Он снова сосредоточился на поляне. Помимо выбитых окон в доме, взрыв сорвал дверь соседнего сарая, обнажив «Дуранго» с характерным номером городской полиции на заднем бампере. В переполненном сознании Гурни вспыхнуло острое ощущение дежавю. Он был уверен: это не просто отголосок недавнего интервью Клайна на RAM-TV, где он видел номер. Связь была какая-то другая, не прямая. Разбираться сейчас было некогда. Гораздо важнее — понять, кто и зачем устроил то, что только что произошло.
Клайн направлялся к нему. Похоже, взрыв и его последствия наконец заставили этого человека задуматься. В его глазах читалось ошеломление. — Вы сообщили об этом в полицию?
— Это сделал Торрес.
— Хорошо. Мы же получим… получим подкрепление, верно?
Гурни всмотрелся в него и понял: тот в легком шоке, не вполне в себе. Возможно, в нем только что проснулось чувство личной ответственности, и какая-то часть мозга выключилась. Вовлекать Клайна в обсуждение сейчас смысла не было.
Когда приедут парамедики, они займутся Клайном. А пока Гурни предложил ему держаться рядом со своим автомобилем — чтобы его быстро нашли, когда потребуется. Клайн, кажется, счел это разумным. Между тем Гурни не покидало ощущение: на кону по-прежнему жизни. Он огляделся, решая, что делать дальше.
Пронзительный вой заставил его повернуться к Стейси Килбрик, и он направился к ней. Она все еще была прикована взглядом к чему-то на земле — предмету размером с дыню, но неправильной формы. Красный с белыми вкраплениями. Когда до него дошло, что это, он так резко остановился, что чуть не споткнулся.
Это была голова Джо Белтца. Она смотрела на Килбрик снизу вверх. Форменная фуражка оставалась на месте, лихо сдвинутая набок. Один глаз широко открыт. Другой закрыт — словно голова подмигивала ей.
Килбрик, до этого застывшая, издала еще один тонкий, жалобный звук. Гурни шагнул вперед, встал между ней и чудовищной находкой, крепко взял ее за плечи, развернул и решительно повел к фургону RAM-TV. Он усадил ее на переднее пассажирское сиденье и велел двум членам группы, стоявшим у двери с испуганными лицами, проследить, чтобы «скорая» обязательно ее осмотрела.
Он двинулся дальше вдоль ряда машин — к черному фургону спецназа и четверым полицейским, которые пытались восстановить зрение. Быстро представился старшим сотрудником следственного отдела окружного прокурора и объявил, что он и детектив Торрес берут место происшествия под контроль, поскольку оба целы, а окружной прокурор, похоже, дезориентирован взрывом.
Он добавил, что видел садовый шланг и кран у стенки сарая. Как только зрение прояснится настолько, чтобы можно было работать, им необходимо взять под контроль дом — и Бекерта, если он там действительно находится.
Полицейские кивнули и направились к сараю, ведомые тем, у кого зрение было получше. Затем Гурни позвонил Хардвику — тот ответил сразу.
— Что, черт возьми, происходит?
— Хороший вопрос. Где ты?
— В лесу. Решил не отсвечивать. Элемент неожиданности может пригодиться.
— Ладно. Здесь творится натуральный аттракцион ужасов. И, кажется, только одна гипотеза способна придать этому смысл. Все — от убийства Стила до взрыва — было гигантской манипуляцией.
Хардвик шумно прочистил горло. — Гигантские манипуляции обычно служат гигантским целям. Есть догадки?
— Пока нет, но…
Его перебил вой в лесу — на этот раз громче и протяжнее. Потом резко оборвался.
Закончив разговор, он ощутил нахлынувшую волну нервного истощения. Ужасы дела брали свое. Овдовевшие жены Стила и Лумиса. Чудовищно методичные убийства Марселя Джордана и Вирджила Тукера. Изуродованное тело Джадда Терлока. Блейз Лавли Джексон и Чалис Крил, наряженные для ночной прогулки, мертвые, гниющие на собственном диване. И теперь — это: кровавое опустошение на холме Вознисения.
По последним данным — десять погибших.
Ради чего?
Ища мотив, детективы обычно останавливаются на одном из четырех: жадность, власть, вожделение, зависть. Один или несколько присутствуют почти всегда. Но есть и пятый, который Гурни считал весомее прочих. Ненависть. Чистая, безумная, маниакальная.
Он ощущал, что именно эта скрытая сила стала двигателем всех смертей и разрушений.
Правда, практической пользы в этом немного: столь патологическая ненависть часто надежно спрятана и не указывает прямо на виновника.
Ища более простой путь вперед, он решил пройтись методом исключения. Мысленно составил список всех, кто имел существенное отношение к делу. Первым делом вычеркнул десять жертв — и Марвина Гелтера, который вряд ли мог устроить взрыв, оборвавший его собственную жизнь.
Он уже собирался исключить Хейли Бекерт по той же причине, но колебание остановило его. То, что она покинула зону поражения за мгновение до взрыва, скорее всего, случайность. Но, по крайней мере пока, ее лучше оставить в списке.
Делл Бекерт, насколько знал Гурни, был жив. Если текстовое признание, полученное Клайном, действительно принадлежало ему, то он — главный подозреваемый и не только. Но это огромное «если». Гурни по-прежнему допускал, что Бекерта подставили. И если он и был причастен к прежним убийствам, то расправляться с теми немногими, кто еще мог быть на его стороне, не имело смысла.
Кори жив и на месте преступления, и нарушение зрения его из списка не исключает. Исключает его то, что его обвиняли в первых двух убийствах, в то время как Гурни убежден: за ними и всеми последующими стоял один и тот же вдохновитель.
Клайн жив и здесь же, но представить себе в меру нечестного, в меру умного, тревожного окружного прокурора злым гением, Гурни не мог.
Торрес тоже жив и на месте. В качестве потенциального подозреваемого он показался Гурни даже интереснее — но лишь потому, что был слишком честен, слишком безобиден и слишком наивен. Именно такие качества иногда и заслоняют глаза.
С другой стороны, близнецов Горт никто и никогда не заподозрил бы в честности, безобидности или наивности. Почти несомненно, они приложили руку к кровавой гибели Терлока; вероятно, их же руками был добыт и сам динамит для взрыва; а тот рваный вой в чаще, скорее всего, принадлежал их собакам. Однако Гурни был убежден: действовали они как орудия того же неизвестного кукловода, что подбросил улики на их участок, чтобы выставить их убийцами Джордана и Тукера, и одновременно подставил Джадда Терлока как человека, который подставил их. Это был единственный сценарий, в котором все складывалось.
Мейнард Биггс, как справедливо заметил Хардвик, выглядел тем, кто, по—видимому, мог извлечь наибольшую выгоду из всей этой истории — особенно если бы в итоге на Делла Бекерта легла ответственность хотя бы за часть этих событий. В сущности, если на вопрос «кому выгодно?» и существовал однозначный ответ, то это был Мейнард Биггс. Но Гурни не допускал его виновности — вероятно потому, что это разрушило бы его собственную уверенность в умении читать человеческую натуру.
И, наконец, был настоятель епископальной церкви Святого апостола Фомы, преподобный Уиттекер Кулидж — человек, который добился посмертной реабилитации Джордана и Тукера, главный защитник Кори Пейна, непримиримый противник Делла Бекерта и большой поклонник Мейнарда Биггса. А еще он был самым загадочным из всех, кого Гурни причислял к связанным с делом.
Составив перечень, Гурни понял, что это мало помогает прояснить картину. Никто не выстреливал из списка в качестве очевидного виновника. Возможно, базовый анализ мотива, средства и возможности сузил бы круг, особенно в части средств и возможностей — их проще всего распознать.
Он уже начал разбирать список под этим углом, когда его прервало возвращение бойцов спецназа: промокшие до нитки после импровизированного душа из шланга у сарая, с покрасневшими глазами, щурясь, они дали понять, что готовы.
Гурни рассчитывал, что зрение у них прояснилось достаточно. Он коротко распорядился: — Первоочередные задачи таковы. Во—первых, никто не входит и не покидает территорию без моего разрешения. Во—вторых, установить запретный периметр вокруг эпицентра взрыва и тел. В—третьих, обыск и взятие под охрану дома. Это самая сложная часть. Мы не знаем, внутри ли Бекерт и чего он может захотеть.
