Он показал удостоверение:

— Дэйв Гурни, окружная прокуратура. Мне нужно поговорить с вами о том, что происходило в соседнем доме.

— Слыхали про теорию разбитых окон? — спросил тот сердито.

Гурни отлично знал этот — крайне конфронтационный — подход к мелким инцидентам в районах с высоким уровнем преступности ещё со времён службы в нью-йоркской полиции. Каждый полицейский в Америке что‑то о нём слышал, многие департаменты пытались внедрять, но итоги оставались предметом споров и жарких дискуссий.

— Знаю, что это, сэр. Имеет ли это отношение к ситуации по соседству?

Виттер ткнул пальцем в заросшую траву, поднявшуюся на фут.

— Видите?

— Вижу. И что?

Глаза Виттера сузились.

— Подход «разбитых окон» говорит, что вам, ребята, надо обращать внимание на мелкие признаки серьёзных проблем. Нарушения, — протянул он, с подчеркнутым отвращением. — Идея — в нулевой терпимости. Послать сигнал. Проблема сегодняшнего мира в том, что всё это мелкое дерьмо игнорируется. Замалчивается. Никто не хочет иметь дело с тем, о чём орёт меньшинство, — с их «чувствительностью», с политкорректностью, которая нас убивает.

Он ткнул пальцем в Гурни:

— Надо давить мелкое дерьмо, чтобы они поняли: крупное с рук не сойдёт. Надо делать, как в других местах. Стрелять их. Почему нет? Стрелять подонков. Стрелять наркоторговцев. Оставлять тела там, где падают. То же и с террористами. Оставлять там, где падают. Послать сообщение.

Гурни выждал, убеждаясь, что тирада иссякла.

— Мистер Виттер, у меня к вам вопрос.

Мужчина склонил голову набок:

— Да?

— Сегодня днём вы не слышали, как мотоцикл отъезжал от соседнего дома?

Настроение Виттера заметно улучшилось.

— Мотокросс. Малый объём, высокая компрессия. Что‑то вроде «Yamaha Dual Sport». Это предположение. Но угадывать я умею.

— Вы это видели?

— Не было нужды. Я сказал вашему бритоголовому, что я, извините, в сортире был, но слух у меня отличный. Я знаю мотоциклы не по названиям, а по тому, как они звучат.

— Когда вы это услышали, случайно не посмотрели на время?

— Часы в сортире не держу.

— Есть предположения, кто это мог быть?

Он огляделся и понизил голос:

— Вероятно, кто‑то из них.

— «Их»?

— Лазутчики. Они нелегально въезжают в страну и исчезают. Растворяются в обычной американской жизни. Остаются там, скрываясь, пока не получают приказ на теракт. В обычных новостях об этом не услышите. Всё замалчивается.

Гурни сделал паузу:

— Вы когда‑нибудь видели кого‑нибудь из жильцов?

— Никогда, — сказал он, вкладывая в слово особый, многозначительный вес.

Гурни узнал эту знакомую причуду ума, способную превращать отсутствие доказательств в самое убедительное из всех возможных доказательств. В компьютерной программе такая логическая схема стала бы фатальной ошибкой, выводящей систему из строя. Однако среди людей она встречалась удивительно часто.

Гурни поблагодарил мужчину за уделённое время и направился обратно к «Краун Виктории», чтобы дождаться возвращения Торреса и медиков. Он глянул на экран телефона: с той минуты, как он отвёз Хизер в неотложку, прошёл уже больше часа. Он прикинул, что если Рик Лумис ещё жив, то сейчас, скорее всего, под ножом — в одной из операционных. Если бы невероятно повезло, хирурги, быть может, сумели бы вернуть ему какую‑то часть утраченного, чтобы сделать дальнейшее существование хотя бы терпимым. Хизер, вероятно, томилась в одной из комнат ожидания — сидела, вскакивала, мерила шагами помещение, перехватывала каждую медсестру и каждого врача, проходивших мимо, жадно требуя вестей. У Гурни были вопросы, которые он намеревался ей задать, но он колебался — ни один из них не мог соперничать по значимости с той бездной неизвестности, в которую глядела сейчас она.

И всё же, бесчисленное множество раз за годы службы в отделе по расследованию убийств, необходимость немедленных сведений заставляла его разговаривать с людьми, переживающими острую боль. Каждый раз он мялся на пороге, прежде чем начать. И всякий раз приходил к одному и тому же выводу: потребность в информации перевешивает то беспокойство, которое его вопросы могут причинить.

Он нашёл номер больницы в Интернете, набрал его, объяснил, с кем хочет связаться; его трижды переадресовали, дважды подолгу держали на линии, и он уже почти смирился с поражением, когда трубку наконец сняла Хизер.

— Алло? — Голос её был тонким, измотанным.

— Это Дэйв Гурни. Как Рик?

— Его оперируют. Пока мне ничего не говорят.

— Мне нужно задать вам пару вопросов. Это уместно?

— Да, конечно.

— Когда я пришёл в закусочную на встречу с Риком, мне сказали, что он звонил и предупреждал о задержке. Знаете почему?

— Думаю… он с кем‑то советовался. Возможно, насчёт того, чтобы устроить встречу с вами? Что‑то в этом духе?

— Есть догадки, кто это был?

— Нет. Но мне кажется, тот, с кем говорил Рик, хотел пойти на вашу встречу вместе с ним… Только сперва ему нужно было кое‑что уладить, а потом Рик собирался его подобрать. Прости, я не придала этому большого значения… — Её голос сорвался на тихий всхлип.

— Всё в порядке, Хизер.

— Я не знаю, что ещё могу сказать.

— То, что вы уже сказали, очень полезно. Просто любопытно… Вы несколько раз назвали собеседника Рика «он». Вы уверены, что это был мужчина?

— Я правда не знаю. Мне и в голову не приходило, что это могла быть женщина.

— Вы не знаете, был ли этот человек полицейским?

Она помедлила:

— Не думаю.

— Почему?

— Голос Рика. Он по‑особенному говорит с другими копами. Здесь всё звучало иначе.

— Спасибо Хизер. Я знаю, вам нелегко, и ценю, что вы готовы ответить на вопросы.

— Я хочу помочь. Я ценю то, что вы сделали. На что пошли. Вы воспротивились Джадду Терлоку, чтобы отвезти меня сюда… когда вы даже не знали моего имени. — Её голос задрожал. — Большинство… так бы не поступило. Для такого… нужно нечто большее, чем смелость. Нужна… доброта.

На мгновение между ними повисла тишина. Гурни откашлялся и, стараясь говорить буднично, продолжил:

— Терлок и другие полицейские будут расспрашивать вас о сегодняшнем. Не только о самой стрельбе, но и…

— Я знаю, как это устроено.

— Вы скажете им, что Рик ехал на встречу со мной, когда в него стреляли?

— Нет.

— И что мы говорили с ним по телефону?

— Нет.

Он выдержал паузу:

— Вы и вправду не доверяете департаменту, да?

— Да. Не доверяю.

— Вам известно, нашли ли Рик или Джон Стил какие‑то доказательства преступных действий?

— Думаю… они были близки.

— Им кто‑нибудь помогал?

— Рик не любил вдаваться в детали. Но у меня сложилось впечатление, что кто‑то передавал им информацию, намекал, какими делами стоит заняться.

— Кто‑то из своих, из департамента?

— Рик никогда не уточнял.

— Это была информация о людях, которых подставили?

— Думаю, да.

— Подставил Терлок?

— Возможно. Он производит впечатление ужасного человека.

— А Бекерт?

Она запнулась:

— Вероятно, не напрямую. По словам Рика, он из тех, кто делает всё по‑своему, не оставляя отпечатков.

— Говорят, у него политические амбиции. Вам об этом что‑нибудь известно?

— Нет, но не удивлюсь. У него такая… — Она резко ахнула. — Мне нужно идти. Врач уже здесь.

Он почувствовал внезапную тяжесть в груди — словно к нему пристал её страх. Искренне надеялся, что она сможет выдержать то, что сейчас скажет доктор.

Он уже убирал телефон в карман, когда высветился вызов от Шеридан Клайна. Возникло искушение сбросить на голосовую почту, но он понимал: откладывание не уменьшит ношу — лишь добавит.

— Гурни слушает.

— Что, чёрт побери, у вас там происходит?

— Какие‑то проблемы? — спросил он.

— До меня дошло, что вы ворвались на место преступления в деле Лумиса и увезли ключевую свидетельницу до того, как её успел допросить старший офицер.