— Что за свежая конская херня с тобой приключилась? — спрашивает она, едва я беру трубку.

Я хмурюсь, проходя через кухню и направляясь прямиком в ванную. Прежде чем сесть за руль, я сняла сапоги, джинсы и рубашку и закинула всё в кузов. Лучше ехать в полуголом виде, чем провонять салон.

— Руби тебе написала?

— Сказала, что ты грохнулась и мне стоит тебя проверить. — Она прикусывает губу. — А потом добавила что-то про офигенного нового кузнеца, которого ты будто бы избегаешь. По шкале от одного до Генри Кавилла — насколько он горячий?

Чёртова Руби.

— Всё не так, как ты думаешь. — Я ставлю телефон на умывальник и морщусь, глядя на своё отражение. Затем вытаскиваю резинку из волос, и они падают на плечи. — Разве ты не должна быть на работе?

— Взяла выходной для психического здоровья.

Я запускаю пальцы в спутанные волосы и ухмыляюсь. Магнолия уже три года работает в кафе на Главной улице и столько же лет жалуется на это.

— Миссис Бланш это одобрила? Она ж тебя скоро уволит, ты в курсе?

— Пусть попробует. — Она фыркает. — Если бы она прислушалась к моим идеям по напиткам и решилась бы на новые десерты, мы бы расширили клиентуру. А так я варю кофе для толпы пенсионеров. Как я вообще должна встретить будущего мужа, если всё мужское население, с которым я общаюсь, носит вставные челюсти и бифокальные очки?

— Думаешь, твои «мимимишные» напитки привлекут мужчин нашего возраста? Тебе проще уговорить её сменить форму на кроп-топы и шорты в обтяжку, если уж на то пошло.

— Ну нет, конечно. Но у меня есть план: напитки привлекут женщин двадцати-тридцати лет. Понимаешь, к чему я веду? — Она постукивает пальцем по виску, будто гений.

Я смеюсь и киваю.

— Ага… парни потянутся знакомиться с женщинами. И, конечно, один влюбится в тебя, и всё остальное — история.

— Точно! — восторженно восклицает она. — Мой план безупречен. Но, увы, благодаря моей начальнице я умру старой девой, как и она.

— Можешь податься работать на ранчо, — напоминаю я. — Здесь хватает парней-работяг.

— Ты меня видела? Тебе норм вляпаться в лошадиное дерьмо, а я бы сдохла, случись со мной такое.

— Драматизируешь. Хотя кто знает, может, на благотворительном вечере кого-то и встретишь. Начнётся твоя ковбойская эпоха.

— Ну ура, самодовольные мужики в узких джинсах, которые считают себя даром небес. Запиши меня.

Я хохочу, глядя на её каменное выражение лица.

— Значит, Трипп больше не в твоих мыслях?

— Он никогда там и не был, — фыркает она.

Я закатываю глаза на её наглую ложь, поднимаю телефон и беру полотенца.

— Ты сейчас только в нижнем белье?

— Да. Мне надо в душ, потом перезвоню.

— Не-а. Ты должна рассказать, что происходит.

— Ты хочешь в душ со мной, что ли? Мне вообще-то нужно работать.

— Как будто не впервые, — она строит рожу, и я захлёбываюсь смехом, вспоминая, сколько раз мы попадали в передряги, после которых приходилось мыться вдвоём.

— Ладно, как хочешь. — Я включаю воду и жду, пока станет максимально горячей. — Только без подглядываний. Глаза выше плеч.

— Ой, да ладно. Я всё уже видела, Ноа. Я ж с тобой на первом мазке у гинеколога была и учила, как тампон вставлять. Я видела твою шейку матки.

— Господи, ты ненормальная, — бурчу я, ставлю телефон на полку, где его не зальёт водой, и снимаю бельё.

— Эй, я и свою предлагала показать в ответ. Это ты чуть в обморок не упала и весь приём гинеколога в панику вогнала.

Я запрокидываю голову под струи и мочу волосы.

— Потому что ты попросила принести ручное зеркало, чтобы самой на неё глянуть. Врач чуть нас не выгнала.

— Прости, что хотела знать, как всё устроено! — её акцент делает каждое слово ещё абсурднее. Магнолия Сазерленд — сама суть южной безумной феи, которой никто и никогда не говорил «нет».

— Любопытство сгубило кошку. Мне, между прочим, пришлось искать другого врача. Я уже подписала документы, чтобы тебя не пускали в родзал, когда я рожать буду, — поддеваю я, намыливая ладони и скользя ими по телу.

— Врёшь. Мы обе знаем, что ты захочешь, чтобы я сидела за спиной и кричала: «Тужься! Тужься!»

— Боже, избавь. — Я закатываю глаза. — Моему мужу-то повезёт, если я вообще разрешу ему быть при родах после того, как ты наложишь на всё это свой отпечаток.

— Кстати о мужьях. Ты должна рассказать про этого кузнеца. Что тебя так взвинтило, что ты угодила прямо в лошадиное дерьмо?

Я втираю шампунь в волосы, выдыхаю и готовлюсь к её реакции.

— Кузнец — это Фишер.

— Кто?

Я массирую кожу головы, пока до неё доходит.

— Подожди… Фишер с родео? Тот самый Фишер на одну ночь?

Я вытираю воду с глаз и смотрю на её лицо, замершее в шоке.

— Да. И ещё — отец моего бывшего. И теперь он работает у нас на ранчо.

У неё отвисает челюсть.

— О. Мой. Бог.

— Вот и мои мысли.

— Как, чёрт возьми, это произошло?

— У меня тот же вопрос.

Я наношу кондиционер, даю ему впитаться и хватаю бритву.

— А бриться ты зачем собралась? — приподнимает бровь она.

— Пропустила кусочек на ноге, извращенка.

— Ага, конечно. Папочка Фишер любит когда гладко, да?

— Не называй его так, — одёргиваю я. Ситуация и без того запутанная, не хватало ещё этих слов в голове.

— А почему нет? Он ведь чей-то папочка.

— Джейс уже не в том возрасте, чтобы его так звать, так что заткнись.

— Кстати об этом… Как думаешь, он знает, что ты переспала с его отцом?

— Господи. Весь Шугарленд-Крик узнает, если ты не перестанешь орать. — Я смываю шампунь с волос, мечтая уже вылезти из душа и снова пахнуть как человек. — Не знаю. Если они вообще общаются, это может всплыть в разговоре, когда зайдёт речь о том, кто я такая для Джейса.

Мне нужно написать Джейсу и выяснить, почему он не сказал, что его отец вернулся в город. Даже когда мы были «на паузе», мы всё равно общались и делились почти всем. Ну, почти.

— Значит, ты думаешь, Фишер не в курсе?

— Он не выглядел особо удивлённым, когда увидел меня. Так что, скорее всего, он знал, что я тут живу и работаю. А вот по поводу того, что я — бывшая его сына… не уверена.

— О-о-о, скрытный сталкер. Обожаем такое.

— Нет, не обожаем. Только в твоей долбанутой голове.

— Мужчина, который устраивается на работу только ради того, чтобы увидеться с тобой после того, как ты его заигнорила? Это, по-твоему, не романтика?

— Ты будешь той, кого похитят, а она попросит разыграть сцену с пленницей.

— Не критикуй, пока сама не попробуешь. Мы с Трэвисом однажды так и сделали.

— С твоим психом-бывшим? Как раз в его духе. — Я фыркаю, вспоминая, как он с ней обращался и сколько она это терпела.

Выключаю воду и хватаю полотенце для волос.

— Думаю, ему и играть особо не пришлось.

— Скажем так: были наручники, верёвки и много дёранья за волосы.

— Что, без «ожерелий» из рук? — фыркаю, оборачивая большое полотенце вокруг тела и выходя на коврик.

— Пытался, но не мог понять, как не задушить меня в процессе, так что я его остановила.

— Ну да, конечно, именно это у него и было проблемой... — Я театрально закатываю глаза прямо в экран.

— Мы вообще-то не о нём сейчас. Так что, как из «привет, это Фишер» ты оказалась в куче лошадиного дерьма?

Одеваясь и расчёсывая волосы, я мысленно прокручиваю тот унизительный момент. Магнолия, разумеется, ржёт в голос.

— Это прям типично в твоём стиле. Не верится, что ты так застыла.

Я достаю косметичку, наношу консилер и блеск для губ. Она продолжает нести чепуху о том, как мне нужно объясниться с Фишером, почему я игнорила его звонки и сообщения, чтобы мы могли воплотить фантазию про запретную любовь.

— Этому не бывать, Мэгс. Помимо очевидного кринжа, у нас на ранчо правило: никаких служебных романов.

— Да брось. Твои родители ввели его только после того, как Уайлдер переспал с нашей бывшей администраторшей, а потом заставил Уэйлона бросить её от его имени.