Когда-нибудь он поймет… устанет отдавать.

Анна поцеловала белокожий лоб и сказала таинственным шепотом на ухо мужу:

— Сейчас Семен со взваром зайдет.

— Да ты что? — поддержал он игру и, сделав таинственное лицо, спросил. — Это точная информация?

— Ыгмы, — мыкнула Анна, удерживая смешок.

Но Семен — дежурный от гарнизона по кухне — принес не только напиток.

— Из Межреченска прибыл гость до вас, передать просили, — пробасил он, споро расставляя кружки на столик. — Ждет вас в гарнизоне, Медведев вроде с ним уже. Можно идти?

— Ступай, — кивнул Димитриуш. — Скажи, я скоро буду.

Тревога вдруг полыхнула внезапно и с такой силой, и Анна непроизвольно схватила мужа за рукав камзола.

— Да, я быстро, Аннушка, — по — своему понял он. — Размещу его и вернусь. Опять город какую — нибудь ерунду пишет, не думай об этом даже.

Кивнула Анна тогда, когда тяжелые двери покоев затворились за Димитриушем. Ерунду город мог передать и телеграфом, хотела сказать она, но беспомощно молчала, глядя перед собой.

На столике остывал взвар.

Самая длительная осада замка «Оплот Севера» длилась три года. Это был век Огня, когда рыцари Кайзера прошли победным маршем по краю имперских земель. Но их конечная цель — Замок — так и не был захвачен. Более того, осажденные себя чувствовали явно вольготнее осаждающих все три года. Рыцарь Райхенгазен, которому посчастливилось вернуться их этого похода, оставил мемуары, где описал все невзгоды, коим подвергся славный отряд. Боевой дух рыцарства изрядно сокрушал тогдашний барон Оплота Вольф Винтеррайдер. Когда в стане рыцарей началась нехватка продовольствия, барон, отринув присущее его званию благородство, отдал приказ накрывать столы на башне Замка, где он и его приближенные ели и пили сколько хотели прямо на глазах воителей Кайзера. «Если сдадитесь, — кричали осажденные рыцарям. — Мы и вам дадим хлеба и куропаток! А хорошего вина в Замке припасено на сто лет вперед!»

Исторические рассказы о делах минувших. Учебник для юношества

Замок был огромен. И серые отвесные стены его явственно свидетельствовали, что строили его в те дикие времена, когда о безопасности думали куда больше, чем о красоте. Видывал Станислав разные замки и только сейчас понял, что по-настоящему древних не встречал, да и хозяева больше хвастались каменной резьбой, особливо вокруг окон, чем боевой мощью стен. Строители Оплота про окна, похоже, не слышали, зато на бойницы не поскупились — щели, в которые удобно пускать стрелу — одна за другой, одна за другой — не опасаясь встречной, вражеской, извне.

Вольский качнул головой. Он всегда думал, что мощь Оплота сильно преувеличивают, теперь же мыслилось иное: не договаривали северяне.

А ведь Вольский вырос в замке, который считался древнейшим на Южных пределах Империи. Не кстати вдруг вспомнилось, как именовали в старых имперских документах гордость княжеского рода Черских: «Черска крепостца — мала и низка…»

Смотря с чем сравнивать. Твердыня Юга тоже была огромна, но Оплот и ее превозмог. Так и в северных великанов поверишь, пожалуй, или как их здесь называют — Ледяные Лорды.

Вторушинский уже поверил, наверное.

При мысли о задании настроение привычно испортилось. Вольскому и хотелось посмотреть на поганую рожу Димитриуша, и видеть того было не в мочь. Кнутом бы его, стервеца, отходить, как в старые добрые времена, когда пращуры из черни дурость выбивали. Выбивали, выбивали, да не выбили.

Вольский стиснул зубы.

Сколько себя помнил, столько и уважал память родителей, которые погибли, когда он был совсем крохой. Погибли, но успели спасти жизнь маленького сына. Воспитанник княгини Черской благоговел перед их памятью и своей воспитательницей. А Долли Черская, расчесывая кудри маленького Станислава, помнится, говаривала своим прекрасным голосом: «Они были святыми людьми. Таких нет больше. И ты, мой дорогой, понесешь их знамя! Не подведи, малыш! Не посрами имя рода!»

Очень она любила свою подругу Люси Вторушинскую, мать Стаса.

Доротея ап Дифет и Люси дружили еще в те незапамятные времена, когда обе они были насельницами Женской школы при столичном монастыре Святой Любви в Имберии. Дороти в то время звалась Дори и была дочерью раззорившегося дворянина, который даже не брал на себя труда поддерживать рыцарский статус. Но блистательная княгиня Долли Черская никогда не говорила о том, что ее отец был нищим. В воображении своего воспитанника она рисовала совершенно прекрасные картины жизни в Имберийской столице. Имберия — рай земной, и нет места лучше. И, разумеется, юная Люси бежала со своими родителями от произвола имперцев под защиту Имберийской короны. Родом она была из Ляховых земель, в которых — Стас это знал точно — жизнь была бы прекрасна, если бы не северный император. Для мальчика он олицетворял само зло.

— Ах, — говаривала Долли, — если бы мы жили под властью имберийской короны, — какой бы прекрасной была наша жизнь!

Сама же Долли покинула благословенные края и вышла замуж за князя Черского в ненавистную империю, став женой влиятельного и богатого человека. Но Стас до поры до времени о том не задумывался. В родовом замке Черских ему жилось свободно и привольно. Долли баловала его, ей это было не сложно — свои дети уже выросли, а кошелек ее мужа был поистине бездонен.

Столетиями поколения князей Черских складывали богатства в семейную сокровищницу будь то драгоценные камни, золото или серебро. Не брезговали землями, городами, равнинами. Равнины особенно ценились. Равнины — это земля, а значит, поля, засеянные ячменем, овсом, просом, пшеницей. Другое дело, что равнин в Вишневых горах было мало, и каждую многократно полили не только потом землепашцев, но и кровью хозяев и завоевателей, которые постоянно менялись местами, так что уже никто не мог достоверно сказать кому и какая равнина принадлежала изначально.

В те времена Черское княжество было горной, маленькой, и до поры до времени очень воинственной страной. Впрочем, соседи им не уступали. Такое положение дел сохранялось столетиями и продолжалось бы веками, но к подножью Вишневых гор пришли краснокожие щурцины, коим не нашлось место в степи. Однако, проигравшие своим более смуглым соперникам, они искали новые земли и были не намерены щадить горцев.

Для Вишневых гор настали Черные времена. Щурцины воевали иначе, чем привыкли в горах, да и брали не только умением, но и числом.

Самый первый удар достался извечным соперникам княжества и Черские, узрев, что творят щурцины, запросили помощи у императора Севера, объявив свое княжество вассалом Империи. Выбор между смертью и потерей независимости был сделан без колебаний, и армия императора вошла в Вишневые горы, чтобы одновременно спустится с них в станы врага в самых разных местах. А вскоре после того, как дикари были отброшены прочь, в сторону моря, Черские с удовольствием обнаружили, что приобрели они больше, чем имели.

Хребет Вишневых гор полностью отошел Империи, попутно подцепив часть морского побережья, жители которого последовали примеру Черских. Черские не только стали наместниками Императора, но и увеличили свое княжество в два раза. Соседей, с которыми веками воевали за эти горы, преимущественно в зимние месяцы, ибо летом и у тех, и других хватало иных забот, почти не осталось. Приморцы, лишившись своих князей, приняли нового наместника без возражений. Доброе было время!

Черские приобрели земли и огромное влияние в Империи. И да, находясь на южных рубежах, они даже формально они не подчинялись барону Юга. Твердыня стояла на границе степи и равнинных лесов, и Черские владели Вишневыми горами вполне самостоятельно, став настоящим украшением имперской знати.

Род славился красавицами, блеск темных глаз которых северные поэты сравнивали со звездным. Благодаря прекрасным дочерям Черские породнились со многими в Империи: они были знатны, богаты, относительно независимы, пользовались доверием Императоров, славились как храбрые воины и патриоты. Любой род почитал за честь принять южных прелестниц в жены сыновьям.