Другими словами, заговор уже сложился, да только не против самого Михаила, а против Имберийской наглости. Но эту мысль Михаил предпочел оставить себе. Да и вряд ли заговорщики отделяли его от Лортни… Грах!

Интересно, а что Лортни вытворял его именем? Нет, пусть еще полежит, старый паук, дико тараща глаза — Михаил вспомнил свое посещение лира Посланника и то, как тот невероятно выкатывал глаза, отчаянно моргая. Ничего, переживет. И Царственная Мать тоже.

При воспоминании о Королеве, он испытал вдруг прилив такого мощного гнева, что невольно остановился, и Мей ободряюще качнулась к нему и… замерла, поворачивая голову. Да и сам Михаил услышал, как за ними бегут сразу несколько человек.

И то, что именно их какая-то уличная шпана сочла легкой добычей, Михаил не усомнился — пьяные, а от того громкие, хотя явно в мягкой обуви.

Знакомая яркая ясность ударила в голову и под капюшоном он улыбнулся так, что заметь его оскал преследователи, они бы мигом протрезвели. Но, на их несчастье, они не видели лица Императора.

— Иди сюда, дрянь! — заорал первый, выкидывая руки вперед, и кидаясь к Мэй.

Его Михаил отбросил пинком в живот, да так, что пьяница сразу отлетел сразу до каменной доходного дома и, ударившись о нее всем телом, распластался как краб, а потом медленно стал сползать на землю.

Двое других, явно очень молодых, закружились вокруг, перебрасывая в руках ножи дурной работы. В уличных драках они участвовали, но были в чужой стихии, и их игра ножичком могла смутить разве что припозднившуюся мещанку.

Четвертый не выходил из тени и крался, прячась, обходя и нацеливаясь на Мэй. Он был опытнее прочих нападающих, Михаил всеми обостренными чувствами чувствовал этого человека как нечто липкое, омерзительное, гадкое.

Он сделал обманный маневр и легко выбил оружие у одного из нападающих. Тот резво отпрыгнул в сторону и второй сразу метнулся к нему. И они вместе попятились от Михаила, выставив вперед один нож на двоих.

Разбойнички, смех один.

С шорохом взрезал воздух метательный нож, и Михаил отбил его, взметнув в прыжке полы плаща, и тот час услышал как запели смертельную песню кинжалы, отправленные в полет умелой рукой Мей, а следом — характерный звук вскрытого горла.

Заверещав не хуже ярморочных поросят, парочка оставшихся бросилась бежать. И, откликаясь на их крик, засвистели свистки уличных, загрохотали с другой стороны подкованные сапоги гвардейской стражи.

— Бежим, — выдохнул Михаил.

Ну, не казнить же потом кучу людей за то, что они обнаружили Императора не там, где ему надлежало быть?

_______

*Верхушник — мелкий вор, вытаскивающий кошельки из карманов верхней одежды.

**Журавлица — клюква.

С началом нового времени в эпоху Смуты ситуация с разбоями и грабежами в Империи ухудшилась в несколько раз. От прошлого «благочиния» в Империи не осталось и следа. Привлечение крестьянства в армии противоборствующих сторон породило целые ватаги отчаянных дезертиров, которые воевали уже просто против всех и нещадно грабили своих вчерашних товарищей по труду. Наплыв нищих, поденщиков, и бывших «дворовых» из разоренных поместий совершенно ухудшил криминогенную обстановку в самой столице Северной Империи.

Из записок приват-доцента Имберийского университета Джона Уайта

Столичная сыскная часть специализируется по всем видам профессиональной преступности, а именно убийствам, разбоям, грабежам, кражам, мошенничестве, и прочим аферам. Здесь умело систематизируют все сведения о личностях преступников и их розыске…

Из справки-донесения, писанной для Его Императорского Величества Михаила

Вор не бывает богат, а бывает горбат

Народная мудрость

Из постели Мелкого выдернули так, что дух занялся. А главное, кто в его хибарку-то проник? Потолки на чердаке были чрезвычайно низкие.

— Сдох, что ли? — спросили из-за двери и сразу над головой довольно заржал Сивый.

— Не! Кумекает чё творится, глаза не открывает, — а сам носком сапога ткнул в бок. — Вставай!

Мелкий открыл глаза. Сивый стоял во весь рост, не пригибаясь — ему одному и в аккурат «квартира» Мелкого на чердаке «Мелетина». Удобно! Да и за постой с него не брали, а что на работе находился только с перерывом на сон — так что в его жизни есть еще, кроме нее, постылой?

Мелкий, случалось, завидовал — вот чего бы стоило подрасти хотя бы до Сивого, тогда, чай, повидал бы мир, семью бы завел…

— Вы чего это, робяты? — спросил хрипло, облизав пересохшие губы.

— Одевайся, хозяин зовет. Да скажи спасибо, что напялиться тебе даю, — насмешливо ответил Сивый.

— Митрич?

— Еще слово, Мелочь, и босым побежишь.

— Выкидывай его сюда, — посоветовали из-за двери. — Не обидим, под мышкой унесем.

И заржали отвратительно на два голоса.

Впрочем, Мелкий уже одевался: торопливо натягивал рубаху, накидывал жилетку — у них два раза не повторяют.

— Влип ты, донес кто-то, — улучив момент, шепнул Сивый и в ответ на вопросительный взгляд пожал плечами.

То, что действительно влип, стало ясно сразу, едва из коморки высунулся: его тотчас выдернули как репку и, подхватив, за плечи поволокли с чердака, только ноги болтались в воздухе.

Парни рослые, здоровенные, из охраны Самого… Да что он сделал-то! Грехов за собой Мелкий не числил, дело свое знал. Оклеветал кто? Да почто его-то? Где Сам, а где подвал! В подвале Самого только кабинеты изредка интересуют, а все остальное на полный откуп Митрича — управляющего.

Но тут догадка стукнула в голову и Мелкий замер, и даже дышать перестал: не может быть! Это ерунда же! Нет! Нет? Как?! Как он мог так опростоволоситься???

И встала перед глазами рожа Черепа, и вновь, как на яву, зазмеилась ненавистная ухмылочка на тонких губах:

— Че выгнали тебя? Не пускают до серьезных дел?

И вспомнилось свое, презрительное, в ответ:

— Серьезные дела? Какие такие дела? Знаем какие! То баба!

А ведь они почти сразу поднялись, ироды. Мог бы и скумекать, что дело худо. Да знать плохо у них пошло…

Или в чем другом его обвинять будут? Но не может же быть, чтоб из-за этого, ну, нет! Нет! Он пятнадцать лет верой-правдой! Ни единого раза не опростоволосился!

В мотор его закинули как мешок, и из мотора вытащили так же, проволокли по лестнице, красной дорожкой укутанной, да как будто бы золотыми шпагами переложенной — Мелкий даже отвлекся, так загляделся. Но бугаи, слегка приложив его головушку о полотно, уже отворяли высокие двери залы, малахитами убранной и по полу, блестящему, в разводах чудных, Мелкий катился до самых щегольских штиблетов господина Мелетина, таких начищенных, что свою перекошенную рожу в них узрел.

— Ты чё, пёс? — свистяще спросил Сам. — Забыл кому обязан?

Рубанула воздух тяжелая трость и Мелкий обреченно зажмурился, успев мимолетно удивиться неподходящей мысли: полы чистые, жалко.

Но тяжелая, суковая, лаком крытая и узорами окованная знаменитая палка Мелетина не опустилась на бедную головушку, потому что со стороны окон кто-то с хохотком, но строго, сказал:

— Ты мне его в целости и сохранности обещал.

Мелкий приоткрыл один глаз, но кроме хозяйских ботинок ничего не увидел.

— Забирайте, — обреченно выдохнул Мелетин. — Мои после с ним поговорят.

— Нет, так не пойдет, — возразил собеседник. — Навсегда заберу, глядишь у тебя одним грехом меньше будет.

Это кто таков, что Самому тыкает?

— Ваша правда. Но вы видите, с кем приходится дело иметь?

— Но труды твои многого стоят, — хохотнул невидимка и, судя по звуку, бросил на стол кошель с золотом. — Это тебе за нервы и убыток.

И теперь Мелкий увидел высокие, явно офицерские, хорошей работы сапоги: неизвестный спаситель — а спаситель ли? — подошел и остановился над ним.

— Как там тебя, — сказали сверху. — Сам идти можешь? Или помяли?