Жаботинский посчитал, что настало время для очередной попытки на дипломатическом фронте. 23 января он связался с Эмери, интересуясь, стоило ли, по его мнению, ему и капитану Трумпельдору обращаться с детальным письменным проектом к членам военного кабинета, к лорду Дерби, ставшему военным министром, к м-ру Артуру Бальфуру (новому министру иностранных дел), генералу сэру Окланду Геддису, ответственному за вербовку, и т. д.
Эмери поддержал, но посоветовал Жаботинскому направить меморандум самому премьеру. Он выразил желание предварительно просмотреть проект, и копия была доставлена ему уже 24-го. 25-го он выслал подробный список поправок. Он считал, что Жаботинский должен описать историю формирования и военные заслуги Отряда погонщиков мулов, упомянув "отличия, полученные от военной администрации за их рвение, отличную дисциплину и самообладание под обстрелом". Он также считал, что Жаботинскому следует включить отчет о том, как он, снабженный рекомендациями от русских властей, благосклонно относящихся к его идее, вел переговоры с Военным министерством и министерством иностранных дел, что, по его мнению, в министерстве иностранных дел его идею рассматривают с интересом ввиду политического эффекта в Америке, но Военное министерство идее противится.
Другим его предложением было, чтобы Жаботинский упомянул, что "по личной инициативе, без всякой официальной поддержки, вы предприняли кампанию в Ист-Лондоне, не мобилизовавшей в силу отсутствия какой-либо официальной поддержки и сбора средств, добровольцев, за исключением очень немногих", и таким образом представил премьер-министру "основные факты ваших предыдущих попыток сформировать в Англии особый Еврейский полк".
Эмери посоветовал обтекаемую формулировку для этого деликатного политического меморандума: "Я полагаю, что форма, в которой вы упоминаете сионистские чаяния, может несколько встревожить министерство иностранных дел как излишне конкретная. Я бы предложил, чтобы мы оставили это неопределенным, а добавили предложение, упоминающее, что вербовочная кампания пройдет особенно успешно, если власти найдут возможным, не связывая британское правительство конкретной формой политического урегулирования будущего Палестины, воспользоваться формулировкой, благоприятствующей сионистским устремлениям"[319].
Эмери, как и Жаботинский, знал, что в любом случае ни у кого в правительстве не было сомнений в политических мотивах Жаботинского. Тот принял предложения Эмери и включил их в меморандум.
В сопроводительном письме к Ллойд Джорджу, подписанном также Трумпельдором, они поясняли, что возобновляют свое предложение в преддверии британского наступления в Палестине и в свете того, что вопрос о мобилизации иностранных евреев остается неразрешенным. Письмо завершалось на персональной ноте: "Мы берем на себя смелость добавить, что направляем это предложение Вам не только как премьер-министру, но и как человеку, знакомому, в силу своего происхождения и по опыту борьбы, с чувствами маленького народа. Мы опасаемся, что наша нация будет забыта в час подведения итогов, и мы апеллируем о предоставлении возможности документировать наши права. Мы стремимся к привилегии того же рода, какая сегодня предоставлена гражданину Уэльса, — сражаться за свою страну, сражаться, как сражается уэльсец — в собственных подразделениях, а не рассеянными и безымянными"[320]. И поскольку наступление на палестинском фронте было теперь действительностью, прошение могло стать недвусмысленным. "Правительство, — гласил первый параграф меморандума, — обязуется сформировать Еврейский полк для боевой службы в Палестине и Египте". Он должен был комплектоваться из российских евреев в Великобритании, Египте и остальных доминионах "путем добровольной вербовки или другими методами, а также по возможности из проживающих во Франции и нейтральных странах и из подданных Великобритании при изъявлении такого пожелания".
Они выражали оптимизм по поводу вероятного притока добровольцев из нейтральных стран Европы и Соединенных Штатов и отмечали, что в России сконцентрирован значительный потенциальный резерв.
Что касается офицерского состава, его формирование не должно было зависеть от расы и религиозной принадлежности, но возможность должна была быть предоставлена английским евреям, прошедшим подготовку в различных офицерских школах, присоединиться к полку на добровольных началах. Целый ряд из них, включая одного в чине подполковника, выразил Жаботинскому и Трумпельдору желание служить в еврейской части уже осенью 1916 года.
Эмери представил меморандум Ллойд Джорджу лично и уведомил 16 февраля Трумпельдора, что копии его разосланы членам Военного кабинета. "По моим сведениям, вопрос находится в стадии обсуждения и еще не решен".
По просьбе Ллойд Джорджа Эмери направил копию меморандума и в Военное министерство, с целью пересмотра предложения Жаботинского и предоставления их заключений военному кабинету. Но до обсуждения этого вопроса военным кабинетом прошло еще два месяца.
Тем временем Жаботинский предпринял шаг с далеко идущими последствиями — как положительными, так и негативными. Через день после меморандума Эмери он отправился в Хейсли Даун под Винчестером, где на учениях находился 20-й Лондонский батальон.
Там он представился его командиру, подполковнику Эштон-Паунолу, и рассказал обо всем ходе борьбы за Еврейский легион. Он объяснил важность еврейской роты для его плана и просил подполковника принять его на службу. Подполковник согласился, пожелал ему успеха и пригласил на ланч в офицерскую столовую. С течением времени он пожалел, что принял тогда приглашение. Вскоре после этого ланча он стал рядовым солдатом и чувствовал себя неловко, "стоя навытяжку перед молодыми людьми, с которыми месяц тому назад обменивался анекдотами за кружкой пива"[321].
Этот дискомфорт был наименьшей из проблем, созданных зачислением Жаботинского в армию. Просчетом был сам факт его зачисления. Какой бы обещающей ни стала в тот период перспектива создания полка, он еще не был реальностью, идея его по-прежнему вызывала сопротивление и враждебность с разных сторон, и кто мог предвидеть, какие осложнения еще предстояли? Лишая себя свободы действия и все предприятие — незаменимого вождя, он рисковал катастрофическими последствиями. Но понесенный в эти решающие месяцы урон был значительно меньше, чем следовало ожидать.
Намного серьезнее оказались осложнения позднее в Палестине.
Жаботинский не только признал спустя много лет, что его зачисление было ошибкой, он сознался, что понимал это с самого начала. Его решение не было неожиданным и импульсивным. Его частые выражения готовности служить, когда будет сформирован полк, были рефреном всей истории его борьбы.
Еще в Александрии, прощаясь с Трумпельдором перед отъездом в Европу "искать остальных генералов", он сказал, что вернется, если генерал Максвелл согласится сформировать настоящий боевой полк. Во время визита в Россию летом 1915 года он недвусмысленно предупредил своих друзей, что вступит в легион[322].
В первом письме из Лондона Паттерсону в Галлиполи он выражал надежду, что ему "выпадет честь служить под Вашим командованием"[323].
В июле 1916 года в письме в "Джуиш кроникл" он публично заявил, что выполнит свой долг и поступит на службу в легион сразу же по его сформировании[324]; спустя 6 недель, в письме Герберту Сэмюэлу по поводу планируемой им вербовочной кампании, он информирует его, что сам собирается зачислиться, поскольку призывает других поступить так же[325].
