьми, произошло?

— Взрыв!

— Что? Кто‑нибудь пострадал?

— Да.

— Кто?

— Не могу сказать.

Кори дышал рвано; в голосе звенела паника:

— Ты видишь мой телефон?

Гурни огляделся:

— Нет.

— Я должен его найти.

Торрес, стоявший среди человеческих останков, дрожащим голосом крикнул Гурни:

— У этого есть пульс! Чувствую. И дышит. Дышит неглубоко, но дышит. Господи Иисусе!

Он сидел на корточках рядом с окровавленным телом Гелтера, едва касаясь кончиками пальцев его шеи. Словно разговаривая сам с собой, прошептал, срываясь на хрип: — Я не могу понять, откуда у него идет кровь. Что мне делать?

— Позвоните в управление! — крикнул Гурни. — Передайте, чтобы срочно связались с местной «Скорой», полицией штата и департаментом шерифа. Сообщение такое: крупное преступление, применение взрывчатки, множество погибших. Шериф, мэр и капитан полиции — убиты.

Торрес, тяжело дыша, выпрямился и вытащил телефон. Гурни мог бы позвонить сам, но понимал: выполнение простых и четких распоряжений иногда возвращает человеку опору под ногами — а Торрес, похоже, в ней остро нуждался.

В этот момент Гурни заметил: окна дома выбиты. И вдруг ощутил пустоту — не хватало чего-то, что еще недавно было здесь. Подвесные корзины с петуниями исчезли. Их вырвали, искорежили. Большинство пастушьих посохов, на которых висели корзины, расплющены о землю. Теперь он точно знал, где заложили взрывчатку, и почему в запросе о «Заслуживающих Доверия Свидетелях» было сказано доставить их к фасаду дома.

Когда Торрес закончил звонки, Гурни попросил его о еще одном: позвонить связному департамента в телефонную компанию и организовать немедленный поиск — триангуляцию по трем вышкам — чтобы определить точное текущее местоположение телефона Бекерта.

Торрес уставился на него, недоумевая: — Разве он не должен быть у него в доме?

Объяснять было некогда. — Просто добейся, чтобы сигнал сняли прямо сейчас.

Пока Торрес выполнял поручение, Гурни быстро обследовал место происшествия. Двое из съемочной группы вцепились в переднюю дверь фургона RAM; оператор Килбрика, однако, продолжал снимать. Он шарил камерой по лужайке с упорством репортера из зоны боевых действий: то общий план, то резкое приближение, тела и фрагменты тел — он хватал все, что попадалось в кадр. Сама Килбрик застыла, как вкопанная. Единственные движения, которые различал Гурни, были тонкими, судорожными — будто ее била едва заметная дрожь. Казалось, она, не моргая смотрела на что-то прямо у своих ног.

И тогда раздался вой. Где-то в лесу. Расстояние, направление — не уловить. Скорее всего, взрыв потревожил койотов. Хотя не исключено, что это стая питбулей Гортов, что было еще неприятнее. Он проверил карман куртки: «беретта» была на месте. На миг — галлюцинаторный миг — когда он скользнул взглядом по краю поляны, ему почудилось, будто в темной чащобе болиголова стоят сами близнецы Горт — один высокий, другой низкий, оба исхудавшие, бородатые. Но, когда он взглянул вновь, там никого не было.