Это доступно, только если еврейство обретет цель, осуществимую по ходу военных действий; и этой целью может быть только Палестина и еврейское подразделение на Палестинском фронте как связующее звено в стремлении к победе.

Я абсолютно убежден, что формирование такого подразделения немедленно подействует в противовес пацифистским идеям среди русского еврейства. И я абсолютно убежден, что нет другого способа этого добиться.

Но в случае, если мы хотим противостоять пацифистской пропаганде в Петрограде, следует это делать без промедления.

Я вынужден подчеркнуть это обстоятельство, вынужден сообщениями из России и Дании, и демонстрирующими серьезность положения. Вы, конечно, располагаете большей информацией, и я убежден, она совпадает с доступной мне.

Повторяю, в этом движении вес и создание противовеса в еврейском сознании — не панацея, но значение это будет иметь большое, и в случае немедленных действий полдела будет сделано.

Приношу свои извинения за размер письма и мой плохой английский. Мною движет не просто нетерпение — но осознание петроградской атмосферы, которая может сыграть решающую роль в нашей общей судьбе. Обеспечьте мне и моим соратникам эффективную аргументацию в пользу победной войны созданием еврейской военной силы, на стороне Антанты борющейся за сионистские идеи; мы обязуемся провести широкую разъяснительную работу не только здесь в целях вербовки, но и в России, чтобы завоевать единство в общественном мнении российского еврейства в пользу победной войны"[344].

В начале письма Жаботинский сообщил, что 9 апреля встретился с лордом Дерби, военным секретарем, и генерал-майором Вудводом, административным директором, но его не поставили в известность, приняты ли

какие-либо решения. Встреча с Дерби явилась, несомненно, первым наводящим мостом для внедрения идеи легиона в сферу практических действий. Спустя два дня после его письма Ллойд Джорджу в кабинете министров состоялось обсуждение меморандума Жаботинского.

Решение было принято положительное: лорд Дерби был уполномочен войти в курс дела и встретиться с подателем для обсуждения деталей.

Но победа была неполной. Дебаты в кабинете сконцентрировались на доводах против легиона.

Во-первых, по-прежнему официально связанное соглашением Сайкса — Пико, правительство не было готово предпринимать шаги, могущие знаменовать поддержку сионистских устремлений.

Кроме того оно было озабочено яростным оппозиционным отношением ассимиляторов к идее Еврейского национального очага и их ужасом, что британские евреи запятнают свою британскую лояльность, если вступят в ряды еврейского подразделения[345].

Тем не менее проблема российского еврейства была отправным пунктом самого Жаботинского для агитации за легион — и вызвала значительное возбуждение, сосредоточив все внимание на идее легиона.

Вне всякого сомнения, сионистский элемент набрал силу в самих правительственных кругах; в их рядах, не затронутых еврейскими комплексами, воцарилось согласие, что участие в освобождении Палестины будет содействовать успеху сионизма. Ллойд Джордж сделал и следующий шаг.

В беседе с Вейцманом и издателем "Манчестер Гардиан" С. П. Скоттом 3 апреля он заявил: "Что касается еврейской заявки на Палестину, общественное мнение будет изменено в чрезвычайно неблагоприятную сторону, если выяснится, что евреи не готовы идти за нее в бой". (Вейцман отвечал: "Они готовы сражаться и будут сражаться хорошо".)

Ллойд Джордж принял решение продвинуться в этом вопросе в тот же день. Он вызвал Марка Сайкса и подробно проинструктировал его, как себя вести во время его предстоящей поездки на Восток.

Сайкс надеялся спровоцировать в Сирии арабский мятеж в тылу у турок. Ллойд Джордж предупредил Сайкса не связывать британское правительство "никаким соглашением с племенами, которое может пойти вразрез с британскими интересами". В заключение он высказался в тоне, оказавшемся весьма неожиданным для членов его кабинета, не говоря уже о французском правительстве.

Он подчеркнул "важность не ставить под удар сионистское движение и возможности его развития под британской администрацией".

Евреи, добавил он, могут оказать значительно больше помощи, чем арабы. Очевидно, имея в виду деятельность Жаботинского, он напомнил Сайксу, что в "Англии существует значительное количество [таких евреев], знающих Палестину детально; их нужно использовать там, а не здесь". Было ясно, что премьер наконец согласился с мыслью о британском контроле в Палестине[346]. Как заявил спустя несколько недель Вейцману Филипп Керр, секретарь Ллойд Джорджа, изменившиеся обстоятельства и вступление в войну Соединенных Штатов привели к необходимости широких перемен.

"Соглашение Сайкса — Пико, — добавил он немногословно, — было заключено так давно, что Ллойд Джордж почти совсем о нем забыл и старается забыть еще прочнее"[347].

Эта первая неделя апреля ознаменовала собой решимость пренебречь соглашением Сайкса — Пико и приступить к серьезным переговорам с сионистским руководством; она послужила и первым серьезным шагом к формированию легиона. Тогда-то, в момент пересмотра британской политики, Жаботинский на пасхальных каникулах в Лондоне получил письмо за подписью генерала Вудворда с приглашением "господину Владимиру Жаботинскому" нанести визит лорду Дарби в тот же вечер.

Позднее Жаботинский живо описал картину этой встречи.

"Мы устроили с Трумпельдором военный совет. Как тут быть? Увидев на мне солдатскую фуражку, не испугаются ли министр и генерал такой беспримерной неслыханности, как политическое совещание между главой военного министерства и рядовым пехотинцем? Я готов был просить Трумпельдора заменить меня, но он не доверял своему английскому красноречию. В конце концов мы решили ехать вдвоем. Ровно в два часа, у дверей кабинета директора организации в Военном министерстве, я передал ординарцу генерала Вудворда наши визитные карточки. Нас сейчас же пригласили войти. Я собрался с духом, выпятил грудь, маршем вступил в кабинет, как полагается, с фуражкой на голове, вытянулся, отдал честь и представил Трумпельдора и себя.

Должен сделать генералу комплимент: хотя лицо его выразило совершенно гомерическую степень изумления, на словах он этого не показал. Он сказал: "Oh, yes, я доложу министру", — и вышел, не глядя на нас. Зато у министра он просидел больше пяти минут. Трумпельдор подмигнул и пробормотал:

— У них тоже военный совет.

Наконец вышел из того кабинета секретарь и пригласил нас в кабинет. Тут уже я, слава Богу, мог снять фуражку: лорд Дарби — штатский, стоять навытяжку необязательно.

— Премьер-министр поручил мне, — сказал лорд Дарби, — расспросить вас о подробностях вашего плана еврейской боевой единицы.

Я рассказал: слава Богу, знал эту премудрость уже наизусть и со сна мог бы ее изложить без запинки.

— I see, — ответил министр. — Теперь другой вопрос. Считаете ли вы, что создание такого контингента послужит серьезным толчком к большому притоку волонтеров?

Ответил ему Трумпельдор с настоящей солдатской точностью:

— Если это просто будет полк из евреев — пожалуй. Если это будет полк для Палестины — тогда очень. А если вместе с этим появится правительственная декларация в пользу сионизма — тогда чрезвычайно.

Лорд Дарби мило улыбнулся и сказал:

— Я — только военный министр.

Трумпельдор мило улыбнулся и сказал:

— Я только отвечаю на ваш вопрос.

— I see. Теперь третий вопрос: я слышал, что в 20-м Лондонском батальоне есть группа солдат-сионистов из бывших чинов Zion Mule Corps.

— Так точно, 16-й взвод, — сказал я, — там я и служу, а капитан Трумпельдор командовал ими в Галлиполи.