Новит сердито выдохнул и взял арбалет. Шесть точек насчитал сразу, не задев броню, но стрелять в точку над головой всё никак не мог решиться. Отходил, подходил, примеривался…

— Нет. Отойди на минутку, — он показал рукой, не уверенный что Жердин его слышит. Выпустил одну за другой пять стрел в верхнюю точку, убедился, что расхождение каждый раз не больше дюйма, неопасное для партнера. Жестом попросил живую мишень вернуться. Выдохнул. Уверенно послал стрелу чуть выше головы. Ещё, ещё…

— Неплохо, — кивнул Крас. — Снимай.

Не слушая протестов Новита, Жердин вынырнул из стёганого кокона и засмеялся, вытаскивая толстую светлую подкладку, тоже простеганную для прочности.

— Броня двойная, не бойся. Нельзя, конечно, сразу убрать её… но половину — можно.

— Так работайте, — сказал им Крас. — Надоест, попробуешь ножом. Потом покажешь.

Новит нервно сглотнул.

— А пирамиду будем пробовать? Мне лучше самому там постоять.

— После обеда постоишь. Забавно, что тебе легче стать мишенью и рисковать попасть под удар, чем самому ударить. Хоть ты при этом ничем не рискуешь.

— Кроме промаха! Не делай вид, что не понимаешь!

Крас удивлённо вскинул брови, озадаченный слишком уж безбоязненным тоном новичка. Новит криво усмехнулся и обещал быть паинькой. Учиться, как требует маэстро. Он даже иронично поклонился.

— Работайте, — бросил им постановщик трюков и ушёл.

После долгой тренировки, приятели сидели рядом на траве. Новит всё не мог остановиться, держал в каждой руке по кинжалу, бросал и ловил, то за рукоять, то за кончик лезвия. Каждый по очереди. Проверял баланс.

— Ими тоже жонглируют?

— Только Крас. Но если хочешь…

— Ой, нет. Жердин, почему вы давно не делали трюки с мишенью? Мне кажется, или для вас это что-то из давнего прошлого? Случилось что-то плохое?

— Когда я был сильно младше, это имело смысл. Потом забылось.

— Но Веричи? Она ведь и сейчас хорошая мишень? Маленькой она выступала?

— Конечно, чудо-дитя! Когда Смея могла ее держать, мы даже делали тройную пирамиду! Высоченная, ножом не добросишь, стрелять приходилось издали. Это был гвоздь программы, на финал. Крас стрелял не пулями, а через трубку дротиками с хвостами. Попадая в щит, они раскрывались, как цветы. Чтобы издали видели яркое пятно. Веричи много выступала, как мишень, она и сейчас может.

— Но почему не делали?

— Крас эту программу не любит. Тренируется-то постоянно, сами чудеса меткости ему нравятся, но не любит показывать публике.

— Почему?

— Худшая опасность — не промах. Хотя тоже приятного мало для всех. Но мелкой стрелой, иголкой с хвостом или тонюсеньким концом кинжала задеть — всё-таки не смертельно. Нужно хорошо рассчитывать силу броска. Хуже, что слишком часто пытаются повторить. Я тебе говорил про случай в замке. Так это рикошетом прилетело нам, а сколько другим? Пусть большие балаганы за такое отвечают, если не могут обойтись без этого трюка, нам это ни к чему. Но ещё хуже, что некоторые зрители в смертельном номере всегда хотят несчастья. Они желают, чтобы артист под куполом разбился, сорвался, и, конечно, ждут промаха. Под руку это… тяжело. К счастью, таких немного, но на любой площади, в любом селении всегда есть. Они не выдыхают с облегчением, когда всё красиво и счастливо обошлось, а плюют и с досадой скрипят зубами. Иногда их видишь во время поклона. Эти глаза, горящие злобой.

— Так зачем восстанавливать чудеса меткости? Зрители ведь не знают, чего ждать, у нас столько других сцен! Ладно для Юсси, сразу не сделаешь другой большой номер, а так — зачем?

— Потому что мы это умеем. А ты научишься. Дело не в том, что знают о нас зрители. Кто-то и знает, и ждет. За десять лет мы столько дорог исколесили, совершенно не помним, где выступали, а где — впервые. Важно, что сейчас мы будем чувствовать, что показываем программу слабее, чем можем. Из-за меня. Это плохой настрой. Мы должны знать, что каждое представление — самое лучшее, насколько мы сейчас способны. Поэтому — замена. Нужно чем-то поражать воображение публики. Что делать, если на другое сил пока не хватает.

— Ты прав, но, боюсь, у меня никак не получится. Щит без тебя и щит с тобой — настолько разные щиты! Наверное, я не смогу. Хочу попробовать пирамиду. Может, хоть так…

— Скажи Красу, чего боишься. Он в этом разбирается, он же меня учил. Я никогда не работал в паре с девочками, только с ним. Думаешь, в него легко бросить ножом? Ещё и не задеть, — Жердин засмеялся. — А тебе тоже придётся. Думаешь, при встрече с Красильоном, школяр упустит шанс щелкнуть его хлыстом по шляпе или пробить её стрелой?

Новита тряхнуло ледяной дрожью:

— Вот сейчас я понял, что до этих слов вообще не боялся. Спасибо, друг!

— Иди, — хлопнул его между лопаток Жердин. — Сейчас он тебя не съест. Ты нужен нам живым, так пользуйся!

*****

Сразу после обеда трюки не репетировали, отдыхали. Новит улучил этот момент, собрался с духом и сказал Красу, что, кажется, метким стрелком ему не быть.

— Понимаешь, я не смогу выстрелить. В броне — да, всё понимаю, это нетрудно, но по-настоящему рисковать… Лучше не тратить время. Я всё равно буду участвовать как мишень. Я научусь стрелять в трудные цели, правда, только не в живые.

Крас молча выслушал трусливое признание, жестом позвал новичка к щиту.

— Покажи. Представь, что там живая мишень без брони. Кто хочешь, кого страшнее задеть. Теперь стреляй по точкам, быстро, по кругу, в каждую по три раза. — Крас одобрительно кивнул, когда Новит выполнил задание. — Теперь представь пустой щит, как есть. Выдохни, закрой глаза. Готов? Стреляй совершенно свободно, тоже быстро, по кругу… Видишь? Даже с воображаемой угрозой твоя меткость намного выше. Тебя подстегивает напряжение, когда боишься промахнуться. Не замечал, когда бросаешь кинжал, как только он вылетает, ты уже знаешь, куда попал. Пальцы заранее чувствуют. Можно показывать меткость на самом щите, кольцах и прочее, как в тире. Но это не так интересно, только для разогрева. Для тебя ставки должны быть высокими, это правильная реакция. Всё ты сможешь. Не сразу, но…

— Я всегда думал, наоборот. Нужно не напрягаться, не слишком стараться, тогда стреляешь лучше.

— Люди разные. У тебя — так.

— А у тебя?

— Как когда, но чаще мне страх за партнера помогает. Жердину — нет. Он должен делать трюк свободно, без давления.

— Ты чаще выступаешь именно с Веричи, потому что сильнее за нее боишься? — понял Новит.

— Да. В этом наши чувства с публикой совпадают. Она — более хрупкая, чем Смея. Но если номер слишком опасный, я беру Смею. Тогда уровень риска как раз нормальный.

— Пирамида более опасна?

— Для той, кто наверху. Снизу хлыстом не достать, бросать ножи неудобно, стрелять тоже, нужно отходить всё дальше… Сейчас увидишь. Может, и передумаешь насчет того, по какую сторону прицела стоять легче.

Новит самоуверенно засмеялся:

— Я твоей меткости всё равно доверяю больше, чем своей! Интересно, как ты учил трюки с маленькой Веричи?

— Отвратительно. Она постоянно росла! Точки менялись. Только привыкнешь…

— И как? Не страшно было? Не задел ни разу?

— Всё время страшно. Самое страшное, когда живая мишень вращается на диске. Мы это не показывали ни разу. Даже в простых чудесах меткости все рискуют, когда мишень живая. Задевал пару раз. Но мы об этом не знали. После номера вдруг оказывалось, что у нее царапина на плече или на ноге. Когда, в какой момент? Даже не чувствовали, ни я, ни она. После этого снова бросать ножи очень тяжело. Тогда я переходил на хлыст, он требует абсолютной точности. Потом снова как-то решался… Папаша эту программу прикрыл на время. Вот, ради Юсси вспомнили, я думал, один раз, бенефис. Но, видишь, снова взялись за старое. Кого ты представлял на мишени?

— Себя, — признался Новит, опустив глаза. — Иначе я бы слишком отвлекался на переживания.