Я чувствую, как сильные руки заламывают мне за спину, и пытаюсь сдержать стон боли, когда моё плечо выворачивается под неестественным углом. Что бы ни случилось, я намерен продержаться как можно дольше, не позволяя этим людям или Энтони услышать ни единого звука боли. Я не хочу доставлять ему такое удовольствие.

— Отведите его в старую конюшню, — приказывает Энтони. — Ту, что в задней части дома. Я скоро буду там.

Трое мужчин начинают оттаскивать меня, и когда я оборачиваюсь, то замечаю, как на одном из верхних этажей особняка зажигается свет. Я не уверен, что это Эстелла, я не уверен, что это её комната. Но я всё равно смотрю в окно, гадая, видит ли она, как меня уводят, чтобы наказать за то, что я прикоснулся к ней. За то, что осмелился признаться в своих чувствах, о которых мечтал всего лишь несколько украденных мгновений.

— Прости, — говорю я одними губами, обращаясь к окну, хотя уверен, что она не может меня услышать, даже если она там. Мужчина, держащий меня за руку, тащит меня вперёд, и я спотыкаюсь, чуть не падая, когда меня уводят в ночь. Прочь от Эстеллы, в темноту, которая ждёт меня впереди.

В старой конюшне, расположенной на дальнем краю участка, пахнет грязью и заплесневелым сеном. Как только меня затаскивают внутрь, у меня начинают слезиться нос и глаза, но сейчас меня беспокоят более важные вещи. Насколько я знаю, это старое здание не использовалось много лет, но, когда я вижу засохшую кровь на соломе, разбрызганную вокруг столба в центре прохода, у меня возникает ощущение, что у Энтони была особая цель для этого места.

Цель, которую я вот-вот узнаю.

Волосы на затылке встают дыбом, когда меня подтаскивают к столбу, и я борюсь с желанием чихнуть. Воздух наполнен пылью, которая щекочет мне нос, и это почти так же мучительно, как и возможная боль, которую Энтони, возможно, приготовил для меня. Всё помещение выглядит ужасно, поскольку двое других мужчин зажигают фонарики на батарейках, отбрасывающие длинные тени на пространство. Это похоже на место, куда можно привести кого-нибудь для пыток, и это не очень меня утешает.

На одной из стен комнаты висят цепи, кнуты и множество других приспособлений, назначение которых я не хочу даже представлять. Облизывая окровавленную губу, я наблюдаю, как один из мужчин достаёт кусок цепи и начинает привязывать меня к столбу, поднимая мои руки над головой. В это время другой мужчина снимает с меня рубашку.

— Если вы хотите, чтобы я разделся, вам просто нужно вежливо попросить меня, джентльмены, — умудряюсь я съязвить, когда охотничий нож вонзается в мою рубашку. — Может быть, сначала предложите мне выпить…

Мужчина, разрезающий мою рубашку, снова бьёт меня тыльной стороной ладони, сильно, но не с такой интенсивностью, как в первый раз.

— Заткнись на хрен, — рычит он, срывая рваную ткань, пока я не остаюсь голым по пояс. — Мы снимаем всё остальное?

Другой мужчина, закрепляющий цепи у меня над головой, пожимает плечами.

— Думаю, это зависит от того, хочет ли босс, чтобы он умер с прикреплёнными яйцами или без них.

Я не думал об этом. Когда я представлял, как умираю от всего этого, мне представлялась быстрая пуля в голову. Это был бы чистый, достойный способ уйти из жизни ради любви. Мой член, который до этого был более чем заинтересован, теперь сжимается у основания, когда я думаю о том, что может произойти дальше. И я снова прихожу к выводу, что всё это того стоило бы, если бы не то, что я оставляю Эстеллу без защиты. Я готов вытерпеть всё, что угодно, лишь бы снова прикоснуться к ней. Я просто не хочу, чтобы она тоже страдала.

— Снимите всё остальное. — Голос Энтони разносится по сараю, и мужчины пожимают плечами.

— Что ж, вот вам и ответ, — бормочет один из них. — Конечно, босс, — говорит он громче, и двое мужчин начинают раздевать меня ниже пояса, пока я не оказываюсь обнажённым у столба. По сараю гуляет ветер, более холодный, чем должен быть летом, и я сжимаю челюсти, чтобы не дрожать.

Энтони появляется в моем поле зрения, его взгляд остаётся бесстрастным, пока он снимает пиджак. Он передаёт его одному из мужчин, который аккуратно вешает его на дверь кабинки. Энтони закатывает рукава своей накрахмаленной темно-красной рубашки на пуговицах.

— Я не выбирал этот цвет, ожидая, что сегодня прольётся кровь, — говорит он, заметив, что я рассматриваю его рубашку. — Но, полагаю, это судьба.

Он снова окидывает меня взглядом.

— Мне было интересно, что моя дочь нашла в тебе. Возможно, поверхностное влечение. Она молода и невинна. Я не думал, что ты станешь для неё искушением, но, похоже, ты её запятнал. — Энтони сжимает челюсти. — Заразил её чистый, невинный разум своими грязными желаниями. — Он кивает двум мужчинам. — Поднимите его запястья повыше, — приказывает он. — Убедитесь, что он это чувствует.

Я не совсем понимаю, что он имеет в виду, пока мгновение спустя один из мужчин не тянет за цепь, соединяющую мои запястья. Я чувствую, как что-то скользит вверх, и моё тело вытягивается вслед за этим, пока мои ноги едва касаются пола конюшни. Вес моего тела неприятно давит на плечи, и я понимаю, что очень скоро это станет невыносимо болезненным.

Энтони подходит к другой стене, внимательно осматривает висящие на ней предметы, прежде чем выбрать толстый кожаный ремень. Он медленно складывает его, глядя на меня, а затем переводит взгляд на троих мужчин.

— Охраняйте двери, — говорит он спокойно. — Если кто-нибудь поднимется сюда, не впускайте его.

Они кивают, двое из них отходят в сторону, а один в другую. Энтони приближается ко мне с задумчивым выражением лица. Он медленно обходит меня кругом, похлопывая кожаным ремнём по ладони.

— Знаешь, — начинает он, словно мы ведём непринуждённую беседу за бокалом вина, а я не вишу обнажённый и связанный в его конюшне. — Когда мы впервые встретились, Себастьян, ты мне сразу понравился. Я подумал, что тебе можно доверять. Ты был верен своему делу и эффективен. У тебя был вид человека, который готов на всё ради достижения цели. Я решил, что именно такой мужчина мне нужен, чтобы присматривать за моей дочерью. Я был уверен, что в тебе есть все качества, которые я ценю в своих людях.

Он снова похлопывает по руке, обходя вокруг и останавливаясь передо мной.

— Я даже подумал о твоём будущем, если будущий муж Эстеллы захотел бы выбрать для неё другого телохранителя. Я рассматривал возможность твоего продвижения по службе. Возможно, ты бы стал замом Брика, а потом заменил бы его, когда он ушёл бы на пенсию. А если и дальше хорошо выполнял бы свою работу, то получил бы ещё более высокую должность.

Он начинает кружить вокруг меня, и я стискиваю зубы. Ожидание боли становится сильнее, чем сама боль, хотя я её пока не чувствую. Возможно, я ошибаюсь.

— И тогда... — начинает Энтони, снова поворачиваясь ко мне лицом. — Тогда ты предал меня, Себастьян, самым ужасным образом. — Его голос становится твёрдым, и каждое слово звучит как острый осколок льда. — Ты думал, что если защищал мою дочь, то она стала твоей. Но ты сильно ошибался.

Он взмахивает запястьем, и я не успеваю понять, куда летит кожаный ремень, пока он не попадает мне прямо между ног. Ослепляющая боль пронзает моё тело, распространяясь по всем его частям. Мне кажется, я слышу хруст своих зубов, когда я сжимаю их, чтобы не закричать. Ещё один удар, и кожа соприкасается с моими яйцами и мягкой, уязвимой плотью моего члена, и на этот раз я не могу сдержать крик боли. Я ничего не могу с собой поделать.

— Моя дочь не для тебя, — говорит Энтони с гневом в голосе. — Она – Галло. Невинная, непорочная невеста для достойного мужчины, которого я выберу, человека, способного занять то положение, которое занимаю я. Но только не для тебя, её охраны!

Он снова бьёт меня, на этот раз по животу. Мышцы моего живота напрягаются, и я издаю стон, чувствуя, как воздух наполняется треском кожи и боль разливается по всему телу.

— Ей всего двадцать один год, — рычит Энтони, снова ударяя меня в грудь. — Она слишком молода, чтобы понимать, что происходит, поэтому ты всё решил за неё. Ты запятнал её. Причинил ей боль. Кто знает, что бы случилось, если бы я не появился...