— Только не говори «нормально»!

— Нет, не нормально, но легко объяснимо. Мы стоим над толпой, на виду, нам многое позволено. У нас есть власть задевать сердца… Естественно, тем, кто чувствует себя в чем-то обделённым, униженным, хочется в ответ унизить любимцев публики. Хотя бы в самом простом. Обвинить в краже. Не дать поесть. Ударить по лицу. Обозвать как-нибудь. Что ещё они могут?

— Убить, — тихо ответил Новит. — Если это месть униженных завистников, они пойдут на всё. Я даже думать не могу спокойно, что это… не хочу сказать «обычно», но часто случается. Потому что таких среди «благопристойных» много. Это наша вина или их? Не понимаю. Я посмотрел на них вблизи, они самые обычные, таких тысячи. В них словно кто-то поворачивает рычаг давления, и тогда они светятся ненавистью. А в другое время — ничем не отличаются от нормальных. Но в них сидит желание ударить, укусить. Я не могу позволить этому остаться безнаказанным, — голос новичка дрожал от ярости, кулаки сжались. Жердин бледно улыбнулся:

— А ты оставил?.. Позволил?.. Чего ж тебе ещё? Моё слишком хрупкое здоровье не выдерживает таких длинных речей и важной роли. Будь другом, поговори об этом с кем-нибудь другим. Пожалуйста… Меня сейчас мировые проблемы не волнуют.

— Прости, брат, больше не буду. Ты лежи, набирайся сил. Скоро всё пройдёт. И голова будет, как новенькая. Хоть снова… — Новит красноречиво постучал себя по лбу.

— О! Другое дело, — одобрил раненный артист. — Умеешь успокоить, когда стараешься. Тоже иди гуляй. Мне хорошо, скучно не будет, я хочу спать…

— Держись, мы рядом, — Новит потрепал друга по руке, вышел и спрыгнул с задней платформы. Все, кроме Старика, который правил лошадкой, и Веды, беседующей с ним, шли пешком рядом с фургоном.

— Как там, сынок? — спросил Папаша Баро.

— Нормально. Будет жить, — беззаботно ответил Новит. — Мы ему надоели, прогнал всех, спать мешаем.

— Я вот что хочу… ты достаточно долго с нами выступал, сынок, все долги давно закрыл. Ты свободен. Самое время решать, уйти или остаться.

— Уноси ноги, пока можешь, — более определённо высказался Крас. — Пока ещё не поздно. Ты уже всё понял про нашу жизнь. Другой не будет.

— Другую жизнь я видел, — сдержанно ответил Новит. — Я сам не знаю, почему, но ваша — лучше. Вы сами её ни на какой достаток и дом без колёс не променяете, так что не надо… Никто в здравом уме не поймёт, почему так. Что за счастье для меня здесь, какого больше нигде нет. И, несмотря на всех, кто хочет отнять это счастье, я его не отдам! Я никак не сумею заменить Жердина на сцене, но я учусь и помогу, чем смогу. Особенно сейчас, пока ему трудно выступать в полную силу. Знаю, я не подарок, но я вам ещё пригожусь, — Новит скорчил просительную гримаску.

— Вот это поворот, сынок, — преувеличенно нахмурился Папаша. — Кто бы мог подумать, а? Так и поверишь, что временный «отпуск» твоего дружка тебе на руку! Не ты ли заказал шайке Брандита нападение на него, только бы расчистить себе местечко на сцене?

— Как я не догадался! — рассмеялся Новит. — В следующий раз непременно вспомню об этом, когда придёт охота замахнуться на все роли красавчика! Но я бы никогда не нанял таких болванов! Они способны только провалить всё дело.

— Да уж, будь добр, для меня найми кого-нибудь получше, — попросил Крас.

— И для меня! — поддакнула Смея.

— Нельзя над этим смеяться, — вздохнула Веричи, осуждая не их, а то, что ей самой смешно.

— Можно, — вздохнул Папаша. — Если сил хватает, то можно. Так легче, девочка. Смеяться над собой и веселить других — наша работа. Нельзя терять квалификацию.

— Я остаюсь, если вы не против, — официально сообщил Новит. — Кто-нибудь может, наконец, рассказать мне легенду о Клетчатом?

— Может, наоборот? — прищурился Крас. — Сперва — легенда, потом — твоё решение?

— Я уже давно решил. Но если хочешь попробовать меня отговорить или напугать — давай.

— Наглец, — надменным тоном Красильона потянул красавчик. — Но, если вкратце, дело было так…

*****

Новит слушал, как давным-давно трёх самых важных господ неназваного города задели за живое дерзкие речи первого Арлекина. Его успех у прекрасных дам, ловкость, смех и любовь публики. Желая проучить наглеца, они устроили ему ловушку, то ли с помощью подкупленного слуги в гостинице, то ли им помогла девица, которой артист не ответил взаимностью.

Арлекина (если верить легенде, его имя без маски было Элленкен, но сама роль и маска стали ему новым именем) схватили и в закрытой карете привезли на площадь.

Господа действовали сами, без слуг. Неизвестно, какое время они выбрали, чтобы город и площадь были пустыми, возможно, первый час рассвета. Им не нужны были свидетели для личной мести, наоборот, они боялись, что народ вступится за артиста.

Неважно, какая на нём была ещё одежда — плащ или дорожная куртка, но внутри было клетчатое трико. Увидев сценический костюм, господа решили разрисовать настоящую шкуру Элленкена такой же клеткой на долгую память. Но спорили, решая, что делать с клетчатой шкурой? Разорвать для удобства на спине или оставить?

У артиста были связаны руки, веревка пропущена в кольцо, и кто-то держал ее конец. Но Элленкена ещё не вздернули к столбу, он сидел на помосте, скрестив ноги, и слушал, как спорят «благородные мстители». Возможно, это был спектакль, чтобы поиздеваться над ним, оттягивая саму расправу. Так и он сохранял безмятежную усмешку, не подавая виду, что его это задевает.

Но господа в пылу страстей как-то забыли, что Элленкен — из Лесного братства, древнего предшественника Братства Дороги. Они спорили, а небо над городом всё темнело, тучи наливались свинцом. Неизвестно, что они решили, но когда двое уже потянули за веревку, а третий взял кнут, налетел страшный ураган, сорвав им всё веселье.

Что стало с господами — легенда умалчивает. Но Арлекина ураган точно забрал на облако, прежде чем началась жуткая гроза. Это не поэтический образ, его не убило молнией, не зашвырнуло ветром за городские стены, он буквально прокатился на облаке, как на лодке или на лошади, и так спасся. С тех пор, когда в жуткую грозу по небу несутся среди самых черных туч стаей светящиеся пятна, их называют «семьёй Арлекина». Или «детьми Клетчатого», поскольку Элленкен получил и это прозвище за свою актерскую шкуру.

За много веков с тех пор немало других господ, словно в насмешку, пытаются повторить то, что не удалось их предкам. Забывая, что актеры — под защитой небес. Или нарочно проверяя, вступятся в этот раз или нет? Бросают вызов небу… Это не остаётся безнаказанным. Даже если кара неочевидна и запаздывает, или спасение не приходит мгновенно с громом и молниями. Дети Клетчатого по-прежнему злят многих господ одним своим присутствием, дерзкими речами, любовью публики и вообще успехом в любви. И тем, что плётка никогда не заставит их перестать смеяться. И тем, что они, не таясь, всё равно носят пёструю шкуру и гордятся ею.

*****

— Хочешь сказать, — недоверчиво спросил Новит, когда Крас закончил пересказ легенды о славном актёрском предке, — недавно мы были этой семьёй Арлекина? Грозой и ураганом возмездия?

— Вроде того.

— Это… неплохо. Легенда всё-таки не врёт. Ответ по заслугам иногда приходит.

— Особенно, если сам помогаешь легенде сбыться, — хмыкнул Папаша Баро. — Крас, сынок, ты отвратительно рассказываешь, совсем неправильно! Так он никогда не уйдёт. Ты добился того, что теперь он ещё больше гордится своей семьёй.

— Нашей, — поправил Новит.

— Если нашей, то молодой господин наконец соблаговолит называть меня на «ты»? — преувеличенно вежливо поинтересовался Папаша Баро.

— Пока не могу, но буду очень стараться, господин директор, — обещал Новит.

(конец второй части)

Ближайшую неделю, пока Жердин поправлял здоровье, актёры просто не выступали. Припасов хватало. Театр подолгу стоял на лужайках, в отличных местах для отдыха. Если снова попадались излучины реки, все нежились на солнышке, на травянистом бережку или на пляже. Репетиции проводились каждый день. Без них актёры чувствовали себя как без еды — прожить можно, но куда деть тянущую тоску внутри?