— Ты головой стукнулся? — искренне удивился оборвыш. — До какого доктора? Где я на него деньги возьму? И кто меня туда пустит? Взялся лечить — лечи нормально сам. Как на месяц? Я жрать-то что буду? Ты лечить не умеешь, что ли?

— Это перелом, — терпеливо ответил Берти, — Он не лечится прикосновением доктора. Нужно время и контроль. Просто скажи у себя дома …

Мальчишка расхохотался.

— Дома! Ой, не могу! Улица мой дом. Живу один, ночую, где хочу. Я — человек свободный! Понял, Чистюля? Без маменек и теток обхожусь, — он насмешливо смотрел сквозь упавшие на глаза лохмы.

— Меня Берти зовут, — неловко ответил юный лекарь. Оборвыш как будто смутился:

— Ну… А я — Барсик.

— Кто? — удивился Бертрам и тут же спохватился. — Прости, не расслышал.

— Барсик. Кликуха моя, — хохотнул собеседник. — О, почаще говори вот так вот: «Прости, я не расслышал!» — на рыночной площади за шута сойдешь. Глядишь, монетку кинут.

— Я думал, что так котят зовут, — объяснил Бертрам.

— Так я-то тоже котик. Л-а-асковый.

— Что-то я не заметил…ласки.

— Так ты не…, — тут он резко оборвал фразу.

— Что?

— Ничего… Значит, дальше лечить не будешь? Бросишь меня? — маленький бродяга сощурился насмешливо и вдруг всхлипнул: по его лицу потекли настоящие слезы.

— Ты чего? — потрясенно молвил Берти. — Перестань. Буду, конечно. Держи платок. Подожди, я сам вытру твои слезы…

Барсик прыснул.

— Вот ты дурачок! Я же сказал, я — котик, я могу одним глазом плакать. Показать?

— А зачем? В смысле, покажи. Зачем плакать?

— Денежку заработать, дурень. Как ты жить-то собираешься, — он качнул головой. — Подставил тебя папаша, Чистюля Берти.

Вот это было правдой, вдвойне неприятной от того, что прозвучала она обыденно и спокойно из уст уличного бродяги. Вора? Мошенника? Или того, кто захочет помочь ему, Берти?

Бертрам внимательно взглянул на нового знакомого. Решение созрело мгновенно. Еще несколько дней назад ему бы и мысль такая не пришла. Но в голове снова и снова рефреном звучали слова экономки: «Она их выгонит».

— Я правильно понял, у тебя нет родных? И ночуешь ты, где придется? — уточнил он.

Взгляд Барсика снова стал колючим.

— Я могу провести тебя к нам в дом, то есть, в дом тети, — наконец Берти произнес э т о вслух. — Но надо будет прятаться на чердаке. Так я буду рядом и смогу контролировать твое лечение.

Барсика ничего не смутило. Он только спросил:

— А дом-то где? — и весело хмыкнул, услышав про Верхний город

— Там меня искать не будут точно, — хохотнул он снова, и тут же деловито уточнил: — А кормить-то будешь, добрый господин?

_____

* Такие суеверия действительно существовали в Средневековой Европе.

Я нежно люблю нашу Столицу, но почти два зимних месяца она несносна. Слякоть, сырость, грязь! Туман висит все утро белыми клочьями… Брр! Поневоле позавидуешь варварам, и без разницы каким — северным или южным! Хорошо, что Королева предпочитает проводить зиму в более благоприятном климате благословенной Имберии.

Из частного письма лира Уилли Кроули старому другу

Столичная знать лучше всего покупает берёзовые и ольховые дрова, дубовые тоже очень хорошо берут. Чем выше улица, тем лучше дрова! Удача, конечно, если поставщик Двора к нам завернет. На огонек, так сказать. Они-то, известно, дрова возят с юга. Говорят, Королева любит, когда горит черное дерево. У нее то ли голова не болит, то ли лучше соображает, когда дым от него идет. Но прислуге да всяким дворцовым берут что дешевле. И, когда погода совсем мерзкая стоит, да задерживается, вот тут, сынок, у нас и идет везение! У них запасы на исходе, а нам только успевай отгружать!

Из монолога дровяных дел мастера вечером у камина

Лучина трещит, и искра летит — жди сырость и ненастье.

Народная примета

Семья Волён, когда-то знавала лучшие времена, и, хотя родовой особняк находился всего лишь на 12 улице холма Роз, жила шумно, сытно, весело и богато.

Всего улиц было 17, и самыми престижными считались первые семь. Дом Бертрамов, который сейчас отошел в королевскую казну, стоял на Третьей — такой когда-то была зримая разница в положении урожденных сестер Форс с Пятой улицы.

Волён никогда не лезли в первые ряды, но дом их выгодно отличался от соседских, хотя бы тем, что имел три крыла. Два закрыли еще при деде теткиного мужа. Третий — при покойном виконте. Все-таки траты зимой отопление были огромны. Столица Имберии никогда не знала снега и морозов, но каждую зиму сполна испытывала на себе пробирающую сырость и туманы. Устье большой реки и близость к морю накладывали свой отпечаток на жизнь любого столичного жителя от последнего нищего до первого богача. Один рассчитывался за зиму жизнью, другой отдавал золото за дрова и уголь.

Волёны в золоте и без того испытывали нужду. Да и, признаться, в их доме места было вдоволь, даже когда боковые корпуса закрыли. Впрочем, официальная причина закрытия была не такой прозаичной — тетушка утверждала, что у них идет ремонт фамильного гнезда.

На самом деле его никто не спешил делать. Тетка, унаследовавшая фамилию мужа, его особняк, сад и остатки своего приданого, экономила на всем и даже не принимала гостей, делая исключение только для сестры. В то время Берти еще не знал, что мать всегда являлась в гости не просто с подарками, но и с весьма увесистым кошельком.

Отец, мало интересуясь женой, не скупился на ее содержание. Он в принципе тратил много денег. А Бамби с удовольствием помогала сестре. Увы, когда ей самой потребовалась помощь, Минди заявила, что она не может считать родственниками жену и сына государственного преступника.

Но это было потом. А пока Берти в своих воспоминаниях снова вел Барсика по холму Роз к дому тетки, но не по бесконечному кругу улиц — грязных мальчишек быстро бы выловила стража — а, скрываясь и прячась, через хозяйственные проулки. За почти пять дней вольной жизни он успел неплохо изучить улицы главного столичного холма. Сложностей в этом не было.

В теткин сад они тоже попали через проулок, воспользовавшись лазом, который Берти нашел еще раньше, вместе с кузиной. В благополучное время, случалось, Берти гостил у тетки по неделе и все время проводил с сестричкой Аммин. Между ними почти не было разницы в возрасте, к тому же Аммин была сорванцом в юбке. Вот уж кому следовало родиться мальчишкой!

Аммин щедро делилась с братом тайнами особняка. Сама-то она любила ускользнуть в сад незамеченной, через тайный ход, что вел в самое старое крыло, пока ее мать занималась с сестрами. У старших Волён приближалось совершеннолетие и первый королевский бал. А ход Аммин нашла нечаянно и больше про него никому не рассказывала, только брату.

Мальчишки проникли в сад, оттуда в закрытое крыло, где, крадучись, через ход, поднялись на чердак, заставленный старой мебелью и сундуками.

— Да я король! — шепотом воскликнул Барсик, растянувшись на старой кровати с вензелями Волёнов. Пыль его не смущала. — Когда приезжает ваша грымза?

— На девятый дней, — хмуро ответил Берти, оглядываясь. Уборку на чердаке делали явно лет двадцать назад.

— Главное, в ту сторону не ходи, — он кивнул на угол, за которым начиналась жилая часть дома. — На третьем этаже комнаты экономки, у нее хороший слух. Через пару дней снимем шину, я сделаю тебе гипсовую повязку. И, наверное, скажу точно, сколько времени ты с ней проходишь.

Барсик кивнул. И протянул шепотом:

— Проклятущий Кабан, — он поморщился. — Не увернулся я.

Однако, вид при этом у него был донельзя довольный.

— Что ты у него украл? — прямо спросил юный Бертрам. Выражение лица Барсика как будто не изменилось, но он весь подобрался.

— А я похож на вора? — насмешливо прошептал он.