Вернулась Ольга. С тазиком воды. За ней топтался проводник с бинтами в руках. Ольга буквально вырвала бинты из его рук и бесцеремонно захлопнула перед ним дверь.

— Сраный лизоблюд. Дай посмотрю, что у тебя тут. Не дергайся, хуже я не сделаю.

Я покорно дал себя осмотреть и подштопать.

Пока она промывала рану, заливала ее перекисью и перевязывала, довольно умело, снаружи не прекращалась стрельба. Я уже несколько раз пресек попытку Арчи высунуться в окно. Еще схватит шальную пулю. Будет не здорово. Стрельба прекратилась, когда Ольга делала финальный бантик на бинте.

Как выяснилось позже, нас действительно пытались преследовать. На каких-то самосборных машинках, лихо преодолевающих бездорожье. И на мотоциклах. Однако жандармы из охраны нанесли осмелевшим бандитам ущерб, сочтенный теми неприемлемым. Или поезд слишком близко подошел к Разумовскому. В общем, бандиты бесславно ретировались. А локомотив потащил тушу нашего состава дальше. К конечной станции.

Мои опасения насчет поврежденного вагона тоже не оправдались. Доехали мы до Разумовского полным комплектом вагонов. Хотя пассажиров это и не спасло.

Идя по перрону к вагону жандармов, я хмуро созерцал скорбную картину жатвы смерти. Тела и их части выносили и складывали прямо на перроне. До зерга много тел. Изуродованные, с оторванными конечностями. Разможжеными головами и грудными клетками. Некоторые превратились в неаппетитное месиво, и было непонятно, одно это тело или несколько. Парочка гражданских, привлеченных на помощь блевали под колесные пары. Меня тоже слегка мутило. Но это, наверняка, из-за ранения.

Раненых на носилках тащили к вокзалу, откуда их должны были отвезти в окружную больницу. Не все доедут. Я отвернулся. Им вот не повезло. Кисмет.

Почти все не раненые жандармы сопровождения были заняты на разборке руин вагона и переноске тел. Офицер, судя по двум звездам на погонах — лейтенант, или как там у жандармов эти звания, стоял посреди перрона и отдавал распоряжения. Через грудь у него висел карабин, незнакомой мне конструкции, с оптическим прицелом на верхней планке. Выглядел мужчина сурово и воинственно. И пушка очень ухоженная. Явно личная, а не штатная. Думаю, я знаю кому мы обязаны успехами нашей охраны.

— Разрешите обратиться, лейтенант.

— Корнет Оболенский. «ОЖКЖ». У вас что-то срочное? — с раздражением спросил он.

— Быстрое. Я бы хотел, — я протянул ему сверток, — чтобы вы разделили эти деньги между своими людьми. В благодарность. За доблестную защиту.

— Хм, — взгляд его слегка потеплел. — Ребята заслужили. Нечасто нам пассажиры подарки дарят. Не сказать, чтоб никогда. От кого награда?

— Просто благодарный пассажир. Без имен. У меня все. Больше не отвлекаю. Честь имею.

— Вот он! Этот человек гражданской наружности! — у меня за спиной раздался знакомый голос нашего проводника.

Ну что еще?

Я развернулся, начиная понемногу закипать. Предо мной стояли: проводник нашего вагона, еще более перепачканный чем раньше машинист локомотива, станционный жандарм-вахмистр, и, судя по погонам и шпалам в петлицах начальник вокзала, ну или начальник поезда. Я устало вздохнул. Ну и что надо от меня этой делегации народов севера? Отвалите уже от человека, не видите худо мне.

Сверток из рук корнета, кстати, исчез, как по волшебству. Ловкость рук и никакого свертка. Крибле-крабле-бумс.

— Господин Кривдин? — строго осведомился начальник поездо-вокзала.

— Ну я. Что вам угодно, господа? Я не намереваюсь задерживаться на вокзале сверх необходимого!

— Нам нужно с вами поговорить! Пройдемте со мной!

Я закрыл глаза. Досчитал до десяти. Когда открыл, делегация никуда не делась. Стоят такие важные все. Я досчитал еще до пятнадцати и только после этого открыл рот:

— Какое, на зерг, дело? Я получил ранение в вашем поезде. На нас напали, и мы еле отбились. Хотите компенсацию мне выплатить, от лица «Скоростных железнодорожных линий»? Давайте уже говорите здесь. Никуда я с вами не пойду, — не досчитал. Надо было до двадцати считать. Наверное.

— А позвольте ваши документы, господин, — это выступил жандармский вахмистр.

Достал бронзового цвета пластинку. Молча протянул ему. Он посмотрел. Кивнул.

— Согласно Драгоценному Кодексу, граждане, по законному требованию представителя власти, обязаны прийти на беседу, пройти досмотр или иные установленные законом процедуры, — суконным голосом доложил он. — Не волнуйтесь, гражданин. Мы вас не задержим. Кроме того, можем предложить помощь станционного целителя.

— Боюсь, целителю будет не до меня. Тут множество пострадавших в более тяжелом состоянии.

— Они подданные. Подождут.

Понятно. Сам вахмистр слабенький ограненный — маг крови. То есть гражданин, как и моя личина. Сословное высокомерие от этого прыща могло бы выглядеть уморительно. Если бы не выглядело мерзко. И так отвратительное настроение испортилось еще больше.

— Говорите. Что. Вам. От меня. Надо. Или проваливайте!

Моя аура на миг налилась силой. И жаждой крови. Все начали нервно озираться. Проводник вообще сел на задницу. Только случайный участник сцены — корнет — озадаченно крякнул и бросил на меня быстрый взгляд. А пальцы переместил на ложе карабина, близко к скобе и спусковому крючку.

— Зачем вы так, господин… эээ… — начальник чего-то железнодорожного посмотрел на проводника.

— Кривдин. Павел Кривдин, — пропищал тот. — Подозрительный тип.

— Заткнулся бы ты, Иван. Мы все жизнью ему обязаны. Это он стрелки перевел! — вдруг выкрикнул, молчащий до этого машинист.

— Собственно, об этом мы и хотели бы поговорить, господин Кривдин, — произнес начальник. — Вы зря воспринимаете наш визит столь враждебно. Собственно, решения о компенсации или премии принимать не мне. Но судя по обстоятельствам, после моего доклада, руководство «СЖЛ» может принять и такое решение.

— А я обязан опросить вас на предмет ситуации при переводе стрелок! — опять встрял вахмистр. — Будет возбуждено следствие. На мне сбор предварительных материалов. Идемте в мою каморку, ей Сила, передохнете там, — его тон внезапно изменился с казенного на просторечный. — Чай у меня есть — хороший, не тот, что эти жулики, — он тыкает пальцем в проводника, — в поездах наливают. Спутников ваших тоже накормим, напоим.

В этот момент у меня зазвонил комм. Я поднял вверх указательный палец, призывая собравшихся к тишине, что с моей стороны, конечно, было наглостью. Ну, то есть, со стороны Кривдина. Но все послушно замерли. Воот! Истинное величие не скроешь за убогой личиной! Хехе. Настроение потихоньку начинало выравниваться. Принял звонок.

— Да, Карл Августович. Меня нет у вагона, потому, что я беседую с местным начальством. Все в порядке. Забирайте ребят и багаж. И идите пообедайте где-нибудь. Скажите им, как будут выходить с вокзала, пусть кольца снимут. Они знают. Я немного задержусь. Дам показания в жандармерии. Нет. Немедленная медицинская помощь мне не требуется. Благодарю, — сбрасываю звонок. — Ладно, вахмистр…? — приподнимаю брови. Он понял меня правильно.

— Рольф Брюнне. Вахмистр отдельного железнодорожного корпуса жандармов. За старшего в станционном отделении дорожной жандармерии в Разумовском, пока штаб-офицера не пришлют нового.

Он потер искалеченное, когда-то, ухо. Прям «Рольф Рваное Ухо», натурально!

— Идемте, Рольф, к вашему чаю и к присесть. И к опросу, конечно. Надеюсь, мы не выдвинемся такой представительной компанией?

— А! Нет, что вы. Так, — он обратился к проводнику и машинисту. — Вы, двое. В приемную ко мне. И ждать. Опрошу после господина Кривдина. И только потеряйтесь мне! — Он показывает им внушительный кулак, поросший рыжим волосом, со сбитыми костяшками. — Под конвой возьму! Брысь! — повернулся к начальнику. — Сами понимаете, ваше благородие, Омар Евсеевич. Тайна следствия. Что можно будет, перескажу потом. Не сомневайтесь, — и руками развел. Служба, мол — бессердечная сволочь.