— Почти лять, захвачен. Вы вовремя. Я старшина Громыко. Капитана могешь залатать, ограненный, лять? Совсем ему плохо, вишь.

Я еще раз осмотрел рубку. Помимо старшины в ней находилось еще трое. Двое матросов вели редкий огонь из револьверов по невидимым отсюда целям на палубе. Оба ранены. Не очень понятно насколько серьезно. Солидный, в возрасте, мужчина, в когда-то белом, а теперь бело-багровом кителе лежал неловко прислоненный к стене. Без сознания.

— Нет. Лечить не умею. Но у меня в каюте есть исцеляющие зелья.

— У нас и ближе есть. Но туда пока не пройти, лять!

Я подошел к панорамному окну с выбитыми пулями стеклами.

— По моему, старшина мои временно закончили. Можно отправить человека за лечилками, и заодно пополнить команду зачистки. Думаю, не всех гадов мы успокоили.

— Ого! Отлично, лять! Сидоренко, лять! Бегом в лазарет. Заодно дохтура притащи, если тот жив еще. С зачисткой, паря, тяжко. Кто-то должен рубку стеречь, лять! Связи с другими отсеками нет. Ее еще минут пятнадцать назад, скоты, лять, отрубили.

Я попытался что-то сказать, но мой голос утонул в треске, раздавшемся с палубы под рубкой. Сравнительно небольшой грузовой люк, рядом с катушкой лебедки, треснул пополам и с грохотом распахнулся.

Из недр гондолы к нам на вечеринку заглянул самый настоящий мех. И, кажется мне, вряд ли это союзник!

Трехметровая стальная громада механизированного доспеха, исторгая из спины черные вонючие клубы дыма, выползала на палубу. Я лихорадочно соображал, как мне эту механическую монстру обезвреживать? Впрочем, после первого приступа паники, внимательно рассмотрев детали, я пришел к выводу, что все не так уж плохо. Здоровенная консервная банка была не новой. На приводах-руках отсутствовали пушки. Они заканчивались клешнями-манипуляторами. Рун на корпусе тоже нет. Это не боевой мех. Скорее экзоскелет — погрузчик. Значит, будет проще.

Ласточкой выныриваю в окно, избегая острых краев остатков остекления. Приземляюсь на палубу, уходя в перекат как раз в момент, когда мех выпрямляется перед взломанным люком. Слышен гром. А нет, это старшина пульнул из своего крепостного камнемета. Пуля, диаметром миллиметров, эдак, четырнадцать, почти пробила навесную броню. Механический гибрид краба и черепахи покачнулся, но пилот справился. Мех устоял.

Я резко ныряю влево и захожу за спину этому чуду враждебной техники. Резать гидравлические трубки приводов или пытаться добраться до проводки — контрпродуктивно. Моя леди Грейс — не колбасный нож. Да и бронирование, хоть и кустарное, на мехе присутствует. Наиболее уязвимые места прикрыты. Поэтому прыгаю и цепляюсь левой рукой за короб на спине. Тот самый, плюющийся черным дымом. Быстро наношу серию колющих ударов в переднюю стенку короба. Авось достану до важного.

Мех рвется вперед, к стене рубки. Вытягивает свои клешни вверх и цепляется ими за край бывшего окна. Меня мотает как… ветку попавшую в газонокосилку. Удерживаюсь на кончиках пальцев и буквально усилием воли! Пара пуль отскакивает от брони, с визгом проносятся в опасной близости от меня. Эй, ребята! Как же так можно! Так же нельзя! Нихт шиссен, так сказать!

Еще четыре удара в корпус короба.

И еще три.

Дага дырявит кустарную броню как масло, входя по крестовину. От Грейс приходит недовольство, близкое к брезгливости. Ага, судя по всему куда-то попал.

Из короба доносится явно нештатный лязг. Из одного из отверстий прыскает струйка почти черного масла. От греха подальше, обратным фляком спрыгиваю с меха и откатываюсь в сторону. Лязг усиливается.

Двигатель неожиданно взвывает на высоких оборотах и тут же захлебывается.

Замолкает. Срабатывают замки. Мех остается висеть на стене рубки нелепым памятником современной технической мысли.

Палубу охватывает неестественная тишина, прерываемая лишь легким потрескиванием в остывающем движке меха.

Интерлюдия. Павлоград. Министерство внутренних дел

Державин, стискивая в пальцах неизменную красную папку, проследовал через свою приемную в кабинет. В приемной скопилось некоторое количество посетителей. Парочка сотрудников министерства. Женщина в дорогом платье. Лицо под черной вуалью. Чопорный старик в цилиндре и сюртуке. Обе руки положил на массивную трость, стоящую вертикально между раздвинутых коленей. И Иван Францевич Бриллинг, сотрудник министра, часто исполнявший «особые» поручения генерала.

Взгляды Державина и Бриллинга пересеклись, и министр понял — Бриллинг что-то раскопал. Аж почти подпрыгивает от нетерпения. Глаза горят, хвост пистолетом. Вы посмотрите.

Державин распахнул высокую дверь, украшенную гербом Ожерелья со щитом и мечом в центре октаграммы из драгоценных камней, и прошел к рабочему столу. Следом за ним, аккуратно притворив створку, просочился его секретарь.

— Ваше высокоблагородие. Осмелюсь доложить, нынче на прием к вам…

— Позови первым Бриллинга. Потом остальных в том порядке, в котором сочтешь нужным. Что-то еще?

— Нет ваше высокоблагородие. Не смею больше беспокоить! — секретарь растворился как сон, как утренний туман.

Через минуту дверь хлопнула. Бриллинг вечно куда-то спешил, резко двигался, как будто боялся не успеть. Вроде не мальчик уже, тридцать девять ему, а все скачет как молодой. Министр поднял глаза от открытой папки на посетителя.

— Опять без мундира, в партикулярном на работу явился, Иван Францевич. Может тебе выговор с занесением в грудную клетку, объявить? — вместо «здравствуйте», спросил Державин.

Ему нравилось отыгрывать перед подчиненными эдакого солдафона, мол простой как палка. Старик честный, так сказать, старик прямой.

— Здравия желаю, господин генерал! — вытянулся Бриллинг. Его этими фокусами «я старый солдат и не знаю слов нежности и любви» было не пронять. Слишком проницательный стервец. За что Державин его и ценил. И прощал некоторые дурацкие выходки и безнадежно гражданский внешний вид.

— Садись, Иван Францевич. В ногах правды нет. Вижу, узнал что-то? Докладывай.

Бриллинг тут же нырнул на один из стульев, стоящих напротив письменного стола министра. Распахнул принесенную с собой бумажную папку и, с нескрываемым азартом в голосе воскликнул:

— Кажется нашли, Гавриил Романович! По крайней мере, высказанные вами параметры подходят почти идеально! — и вопросительно посмотрел на министра.

— Ну давай. Выпаливай, Иван Францевич. Вижу, что не терпится похвастать успехами.

— В форте Алый Рассвет произошел инцидент с неправильным определением направления огранки выходца из благородной семьи. Предварительная оценка гласила — менталист. А при проведении экзамена для процедуры эмансипации вдруг выяснилось что он иллюзионист — сиречь опал. И грани молодой человек соответствующие продемонстрировал.

— Хм. Хорошо, но мало.

— Это еще не все. Имя парня — Олег Строгов.

— Постой. Неужто старший сын Виталия Сергеевича и Элизы? — энергичный кивок Бриллинга. — Тесно Ожерелье.

— Так вот, во время покушения его контузило. Врач констатировал кому и перелом черепа. Но Строгов не доехал даже до госпиталя. Встал и своим ходом ушел. А с такой травмой, если врач скорой не ошибся, должен был Силе грани вручить почти сразу. Здесь у меня медицинское заключение. Дальше больше. Покушавшихся на его родителей подонков нашли мертвыми. Всех. Смерти… странные. А он якобы ни сном ни духом. Следственный пристав, ведший дело о покушении, характеризует его как «скользкого и изворотливого типчика, невероятно продуманного для своего возраста».

— Кто там у нас в Рассвете? Порфирий? — Бриллинг с уважением посмотрел на начальника. Ему всегда импонировало то, что министр знал по именам почти всех, даже незначительных, сотрудников ведомства. — Интересно.