… Самохуд резко тряхнуло и тетка вместе с пайбой повалилась на Лизу. Ее ношу девушка успела возненавидеть: из пайбы оглушающе пахло болотной селедкой, и Лизу мутило. А ведь ей казалось, что она хорошо справляется с голодом. Теперь же внутренности скручивало невыносимым спазмом. Казалось, дай волю, и Лиза сломает эту грахову пайбу… Ой, нет!

Быстрее бы доехать до границы Ледяного панциря, пересесть в Осиновом и, верст сто спустя, в какой — нибудь деревне купить стакан нормального чая с булкой. Чем дальше от Панциря, тем ниже цены. И по всему выходило, что простая эта мечта могла исполниться не скоро. Впрочем, еще сутки Лиза ведь протянет? Да?

Тетка украдкой косилась на Лизу. За селедку свою переживает? Почему люди всегда уверены, что мир крутится только вокруг их дел?

Самохуд снова тряхнуло, и девушка вцепилась в сидение, чтобы не упасть: вся её поездка была сущей авантюрой. Как примет её Винтеррайдер? В конце концов, она — это она, а не отец, чьи несомненные заслуги и перед бароном Севера, и перед страной невозможно отрицать даже сейчас…

… Поселок Осиновое встретил самохуд многоголосым гомоном ворон, которых в Полунощи почти не водилось, большими лужами, запахом земли и навоза, криками постоялого двора и многоголосым гулом объединённого вокзала. После Севера, где зима уже вступила в свои права и, где снег глушил все звуки, городок по другую стороны границы Панциря казался слишком бестолковым и неухоженным.

Самохуд крутанулся в тормозном круге, освобождая выход в колею для второй машины, и заглох. Уставшие люди торопливо выскакивали на платформу, разминая ноги, вот и тетка, сверкнув на Лизу глазами рванула в сторону выхода в город, дальним кругом обойдя стражу, которая лениво толкалась у столба с газетами.

Лиза проводила тетку взглядом. Сама она медлила выходить, самохуд вдруг показался едва ли не родным домом. Это страх перед неизвестностью цепко держит скрюченными пальцами длинный Лизин подол. Словно шаг на платформу из коробки самохуда может что — то переменить!

Вздохнув, Лиза вышла на улицу. Дядя Саша топтался возле водительской кабины.

— Дядя Саша, что такое было сегодня утром? — Лиза очень старалась выглядеть легкомысленной, даже… глупой. Скорее всего, этот разговор дяде Саше придется пересказывать… Кому?

— Новые правила, барышня…

— Ой, а что в Правлении боятся войны?

— Госпожица с тобой! Нет, говорят, дисциплина хромает у нас. Ваш батюшка распустил людей-то, — старик осекся, смущенно кашлянул.

— А сам что думаешь?

— Я — маленький человек, барышня, живу просто, жалование получаю за то, что самохуд вожу. Начальство думает, не я…

— Ну, доброй дороги завтра, дядя Саша, — кивнула Лиза.

— А не со мной разве? — он снова заволновался, и девушка покачала головой:

— Со сменщиком твоим вернусь, дядя Саша, или тебе в Правлении именно про меня что-то говорили? Что ты так переживаешь? аль приглянулась я кому из новых и Машеньку твою сватать засылают?

— Нет. Конечно, вы любому понравитесь, но нет, не было такого. Ох, барышня Лиза, слышала бы меня Машенька, убила бы, — засмеялся старик. — Там у нее вечно — с подходцем. А я сейчас все ее установки нарушил.

— Я ей не скажу, — заговорщически шепнула Лиза. Старик рассмеялся:

— А в правлении все про дисциплину говорили, про мужиков, мол, работать больше будут, больше заработок… нечего ездить туда-сюда… А я всегда волнуюсь, когда инструкции меняются, — старик развел руками.

Лиза ободряюще улыбнулась в ответ.

Наверное, хорошо, что она не покидала дом, не мозолила глаза новому начальнику Шахты или его приверженцам… А то бы так и осталась в Полунощи — пленницей зимы и злой человеческой воли. И интуиция, которая вопила, что уезжать надо незаметно, была не так уж и не права.

Однако, каковы новые правила… А маменька, помнится со всем своим народническим пылом утверждала, что свобода для народа — главная ценность. Ошибалась… Народ, похоже, даже не морщится.

Ноги сами понесли девушку в буфет объединенного вокзала. Кинув равнодушный взгляд на выставку, Лиза прогулялась вдоль длинной витрины и вышла во вторую дверь, на перрон для дирижаблей. И ведь не поймешь от чего тошнит больше: от вида еды на выставке или от ценников, нарисованных углем на доске.

На платформе для дирижаблей стояла тишина: неповоротливые брюхатые машины уходили от шеста пристани рано утром, а самохуд пришел в четвертом часу дня, и сейчас здесь никого не было, только ветер гонял желтые листья, то собирая их в тугую спираль, то рассыпая по платформе. Для вида Лиза подошла к расписанию дирижаблей — такой билет был ей не по карману, но коль зашла на платформу, надо выглядеть максимально достоверно. Вокзальный люд приметлив к деньгам и к слабостям. А сейчас ничье внимание не нужно. Просто пассажирка: пришла — ушла.

Невидяще глядя в одну точку, Лиза на пару минут задержалась у расписания и мазнув взглядом по тумбе с газетами, шагнула в сторону дверей…

Что это?

Медленно, как во сне, боясь поверить, Лиза повернулась к афишной колоде — ближе, еще ближе, так, что от запаха типографской краски перехватило горло — и уперлась взглядом прямо туда, где на желтом листке плясали черные буквы: «Хранитель Севера мертв!»

____

*Пайба — корзинка с крышкой и лямками, ее носят как рюкзак за спиной. Пайбу могут сделать из бересты, а могут и из тонких шкур. Ее используют для переноски грибов, ягод, кедровых шишек, реже — сухой соленой рыбы.

Холодный Камень — цепь гор, опоясывающая Добрые Земли по их Северному краю. Словно сама природа предупреждает своих детей: не ходите туда.

Из дневника путешественника Изольда Карловича Мора

Вольный город Межреченск гораздо древнее крепости Винтеррайдеров. Поселение существовало еще тогда, когда про баронов никто и слыхом не слыхивал. В основном в Межреченске, которое тогда было деревней, обнесенной тыном, селились беглые холопы, владеющие каким-либо мастерством. Князья из различных уделов предпочитали туда не ходить ни за данью, ни за холопьим обыском: сбежавший считался потерянным имуществом. В те времена эти земли находились под патронатом Ледяных Лордов.

Из справки-донесения, писанной для Его Императорского Величества Михаила

Покинув Присутствие, барон Винтеррайдер направился в собственный дом, который он купил в столице еще во временя узурпаторские. Дом барон не покидал ни в тот день, ни на следующий, и никто к нему не приходил. Вечером того же дня из ремонтных мастерских Машарова вернулась машина представительского класса, на которой барон обычно совершает выезды. Что за нужда случилась у барона и какая поломка была устранена мастерами в настоящее время выясняется. Утром следующего дня Филипп Лер, эконом барона, передал телефонограмму в Присутствие, в которой сообщил, что барон болен. Врача не вызывали, так как у барона живет некто Альберт Бертрам, считающийся личным врачом. Известно, что Бертрам — старый компаньон барона и имеет доли в его предприятиях. Бертрам два раза покидал дом: самолично ходил в аптеку, которая расположена тут же, на улице, через пару кварталов. Там он покупал простудные порошки.

Из донесения агента 8-го отделения службы безопасности Империи

Ганг никогда не считал себя хорошим водителем, но ещё меньше любил доверять руль кому бы то ни было. А потому на машине, которую в простонародье называли «жестянкой Мэг», отправился один.

Эти дешевые машины сотнями тысяч бегали по дорогам Империи и только самому отбитому бандиту пришло бы в голову покушаться на такой транспорт, ну, разве только от отчаяния. Ломались жестянки быстрее, чем ездили, хоть и разгонялись хорошо. Зато тормозили плохо. Народ не долго думал: второе название у «Мэг» было весьма откровенным — смертянка. Но беднота на них все равно ездила.

— Не увлекайся, — скучно сказал Берти. — Хотя бы в селениях делай вид, что твоя «Мэгги», такая же, как все остальные.