До этого момента Жаботинский (помня, что, как он слышал, Гастер охарактеризовал его Сэмюэлу как "всего лишь говоруна"), предоставил площадку своим коллегам. Но Сэмюэл, откровенно признав сложность своего положения, обратился непосредственно к нему и спросил, что следует предпринять, по его мнению.
Позиция Жаботинского по этому вопросу не была для него секретом. За несколько недель до того Жаботинский отправил ему откровенное письмо по поводу накаленной обстановки в Ист-Энде, описывал ее как "болезненную для этой страны и постыдную для евреев". Он писал: "Будучи другом и почитателем Англии, который в каждой корреспонденции в Россию приводит примеры английского духа свободы и справедливости, я поражен раздающимися угрозами бунта, столь знакомыми мне из русского опыта. С глубокой грустью я узнаю, что в Ист-Энде планируется формирование самообороны. Я убежден, что она не окажется необходимой. Но с ужасом я думаю о реакции на эту новость в России, с ее поощрением антисемитов и унижением евреев.
Чтобы разрядить эту ситуацию правительство начнет мобилизацию иностранцев в британскую армию, либо без отличий, либо в форме иностранного легиона. У меня нет ни права, ни намерения критиковать. Но я вижу свой долг в том, чтобы настоятельно заявить, что это ситуацию не исправит. Попытки вербовки как в британскую армию, так и в иностранный легион обречены на провал. Эти люди не трусы и любят Англию, но они доведены до отчаяния тревогой о судьбах своих братьев, ежедневно читая сообщения о новых страданиях. Неужто кто-либо полагает, что вербовка может быть успешной без хотя бы толики энтузиазма? Или что есть нечто соблазнительное в перспективе службы в объединении, отмеченном словом "иностранный", — словом, содержащим в себе изоляцию и ссылку, без тени достоинства национального самоутверждения?
…Ходят слухи, что некоторые влиятельные евреи Вест-Энда противятся этому естественному решению вопроса. Если это так, я могу лишь сожалеть, что они готовы подвергнуть опасности положение своих соплеменников в России только лишь из ненависти к еврейскому самоутверждению. Я осознаю и целиком принимаю во внимание, что британские евреи будут служить без отличительных знаков плечом к плечу с другими британцами, но бесполезно притворяться, что те же чувства могут мотивировать поведение людей, помнящих Кишинев"[301].
В этом же письме он просил Сэмюэла принять его для детального обсуждения ситуации, но Сэмюэл отказался. Ирония нынешнего обращения Сэмюэла за советом была им оценена в полной мере.
Жаботинский ответил, что присутствует на этой встрече как член группы журналистов и не вправе выражать свое личное мнение. Тем не менее существуют самоочевидные истины: угрозами добровольцев не мобилизовать; дух волонтерства можно разжечь только провозглашением высшего идеала. Молодежь Британии может вдохновиться любовью к родине; в то время как русский эмигрант не чувствует своей принадлежности к какой-либо стране. Он утратил Россию, а Англия ему не принадлежит. Необходимо найти идеал, способный его вдохновить, и этим идеалом должна определяться пропагандистская работа.
Сэмюэл спросил: "Кто же займется пропагандой?" Ответа на это Жаботинский дать не сумел. Он не мог вызваться на выполнение этой задачи. Не все его коллеги поддерживали проект легиона. Насколько ему было известно, его замысел не разделял ни Сэмюэл, ни, наверняка, правительство. В лучшем случае ему предстояло бы идти на компромиссы и воздерживаться даже от упоминаний единственной идеи, служившей движущей пружиной всего предприятия и, можно утверждать, всей его жизни в тот период.
Позднее он пришел к выводу, что допустил ошибку. Сэмюэл крайне нуждался в выходе из положения. Он признался делегации, что их аргументация произвела на него впечатление; его поведение свидетельствовало о том, что он готов на содействие Жаботинскому. Впоследствии Жаботинский винил свою собственную "природу". Он не мог согласиться, пишет он, пройти в едва приоткрытую дверь. "Моим подходом было стучать и колотить, пока она не распахнется. Понимаю, что это плохо, но ничего не могу поделать"[302].
И здесь Жаботинский вновь несправедлив к себе. Каким мог быть компромисс, кроме полного отказа или отсрочки требования легиона?
По существу, последствия компромиссных попыток он уже видел. В одном из пространных писем в "Джуиш кроникл", озаглавленном "Предложение компромисса", он выразил мнение, что принуждение или угрозы высылки в Россию неприемлемы. С другой стороны, было ясно, писал он, что единственный достойный выход таков: "Те, кто выбрал домом Англию, должны отправиться на защиту Англии".
Вербовка, тем не менее, должна отражать исключительно эту цель. Следовательно, нужно было сформировать отдельную часть. И он перешел затем к защите русско-еврейской молодежи, не состоявшей из "неблагодарных отлынивателей", а готовой согласиться на справедливое разрешение вопроса.
В заключение он, конечно, упомянул идею легиона, но в откровенно пессимистическом ключе: "Должен добавить, что я лично лелею мысль о создании еврейского подразделения в связи с развитием Zion Mule Corps[303]для расширенных национальных целей. Я по сю пору не теряю надежду на ее осуществление и не сдамся, пока не завершится война. Но данное письмо написано с иной задачей и попросту представляет попытку предложить приемлемый выход из опасной ситуации"[304].
"Джуиш кроникл" отреагировал предложением, что Жаботинскому следует присоединиться к вербовочной кампании; в результате Жаботинский счел нужным написать второе письмо "во избежание недопонимания".
"Я убежден, что единственная структура, в которой могут служить эмигранты-евреи, — это еврейское подразделение с еврейским именем и специфической дислокацией: в Англии, Египте и, в конечном счете, в Палестине. Если, как я надеюсь, это подразделение будет создано, я выполню свой долг и вступлю в его ряды, а также буду стремиться убедить других присоединиться. Но я ни в коей мере не симпатизирую предложенной на сегодняшний день разобщенной службе и тем более не могу быть соучастником в политической депортации; я искренне прошу вас учесть, что в своем призыве к умеренности и компромиссу я выступаю за уступки с обеих сторон, а не только со стороны еврейской"[305].
Дебаты о сэмюэловской угрозе депортации бушевали в парламенте и прессе два месяца, пока Сэмюэл, по существу, не аннулировал ее в августе. Официально он объявил, что она снова войдет в силу, если новая вербовочная кампания не увенчается успехом; но это было не более, чем спасительной проформой. Все англичане, участники состоявшихся дебатов, пришли к соглашению, что русские евреи должны служить, но добровольно. В общих чертах был также достигнут консенсус, что наградой за их службу должна быть легкодоступная натурализация[306], и много чернил было изведено на обсуждение, следует ли давать им право на получение гражданства по окончании войны или немедленно после вступления на службу.
Все оказалось напрасным. Русские не пошевелились, исключение составили созданные ими комитеты, продолжавшие протестовать против угрозы потери права на убежище, гарантируемого беженцам.
Нет сомнений, что постановление Сэмюэла, поставившее вопрос ребром, и осознание обществом необходимости выхода превратили в глазах многих идею легиона в приемлемую как выход из положения для обеих сторон. Тогда-то Жаботинский и обрел союзников чрезвычайной весомости — две самые влиятельные газеты Великобритании. "Манчестер Гардиан" выступил в редакционной статье с предложением двоякого разрешения кризиса — обеспечения русским подданным возможности выезда в нейтральные Соединенные Штаты и формирования еврейского подразделения для службы в Англии или Египте с перспективой возможного наступления в соседней Палестине. Спустя неделю "Таймс" напечатала на видном месте письмо Жаботинского о его плане легиона[307].
