Однако, когда столкнулся взглядом с начальником охраны зятя, за шиворот будто пригоршню молотого льда сунули. Человек этот, бесцветный, с прозрачными рыбьими глазами, был больше известен как наставник будущего консорта. Не отводя взгляда от Майкла, который лишь усилием воли не сбился с ноги, он посторонился, чуть шагнув за колонну, и — все. Поклоном его высочество не удостоили. После того настроение отчего-то было паршивым.

Но что такого узнал от его сестры королевский зять? Что такого он узнал, что поспешил поделился с наставником? И тот счел Майкла у ж е сброшенной с доски фигурой. Или что?

Впрочем, спустя несколько лет и сестра, и зять скупо улыбались Майклу, а наставник с рыбьими глазами, как оказалось, умеет учтиво кланяться и не смотреть Его Высочеству в глаза.

Королева устроила празднества в честь сына — сорванец Майкл привел под ее руку Жемчужные острова. Жемчуга были к лицу сестре, за них она могла бы изобразить и большую радость. Но Наследница ограничилась протоколом. Майкла это вполне устроило.

Вернувшись в Имберию, он с удивлением обнаружил, что не соскучился по сестрам. Но племянника на руках подержал — народ должен получить красивые открытки: еще одно ненавязчивое свидетельство незыблемости королевской семьи.

— Рада, что ты стал полезным, — обронила сестра, забирая сына, и тут же, поворачиваясь от брата, ослепительно улыбнулась журналистам, чуть склонив красивую голову. Снимок в газетах вышел — на загляденье, настоящая королевская идиллия.

Майкл, если на то пошло, сейчас полезен еще больше. Пока полезен. Но сколько это продлится вряд ли кто доподлинно знает. Мей — смешная. Да хоть на трижды Державиной женится Майкл, удавят ее, когда время придет и не поморщатся. Пока у него нет своей армии неважно на ком он женится, важно сколько ему осталось. Дворцовая гвардия имперцев — клубок интриг, и его концы цепко держит преданный матери Карл, а все остальные солдаты в столице — подданные Королевы.

Майкл — заложник, и это сестре прекрасно известно, а значит, на данном этапе Майкла трогать не будут. Сестрица хочет себе совсем другой трон. И вот, когда она на него взойдет, тогда «недоразумению Майклу» придется понервничать. Отчего она его так не любит? Теперь он ясно понимал, что корни ее неприязни лежат гораздо глубже детской шалости, когда малыш Майкл, преисполненный рыцарских чувств, стремился порадовать сестру, а получилось…

Ничего хорошего не получилось.

— Сразу же рассказал мамочке. Я так и знала, что на таких как ты, нельзя положиться, — девочка с оторванной лентой улыбнулась неприятной улыбкой и погруженный в свои воспоминания Майкл поразился — до чего эта гримаса исказила нежное детское личико: злость и ненависть, ненависть и злость. Маленький принц вздрогнул, а взрослый Майкл удивился: чей ядовитый побег пророс в ее сердце? Где его корень?

А ведь та девочка, став королевой, действительно может отдать последний приказ и жизнь королевского сына перестанет быть ценной.

Интересно, жертвенный козел раздумывает над тем, когда он свернул на тропку, которая привела его к пылающему костру алтаря?

А! Нет, вряд ли.

Майкл немало видел языческих жертвоприношений. Богам дикарей всегда требовалась физическая жертва, теряющая жизнь под крики толпы.

Травийцы верили, что упавшая на землю кровь оскверняет ее и поэтому во время своих обрядов аккуратно сворачивали головы голубям.

Лавайцы резали горло козлам, а тобайцы— баранам. Полуголые руицы знали, что их боги не брезгуют ничем и закалывали тех, кто подвернулся под руку, но самой роскошной жертвой считался молодой бык.

Майкл и сейчас передернул плечами, вспомнив как обреченно ревел тот, рыжий, которого волокли на площадку, пропахшую кровью: безнадежное «почему» звучало в его трубном вопле и, закидывая башку с маленькими рожками к небу, бык, казалось, молил о пощаде не людей, а того, кто над людьми, молил о чуде, которое для него не свершилось.

Майкл, почетным гостем наблюдавший все это действо, помнится сказал первому помощнику: «Будь я Богом, я бы сбежал от этих ненормальных».

Помощник хохотнул.

Крик животного ввинчивался в уши.

Толпа орала.

Лавайцы таких безобразий не устраивали: они все делали вдумчиво. И будущее приношение отбирали среди множества новорожденных козлят, чтобы растить правильную жертву в неге и сытости. Перед козленком воскуряли благовония, у него были лучшие отборные корма и все лишь затем, чтобы потом откормленного, вымытого, расчесанного, с венком из цветов на рогах запустить в святилище. Дым кадильниц делал козла смирным и апатичным. Спокойно и уверенно брел он к жрецу, чтоб через несколько минут оросить своей кровью непотухающее пламя лавайского божества.

Вот и Майкл как тот козел, и ритуальная курильница уже дымится…

Избежать своей участи он сможет, если за ним будет армия. И он даже знает, у кого ее можно занять — гонщик Ганг, его морской полусоперник Винтерайдер, похоже, теперь был последней надеждой.

— А ведь я чего-то могу не знать, — проговорил император и закончил мысленно. — Последний приказ сестра может отдать и не дожидаясь кончины царственной Матери. Любому черномасочнику, почему нет? Но тогда… Тогда надо признать, что пока я гонялся за дикарями в Южных морях, сестрица выстроила огромный заговор.

Или так начинается паранойя? В юности Майкл кричал во время студенческих застолий, стуча кружкой об стол, что думать вредно, и трактир отвечал на его заявления дружным ревом. Почему бы не поддержать парня, который заплатил за всех? В пятнадцать лет Майкл еще не умел ценить деньги, а ночная жизнь столицы ему нравилась до безумия. Во Дворце такого не было! Когда он за месяц выгреб свое годовое содержание, и казначей ему отказал, Майкл очень удивился — деньги, оказывается, заканчиваются. Это как?

Точно, дурень — королевский.

— Думать вредно, а то можно до чего-нибудь додуматься! — его ночные приятели охотно ржали. И юный принц на самом деле думать не хотел. А додумался вот — логики в его умозаключениях ни на грош, есть только упрямая уверенность, что он прав в своих догадках.

Майкл прижался лбом к холодному стеклу и вгляделся в улицы: если Винтеррайдер его поддержит, игра пойдет совсем иначе. Однако, у него самого под боком лир Лортни со своими шпионами, а это проблема. Конечно, Мей права…

В конце центральной улицы кто-то мчался на хорошем коне в направлении Дворца — Майкл прищурился: камзол дипломатов Имберии? Он нашел глазами шпиль посольской миссии — от нее в сторону Дворца отъезжал мотор: что-то случилось? Но тогда лир Лортни поехал бы сам, а он предпочитает карету: ее же нет. Впрочем, дай Лортни волю, он бы и по улицам Темпа разъезжал на плечах бронзовых невольников.

Лир Посланник… Майкл вдруг широко улыбнулся. Уж не заболел ли он? Как же тебе удалось это провернуть, плутовка Мей?

Если бы винтовая лестница позволяла, Император сбежал бы по ней вприпрыжку.

___

*Кхэ, в современной транскрипции «сэ» — в «нашем мире» древний китайский инструмент и, что скорее всего, предок цинь (гуцинь), это своего рода лежачая продолговатая цитра, под струнами которой находится полый ящик. Инструмент имеет очень давнюю историю, и считается, что современную форму он приобрел еще в эпоху Хань. При этом сам инструмент упоминается в древних книгах, которые создавались в XI–VI вв. до н. э. При желании, послушать как звучит современный цинь не трудно: в рунете достаточно записей. Музыка может быть разной, порой весьма бодрящей. В тоже время под звуки цинь хорошо медитировать, думать и спать (ладно-ладно, автор шутит).

Заходит как-то купец в столичный кабак. У него сделка удачная случилась,

он отметить хочет. И орет, значит, как обычно, во всю глотку:

— Человек! Водки! Плачу сто золотых! На все! Неси!

Приносят ему несколько ящиков самой лучшей водки.